Женщина все же заметила волнение собеседника. Всполошилась:
— А может, что случилось?.. С Сашенькой?
— Нет... Не беспокойтесь. Так вы сказали, что вам сам Сарычев о своем отъезде сообщил? Каким образом?
— Рано утром солдатика своего с письмом прислал. Тот на словах мне все рассказал.
— Каков он из себя, солдат?
— А никакой. Непонятный. Видно, трусил, что на фронт ехать надо. Дал мне записку. В ней писано печатными буквами...
— Печатными?
— Это Саня специально для меня старался. Я ведь малограмотная. Еле по печатному разбираю. В записке писано, мол, дело военное. Вышел приказ немедленно отбыть на фронт. Вещички, какие остались, прошу сохранить. А деньги передайте посыльному, поскольку нужны для раздачи жалованья.
— Ну и?..
— Передала. В свой старенький платочек завернула и передала все до копеечки.
— Так... — Александр Степанович вновь прогулялся по кабинету. — Больше никто не приходил?
— Как же... Петька-писарь. Я у него хотела узнать адрес Сани, так он как замахает руками, как глазками завертит!.. «Ты, — говорит, — Семеновна, нишкни! Адрес у него секретный. И сам он человек секретный. Ежели кто приходить и интересоваться станет им, говори одно: «Ничего не знаю. Никого у Сарычева не было. Ушел вечером, и нету его». А иначе хлопот не оберешься!»
— Еще кто был?
— Из полка его приходили двое. Я все сказала, как велел Петька-писарь. Он же был праворучь у Сашеньки. Доверенный человек. Ну, те двое покрутились, покопались в вещичках, распрощались и ушли.
Пригодинский догадался, что это приходили люди из Военконтроля. Как говорится, соблюли формальность.
Помолчав, Боброва вдруг воскликнула испуганно:
— Да что это вы меня про Сашеньку да про Сашеньку?!. Не томите душу. Что с ним?
Сердце Александра Степановича обливалось кровью. Бедная женщина. Мужа потеряла, двоих сыновей. И теперь вот сына названного лишилась! Сказать правду сразу — надо бы. Но нельзя. Жестоко ранить и без того израненное материнское сердце.
Соколовский, ведший протокол, протянул листки шефу. Тот просмотрел, обратился к Бобровой:
— Пока все, Анна Семеновна. Огромное вам спасибо за помощь. Прочтите, пожалуйста, и распишитесь.
— Да я... Малограмотная. Ежели бы, как Саня, ваш молодец сочинял, а то все закорючки.
— Кстати, письмо Сарычева у вас сохранилось?
— А его Петька вроде бы взял. Говорил, мол, хороший документ для отчета. Но чтобы забрал при мне, этого не скажу, нечего греха на душу брать. И без того в грехах тяжких.
— Письмо пропало?
— Господи! Далось вам это письмо! — в сердцах воскликнула Боброва. — Саня каждодневно на фронте жизнью своей рискует, а вы о каком-то письме... — Она вдруг запнулась, словно ее неожиданная, страшная мысль пронзила. Спросила тихо, побледнев: — Что с Саней?
Пригодинский довольно натурально рассмеялся.
— Не надо раньше времени тревожиться, Анна Семеновна. Мы разбираемся с одним важным делом, а Сарычев, к сожалению, как вы знаете, отсутствует. Еще раз благодарю за помощь и содействие.
— Я ничего такого особенного не сделала.
Александр Степанович страдал. Ему было очень жаль эту простую честную женщину, потерявшую еще одного близкого человека. И еще он опасался за ее жизнь. ЧК и угрозыск должны провести совместно операцию, которая, к сожалению, вызовет переполох среди подлых убийц. До сей поры негодяи полагали, что все обошлось, что убийство Сарычева выглядит загадочным исчезновением командира учебной команды. Теперь же, чтобы замести следы, убийцы могут расправиться и с Бобровой.
Пригодинский вновь обратился к женщине:
— Простите, уважаемая Анна Семеновна, но у нас имеется к вам и чисто житейская просьба. Не могли бы вы помочь жене одного нашего сотрудника пошить несколько дамских платьев?.. Разумеется, не бесплатно.
— Это можно, — расцвела в улыбке Анна Семеновна. — Только я не обучалась у французских знаменитостей, маршандок этих. Своим умом дошла.
— И прекрасно. Нынче время суровое, не до всяких портновских выкрутасов. Были бы платья как платья. И чтобы не мотаться из дому туда-сюда, поживите несколько дней у нашего сотрудника. Жена у него симпатичная. Уверен, что подружитесь.
— Охотно. Да и, честно говоря, подработать не мешает.
Александр Степанович пригласил к себе Крошкова, с которым заранее обо всем договорился.
— Познакомьтесь, Сансаныч... Анна Семеновна Боброва. Любезно согласилась помочь вашей жене как портниха.
Консультант церемонно раскланялся. Боброва конфузливо протянула импозантному сотруднику розыска ладошку «лопаточкой».
— Гран мерси, мадам, — расшаркался Крошков. — Вы даже не представляете, как вы нас выручили!.. Не угодно ли? — он подставил руку, согнутую в локте.
«Какие, однако, обходительные люди служат нынче в полиции!» — подумала Анна Семеновна, заливаясь краской смущения. Ее давно уже никто не водил под руку.
Показания Бобровой открыли многое. Почти совершенно определенно, что писарь Миненко участвовал в убийстве. Ремешок с карабинчиком уличает некоего Петра Павловича, если, конечно, у него этот ремешок не похитили, чтобы запутать следствие. Миненко, как стало известно, распустил слух в учебной команде, будто Сарычев дезертировал и похитил деньги. Но ведь Сарычев никуда не убегал с деньгами. Он пал от рук подлых убийц! Зачем Миненко понадобилось приходить к Бобровой после исчезновения Сарычева и запугивать бедную женщину, нести ей о ее постояльце всякие небылицы, когда хорошо знал, что ни по какому «секретному адресу» Сарычев не отбыл!
Надо действовать. Но прежде следует дождаться известий из ТуркЧК. От результатов следственных действий чекистов зависит деятельность оперативных групп Аракелова и Лугина.
Пригодинский скрутил «козью ножку», затянулся крепчайшим самосадом. Заглянул в соседнюю комнату. Там Крошков вновь допрашивал фон Франка. Преступник продолжал настаивать на своих прежних показаниях. Все же консультант сумел серией хитро поставленных вопросов выведать кое-что дополнительно. Франк, запутавшись, проговорился, назвав соучастника по грабежу, убитого в перестрелке Беккудиевым. Не по фамилии назвал — по кличке. Тля. А арестованный ТуркЧК за соучастие в нападении на конвой бывший офицер Лбов заявил, что в нападении, кроме бывших офицеров, участвовал также матерый уголовник по кличке Добряк.
Совершенно очевидно, что контрреволюционное подполье тесно сомкнулось с уголовниками, опирается на них в борьбе против Советской власти.
Александр Степанович вернулся к себе. В который раз мысленно прорабатывал все варианты предстоящих действий совместно с ЧК.
Вошел Крошков. Доложил:
— Проверил показания фон Франка и Лбова по картотеке, так счастливо найденной Соколовским. Добряк значится под пятью фамилиями, гастролер-грабитель. Тля числился с 1914 года в розыске — бежал из заключения. Два года спустя вновь арестован за грабежи в Ташкенте. Отбывал наказание в Сыр-Дарьинской областной тюрьме.
Пригодинский побарабанил пальцами по столу.
— Да-с... Докатились господа офицеры. Вот вам и белая кость-голубая кровь!
Звякнул телефон. Александр Степанович поспешно взял трубку.
— Да, я, товарищ Фоменко. Что?.. Беседовал с ней. Сейчас находится в безопасности. Да, слушаю... Очень интересно... Понятно.
Пригодинский долго еще слушал, кивал головой, словно Фоменко находился рядом и мог видеть начальника уголовного розыска. Повесив трубку, сказал Крошкову, улыбаясь:
— Игнат получил из крепости письменные показания арестованного Лбова. Этого бывшего офицера чекисты проверили на искренность. Нет никаких сомнений в том, что Лбов полностью и чистосердечно раскаялся в содеянном. Хотя, если начистоту, он вообще случайная фигура в эпизоде на Саперной.
— Да, в нападении на конвой Лбов участвовал чисто символически. Он не стрелял. Пулю схлопотал случайно, как любой зевака мог под нее подвернуться. Но несет моральную ответственность. Это хорошо, что он раскаялся. А что в показаниях?
— Писарь Миненко — один из организаторов нападения на конвой.
— Прекрасно! — воскликнул консультант и смутился. — То есть... Это просто вырвалось... Прекрасно, что наши подозрения подтвердились.
— Еще один преступник — тот самый пресловутый Фельдберг, матерый уголовник с розоватым родимым пятном у виска
— Теплая компания собралась, — Александр Александрович развел руками. — Офицеры и бандиты!
— Далее. Правительство Туркреспублики по докладу товарищей Солькина и Фоменко приняло решение о предоставлении ТуркЧК самых широких полномочий. Несколько дней назад ВЦИК объявил; «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти ответим массовым красным террором против буржуазии и ее агентов!»
За окном послышались голоса, грохот сапог. В кабинет вбежали Ескин с Коканбаевым. Они тяжело дышали, по щекам текли грязноватые ручейки. Юноши улыбались.
Пригодинский радостно их приветствовал:
— Пролетарский салют красным пинкертонышам! Чем порадуете?
Ескин с Коканбаевым, перебивая друг друга, доложили:
— Помогали по вашему приказанию чекистам...
— Миненко только что задержан!
— Его в Чека поволокли, а мы — к вам с докладом...
— За нами ехал чекистский фаэтон. Мы Миненко передали сидевшим в нем чекистам, а сами сюда, докладывать.
— Молодцы! — похвалил Пригодинский юношей. — Чисто сработали. Что остальные чекистские группы?
— Одна производит обыск квартиры Миненко, другая — служебных помещений во Втором полку.
— Значит, все идет пока по плану. Немедленно отправляйтесь к опергруппе Аракелова. Передайте Самсону вот эту записку, — Пригодинский принялся писать на листке бумаги, повторяя написанное вслух, чтобы юные агенты знали ее содержание: «Боброва, ничего не подозревая, назвала основных участников убийства Сарычева. Она ничего не знает о гибели ее постояльца. Сама она находится в безопасном месте. Возможно появление в ее квартире некоего Петра Павловича, которому принадлежит плетеный ремешок с карабинчиком, приход еще кого-либо. Преступники наверняка попытаются теперь устранить Боброву, чтобы замести следы. Всех ее «гостей» задерживать. Брать живьем! Это приказ. Записку по прочтении уничтожить».