— Пусть еще немножко посидит, — посоветовал Цируль. — Для него же лучше. Убьют его, если выйдет на волю.
— Пусть посидит, — согласился Финкельштейн. — А теперь у меня есть вопрос к председателю ТуркЧК: Игнат, как ты расцениваешь работу уголовного розыска? Ведь товарищи помогают, хотя у них чисто криминальные функции.
Фоменко был красив. Красив смуглой, странной красотой. В таких мужчин издревле влюблялись женщины. И в Фоменко бешено влюблялись. Но он не замечал этого. Он был «карающим мечом».
— Ну? — сказал Финкельштейн и погладил бородку.
— Нормально работают товарищи, — Фоменко улыбнулся. — Однако впереди еще столько дел, что просто закачаешься.
Напились чаю, попахивающего веником.
— А что, братцы, — произнес Цируль зевая. — Пора и разойтись с миром. Переназаседались.
— Минутку! — Фоменко вынул из кармана листок. — Слушайте. Это письмо Центррозыска РСФСР, подготовленное при непосредственном участии самого Феликса Эдмундовича. Оно адресовано всем местным Советам.
— Да не тяни ты! — воскликнул Финкельштейн. — Я-то уже читал, но товарищи!..
— «Дело уголовного розыска в России, — начал Фоменко, — бывшее при царском режиме в суровых тисках жандармерии и полиции, конечно, не могло быть поставлено на той желательной высоте, на которой должна находиться эта в высшей степени важная для всякого цивилизованного государства деятельность... Настало время поставить деятельность сыска на научную высоту и создать кадры действительно опытных сотрудников, научных специалистов. В наследие от проклятого царского режима у нас остался полуразрушенный, никуда не годный сыскной аппарат, с сотрудниками, на которых большей частью широкие слои населения смотрели (и часто справедливо), как на элемент сомнительной нравственности, обделывающий свои личные дела с преступным миром. Надо исправить все это и обставить деятельность сыска так, чтобы ни тени подозрения не падало на доброе имя деятеля уголовного розыска, охраняющего нравственность и устои государственности».
Фоменко умолк, окинул взором товарищей.
— Ну? Что скажете?
— Умри, Денис, лучше не напишешь! — воскликнул Цируль. — Одно не совсем понятно. Как этот документ попал в Ташкент? Вокруг кольцо фронтов...
— Через линию фронта. Вместе с другими важными документами.
Все притихли. Перед их мысленным взором возникали картины подвига человеческого. Люди идут... Ползут... Отстреливаются, гибнут. Но оставшиеся в живых продолжают тяжелый, кровавый путь. И они прошли, всем смертям назло, чтобы донести на далекую окраину России слова партии!
Разящий удар
Конец октября восемнадцатого года выдался погожий. С мягким шорохом опадали с тополей листья. По-весеннему пели скворцы, еще и не собирающиеся улетать в теплые края. Солнце сияло в глубоком поднебесье, ласковое, не обжигающее. Лишь изредка подует прохладный ветерок, да и тот, запутавшись в летающей осенней паутине, тут же утихает.
В такие приятные дни дышится как-то особенно легко и на душе радостно.
Однако не радовал погожий октябрьский день главу британской «Военно-дипломатической миссии» в Ташкенте Джорджа Маккартнея. Он с сумрачным видом сидел возле открытого по-летнему окна в своем «люксе» гостиницы «Регина» и, изредка поправляя на носу массивные роговые очки, глядел на улицу. С каштанов спадали листья и, замысловато вращаясь в воздухе, плавно опускались на мостовую. А вот могучие, в пять обхватов, чинары еще держали свои зеленовато-багряные «пятерни».
Сэр Маккартней, бывший английский консул в Кашгаре, ставший волею обстоятельств главой ташкентской «миссии», с тревогой перебирал в памяти события последних месяцев. «Миссия» его имела официальный статут дипломатического представительства при правительстве Туркреспублики. Фактически же она превратилась в центр притяжения всех контрреволюционных сил — от оголтелых монархистов до щеголяющих «ррреволюционной» фразой левых эсеров.
Матерый разведчик вздыхал: на душе его было маятно. Глава «Британской военной миссии по Туркестану» генерал Маллесон, обосновавшийся в Асхабаде, после вторжения английских войск в Закаспий и образования там проанглийского эсеровского правительства Фунтикова, казалось бы, получил свободу действий. Однако британские войска терпят в Закаспии поражение за поражением. 14 октября у станции Душак британские и отборные белогвардейско-эсеровские части генерала Литвинова были попросту разгромлены! Практически утратили боеспособность и понесли огромные потери 19-й Пянджабский, 17-й Йоркширский, 15-й Хемпширский полки — гордость британских колониальных войск. Почти наполовину вырублен красными клинками 28-й легкий кавалерийский полк. А 44-я усиленная тяжелая артбатарея и вовсе перестала существовать! Ее личный состав, укомплектованный африканцами, либо разбежался, либо сдался в плен!
Сэр Джордж поднялся из кресла, нервно прошелся по ковру, устилавшему просторную комнату.
— Черт возьми! До чего же все складывается отвратительно! Сколько миллионов золотом вложено в Туркестанскую военную организацию! Казалось бы, еще немного — и большевикам конец; как говорили древние, «финита ля комедия». А что получилось? В прошлом месяце чекисты напали на след ТВО, произвели аресты. К счастью, в основном попалась мелкая сошка, однако схвачен и господин Назаров, один из организаторов ТВО, инженер, золотопромышленник и политик-любитель. Уж он-то многое может рассказать, спасая свою шкуру! Одна надежда на Осипова. Назаров о нем не знает. Все-таки Бейли молодчина, воздержался от соблазна познакомить Назарова с военкомом республики... И все равно дело дрянь. Десять дней назад правительство Туркреспублики арестовало американского коллегу Роджера Тредуэлла. Теперь уже совершенно ясно, что этот янки даром времен не терял, установил контакты с ТВО!
Маккартней вновь вздохнул, подошел к небольшому бару, налил в высокий бокал немножко сода-виски — «для взбадривания духа», как он, внутренне конфузясь, говаривал довольно частенько последнее время самому себе. Его шокировало, что приходится иной раз «взбадриваться» с утра, когда еще и полудня не наступило.
Однако глоток «Олд скотч» сделал свое дело. На душе посветлело. Мы еще поборемся. Англия может проиграть сражение, но она еще никогда не проигрывала войн. Кроме большевиков и всякого рода местных и пришлых голодранцев, у нас здесь есть и верные люди. Хм... «Верные» — не то, конечно, слово. Нужные! Мы нужны им, они нужны нам. Политический симбиоз. Нарком иностранных дел Туркреспублики левый эсер мистер Домогатский, узнав об аресте Тредуэлла, поднял такой шум, что даже в Москве слышно было. Добился освобождения янки. За ним просто присматривают, а Тредуэлл свободно разгуливает по городу. Однако работать он теперь уже не может. И слава богу!
И вдруг «дипломата» посетила такая убийственная мысль, что у него проступил на лбу липкий ледяной пот. «А что, если и до нашей «миссии» доберутся мистеры Фоменко и Цируль?!. Ведь и нам предлагали не покидать гостиницы, дипломатически ссылаясь на разгул преступности в городе. Стоит выйти на улицу, тут же появляются «хвосты». Последнее время Бейли практически лишен возможности нормально работать... Не пора ли, как говорится, сославшись на нездоровье, отбыть к родным туманам?..»
Большие напольные часы торжественно пробили одиннадцать раз, и тут же раздался стук в дверь. Вошел Бейли, долговязый, подтянутый, идеально выбритый, в выглаженном светло-сером костюме. Маккартней мигом изобразил на лице флегму. Он не желал подчиненному открыть свою душевную маяту.
Обменялись традиционными приветствиями. Майор сел в кресло напротив шефа, выразительно потянул носом.
— Хм... Сэр, если не ошибаюсь, благоухает «Олд скотчем»?.. Вот она, Азия. Мы начинаем забывать о вековых традициях и можем позволить себе кейфовать на восточный манер с раннего утра.
Сэр Джордж мысленно возмутился бесцеремонностью подчиненного, однако не решился оборвать нахала. Сложные у них были взаимоотношения. Да, он, Джордж Маккартней, начальник Бейли. Но нахал значительно богаче его, у Бейли огромные связи в метрополии. Поэтому надо ладить. В Лондоне Бейли может пригодиться. Маккартней сделал попытку дружески улыбнуться и отвечал:
— Всему виной азиатская скука. Я чувствую, что постепенно превращаюсь в азиата.
— Азиатам ал-Коран запрещает употреблять спиртное, сэр!
— А я английский азиат! — воскликнул шеф и расхохотался довольно натурально. — Не желаете ли и вы нарушить вековую традицию?
— С удовольствием, — Бейли принял бокал. — Мне здесь часто приходится нарушать старинные традиции. Я, как вы знаете, и в сартском халате разгуливал ради конспирации, думать забыл о заповеди: «Возлюби ближнего своего», многое чего запамятовал...
Они выпили по бокалу. И тут же шеф, подполковник Маккартней, перешел к делу.
— Как вы, коллега, оцениваете на сегодняшний день военное положение в зоне Транскаспийской железной дороги? Только по-честному и коротко.
В глубоко запавших глазах разведчика блеснули иронические искорки.
— Коротко?
— Да.
— Дерьмовое!
— Оуоэ... — воскликнул шеф, ибо ответ был поразительно точен, хотя и предельно краток.
— А как идут дела в районах, занятых нашим другом Мадамин-беком?
— На территории, занятой полковником Мадамином, дела, к счастью, не в пример лучше, чем под станцией Душак. Вчера от Мадамина вернулся связной атамана Дутова, некто Бомчинский. Разумеется, это так, условно — «Бомчинский». Но главное, что он появился в Ташкенте и привез хорошие вести. Во-первых, Мадамин, правда, после некоторых колебаний, письменно подтвердил свое согласие принять на должность начальника штаба своей повстанческой армии полковника Корнилова, отлично владеющего местными языками. А Корнилов — наш человек. Далее... Мадамин обещает активное содействие полковнику Зайцеву, целиком поглощенному формированием дополнительных кавалерийских отрядов для удара по Ташкенту в нужный и решающий момент.
— Великолепно! — Маккартней перегнулся через журнальный столик и благодарно похлопал майора по костистому плечу. — Больше ничего?