— Обеспечу, — поднялся Цируль. — Лично под мою ответственность.
— Обеспечить хорошую команду — это твоя забота, — улыбнулся Фоменко. — Но поручи возглавить ее товарищу Пригодинскому. Сам же... Великая к тебе просьба, переходи в мое распоряжение... Как друга прошу.
— В чем дело? — Цируль от удивления стал протирать очки. — Я, что ли, не гожусь в командиры?
— В данном случае ты больше годишься в переводчики. Ты же несколько лет жил в Америке, знаешь английский язык, не так ли?
— Не в совершенстве, но объясниться могу.
— Вот и прекрасно. Придется тебе, дорогой Фриц Янович, поутру потолковать по-английски. Наши завтрашние клиенты с перепугу, надо полагать, забудут русский язык.
Осеннее багряное солнце торжественно поднялось из-за изломов Алайского хребта, озарив лучами город. По-прежнему витала в чистом воздухе паутинка. Несмотря на раннее утро, люди уже куда-то спешили — на работу, службу, по каким-то другим делам. И лишь «дипломаты», обосновавшиеся в «Регине», спали сном беспробудным. Они здорово повеселились. До трех часов ночи гремел оркестр, выступали «шансонье» (как позже выяснилось — родом с одесской Молдаванки и киевского Подола), рекой лились вина...
Сэр Джордж Маккартней спал сном праведника. Ночью он никого не пытался соблазнить, не совершал оскорбительных для леди поступков. Он просто напился, как свинья. И потому его нелегко было разбудить. Все же Фоменко, плеснув «дипломату» воды из графина, разбудил генерального «консула».
— А?.. Что?.. — вскинулся Маккартней.
— Прошу извинить, — произнес Цируль по-английски, — но вы... Арестованы.
Маккартней изменился в лице.
— Что?.. Я не ослышался?
— Нисколько. Вы арестованы за деятельность, несовместимую со статусом дипломатического представителя.
— Но это беззаконие! — завопил «генеральный консул». — В истории дипломатии...
— В истории дипломатии не было еще и многого другого, — усмехнулся Цируль. — Вот документы на ваш арест.
Маккартней поник головой. Вот тебе и британский лев!..
Маккартней долго не мог понять, что же все-таки произошло. Может быть, это сон, кошмар?
Нет, это была реальная жизнь. Опергруппа вывела его из апартаментов поникшего, небритого, потерянного.
Затем опергруппа посетила майора Фредерика Бейли. Он как раз сидел перед зеркалом и брился.
Цируль, поклонившись, сообщил:
— Тысячу извинений, мистер Бейли, но вы арестованы.
Бейли, переставший было бриться, вновь продолжил водить «золлингеном» по щеке. Рука, однако, его дрогнула, по щеке потекла кровь.
— Вы поняли? — спросил Цируль по-русски. Затем задал тот же вопрос по-английски.
— Прошу говорить и дальше со мной по-английски, — хрипло произнес Бейли, продолжая стоически бриться. — Что вам угодно?
— Нам угодно вас арестовать, мистер Бейли, — невозмутимо отвечал Цируль.
Бейли вскочил, бросил на пол бритву.
— Вы думаете, что говорите?.. Меня... Арестовать?.. Я дипломат. Я подданный Британской империи!.. С огнем шутите!..
Фоменко спросил Цируля:
— Что этот мистер говорит?
— Устрашает, мол, мы шутим с огнем.
— Хрен с ним, пусть говорит. И вообще, товарищ Цируль, растолкуй ему, что ему следует пугать нас, говоря по-русски, нашим языком он владеет сносно, сукин кот!
— Оу!.. — возмутился Бейли.
— Для начала неплохо, — усмехнулся Фоменко. — Значит, понимаете по-русски, мистер Бейли?
Фредерик Бейли молчал, длинное, с лошадиной челюстью лицо его пошло багровыми пятнами.
— Вы же, мистер, дипломат, — продолжал усмешисто Фоменко, — без посторонней помощи находили в нашем городе помощников, которые, кроме русского, никаких других языков не знают, не так ли?
В номер вошел Шарафутдинов. Цируль представил его Фредерику Бейли:
— Прошу любить и жаловать, сэр... Член коллегии Туркчека... — Бейли инстинктивно отшатнулся. А Цируль, словно спохватившись, продолжал по-английски: —Тысячу извинений, мистер Бейли!.. Невоспитанность проклятая... Забыл представиться сам и представить вам этого симпатичного товарища, — он указал на Фоменко. — Игнат Порфирьевич Фоменко, председатель Туркестанской Чрезвычайной Комиссии...
Бейли вновь отшатнулся, задел валик дивана, рухнул на него скособочась. В глазах его плавал ужас.
Фоменко учтиво поклонился. Сказал Цирулю:
— Переведи ему, Фриц Янович, Игнат Фоменко знал, что мистер Бейли давно желал познакомиться, но все как-то не решался, предпочитал подсылать ко мне своих знакомых с маузерами вместо визитных карточек.
— Нет-нет!.. — испуганно воскликнул разведчик, покрываясь испариной. — Это недоразумение!
Фоменко усмехнулся:
— А вы, оказывается, мистер дипломат, изрядно говорите по-русски. Очевидно, вы из врожденной скромности стеснялись признаться в этом. Пожалуй, можно обойтись и без переводчиков?
— Можно, — угрюмо отвечал Бейли. Он был унижен, раздавлен. К тому же внешний вид его оставлял желать лучшего. Левая щека в мыльной пене, правая кровоточит от пореза бритвой.
— Позвольте мне хотя бы закончить бритье. Не могу же я в таком нелепом виде показаться на улице.
Чекисты переглянулись. Выступил вперед Шарафутдинов. Весело щуря карие свои глаза, любезно произнес:
— Если позволите, я стану вашим брадобреем. У меня рука легкая.
— Боитесь, что я перережу себе горло? — Бейли криво улыбнулся.
Фоменко развел руками.
— Да что вы?.. Просто вы сейчас немного возбуждены, можете порезать и вторую щечку.
Тем временем аналогичные сцены происходили в некоторых других номерах «Регины», где обитали «дипломаты», скомпрометировавшие себя подрывной деятельностью. Во время обысков было обнаружено множество адресов, явок, фамилий контрреволюционеров, находившихся в подполье.
Только во второй половине дня из «Регины», оцепленной красноармейцами, работниками уголовного розыска, вооруженными рабочими и старогородскими ремесленниками, показался странный кортеж: вереницы элегантно одетых людей, закинув руки назад, понуро шагали под конвоем чекистов. Толпа любопытных глазела на них — кто с восторгом, кто с ужасом.
Лишь посол эмира Бухарского — Мирбаба Токсаба — выпал из поля зрения чекистов. Он квартировал в караван-сарае, и поэтому о нем как-то забыли. Мирбаба подходил к «Регине», чтобы повидаться с Тредуэллом. На его счастье, это случилось как раз тогда, когда «Регину» уже оцепили. Токсаба сперва остолбенел, а затем, смекнув, в чем дело, шмыгнул за угол. На Ирджарской ему попалась на глаза оседланная лошадь, привязанная к тумбе. Обезумевший от ужаса эмирский полковник вскочил на нее и ускакал, куда глаза глядят. Как его встретил повелитель Бухары — можно лишь догадываться. Ведь в караван-сарае остался весь архив посольства, который весьма пригодился чекистам!
Одновременно проходила операция ЧК и уголовного розыска по поимке членов ТВО — в Ташкенте, Скобелеве, Андижане, Коканде, Урсатьевской, Джизаке, Самарканде, в ряде уездов Ферганской долины, Сыр-Дарьинской и Самаркандской областей. А спустя три дня, 29 октября 1918 года, в «Нашей газете» появилось первое официальное сообщение Туркестанской Чрезвычайной следственной комиссии:
«Несколько дней тому назад раскрыт крупный контрреволюционный заговор, охватывающий в пространственном отношении всю территорию Туркестанской республики... Из показаний арестованных белогвардейцев устанавливается, что инициаторами и вдохновителями заговора являются английские империалисты и русская буржуазия, которые щедро сыпали деньги направо и налево — лишь бы успешно свергнуть Советский строй республики, для чего ими подготовлялось активное восстание против пролетарской власти, но что им не удалось, и план их разбит окончательно.
...В недалеком будущем Чрезвычайной следственной комиссией будут опубликованы более подробные материалы».
На рабочий стол Фоменко ложились все новые документы, доказательства самого активного участия иностранных «дипломатов» в неудавшемся заговоре. Стали известны фамилии главарей ТВО — Кондратович, Корнилов, Зайцев, Арсеньев, Цветков, Савицкий...
К сожалению, многие из закоперщиков заговора успели уйти в подполье, бежать к басмачам.
Осипов вновь не был раскрыт!
Виновность иностранных «дипломатов» в организации заговора была полностью доказана. Опасности они теперь не представляли. Поэтому ТуркЦИК нашел возможным не подвергать их наказанию по суду, а объявил об их интернировании и содержании под домашним арестом.
«Дипломаты» вновь обосновались в «Регине». Но жизнь их теперь не была веселой. Содержатель гостиницы Гефнер боялся своих постояльцев как огня. Кормил чуть ли не пайковой воблой; официанты откровенно пренебрегали «гостями», перед которыми еще совсем недавно раболепствовали. Да и правительства великих и не очень великих держав словно забыли о своих «дипломатических» представителях. Слишком очевиден был провал «дипломатов»-заговорщиков. Зато левые эсеры подняли невероятную шумиху. Особенно неистовствовал Домогатский. И он все же добился того, что правительство республики спустя две недели разрешило Джорджу Маккартнею выехать из Туркестана. Из Дели Маккартней от полноты чувств прислал Домогатскому благодарственную телеграмму с выражением горячей признательности за заступничество.
Левый эсер Успенский, заместитель председателя ТуркЦИКа, пытался, в свою очередь, вызволить из «неволи» генерального консула САСШ в Туркреспублике Роджера Тредуэлла. Он даже послал по этому поводу телеграмму в Москву. Однако ничего не вышло. Маккартней вел подрывную работу осторожно, руками Бейли, формально оставаясь в стороне. А Тредуэлл был уличен в прямой связи с ТВО. Тогда правительство Северо-Американских Соединенных Штатов объявило об отзыве Тредуэлла из Туркреспублики. В конце марта 1919 года незадачливый «дипломат», как, впрочем, и другие подвергшиеся домашнему аресту дипломатические представители ряда государств, уличенные в связях с контрреволюционным подпольем, был выдворен из Туркестанской республики.