— Синематограф Гелиос?
— Он самый.
С допросом Муфельдт Крошков не спешил. Он понимал: это, быть может, наиболее яркое дело в его жизни. С кондачка начинать нельзя. Надо подготовиться. И консультант занялся изучением предварительных материалов. Листая протоколы осмотра места происшествий, описи имущества, другие материалы, он натолкнулся на строку: «Часы фирмы «Павел Буре», золотые, с тремя крышками, золотой цепочкой с образком». Он сидел и мучительно вспоминал: где он читал эту фразу?.. И вспомнил — в «Туркестанских ведомостях», летом пятнадцатого года. Тогда писали, что был обворован ломбард. Среди похищенных вещей значились и эти часы с образком. Полиция так и не разыскала преступников.
И вот часы с образком — у Муфельдт.
Крошков решил сверить номера часов со списком часов, похищенных в ломбарде. Пригодился полицейский архив, обнаруженный на чердаке. Результаты этого эксперимента потрясали: часы, найденные Ескиным в бельевой корзине, были похищены из ломбарда!
Стали вызывать владельцев часов. Заодно представили и другие драгоценные вещицы.
Первым явился «король легковых извозчиков» Топорков, ладный мужчина в поддевке, с бородой веером. Увидев свои «часы с образком», прослезился.
Владельцы часов и других ценностей пошли косяком. Многие приносили даже квитанции.
По городу пошли слухи, на этот раз — добрые. Молва разносила весть: «Большевики из уголовного розыска всё раскапывают, все даже самые старые грехи. Ушлый народ!»
Проверил Крошков и завещание Мельникова. Как и предполагалось, оно оказалось подложным. И не значилось зарегистрированным в семнадцатом году. Нотариус Плятцер Каминский, иссопливив носовой платок, показал: «Допустил отступление от совести и закона. Не устоял перед Муфельдт и засвидетельствовал незаконный юридический акт задним числом, использовав сохранившуюся у меня старую печать. Фактически же составил сие завещание два месяца назад. Подпись Мельникова подделана».
За составление этого «завещания» бывший нотариус получил золотые часы.
Вызывал Крошков и Рейта, подписавшего «завещание» как свидетель. Пухлый, цветущего вида господин средних лет — доверенный Туркестанской гарантийной мастерской пишущих машинок «Континенталь» и «Ундервуд» — покаялся: «Бес попутал. Не мог отказать, так как, между нами говоря, состою в интимных отношениях с Елизаветой Эрнестовной».
Наконец наступило свидание с Елизаветой Муфельдт.
В кабинет вошла высокая худощавая дама лет тридцати с небольшим. Гибкая, змеиная фигура. Лицо поразительной бледности, огромные, темные, как ночь, глаза. Иссиня-черные волосы забраны назад и закручены на затылке узлом. Большие ярко-красные губы.
Села она без приглашения, закинула ногу на ногу.
«М-да, — подумал Крошков, — тут придется потрудиться».
— Вы хотели о чем-то меня спросить? — начала Муфельдт.
— Извините. Не спросить, а допросить.
— Судя по вашему внешнему виду, вы дворянин?
— Бывший. Однако займемся делом. Расскажите, как вы дошли до жизни такой.
— Извольте, — Муфельдт взглянула на консультанта так, что у него захолодило под сердцем. — Расскажу свою биографию. Ладно?.. И отлично. Родилась в Лифляндской губернии. Дворянка. Девочкой меня вывезли во Францию. Жила с родителями в маленьком курортном городке Дьеппе. Затем отдали на воспитание в монастырь. Во Франции, знаете ли, девушек принято отдавать на воспитание в монастыри.
— Я хотел бы поговорить о другом, — прервал ее Крошков.
— Нет, дорогуша. Сперва выслушайте... Скинуть бы с вас лет двадцать... Ну-ну... Не сердитесь. Меня тоже понять надо. Сунули в монастырь. Из этих монастырей нередко выходят либо ханжи, либо потаскухи... О-ля-ля!.. Покраснел бывший дворянчик!
— Прошу вас не отвлекаться, — сурово произнес Александр Александрович. — Вопрос по существу. Откуда у вас такое богатство?
Муфельдт усмехнулась:
— Муж оставил. Спросите у генерала Муфельдта.
— Откуда вам известно, что он стал генералом?
— А откуда вам известно, что царя расстреляли? Слухами земля полнится.
— Иной раз вы требовали ценности, применяя оружие?
— Я?.. Господь с вами. Никогда. Мне просто приносили. Или вы считаете меня обитательницей Одиннадцатой версты?[19]
— Убийство профессора Когена и четы Мельниковых — ваша работа?
— Мсье, вы меня смешите. Неужели вы думаете, что я возьму и просто так выложу? Ах, какой красивый мужчина!..
Крошков стоически вынес этот выпад. Вынул из стола перстень с драгоценным камнем, отливающим всеми цветами радуги.
— Ваш?.. Этот перстень сняли с вашей руки.
— Мой. А что?
— Ничего особенного. Просто перстень этот был заложен в ломбарде и тридцать первого июля пятнадцатого года в числе других ценностей был похищен из ломбарда.
Муфельдт погладила свои карменовские зачесы.
— Правда?.. Значит, я купила краденую вещь. Какой ужас!
Крошков стал терять терпение. Ну и гадина!
— Не хотите ли повидаться кое с кем? — спросил он.
— Смотря с кем.
— Ваш близкий знакомый... Введите арестованного! — приказал Крошков.
Вошел Одуванчик.
— Ба-а! — воскликнул он, завидев Муфельдт. — Да ведь это наша Крошка Элизабет! Ну и подзалетели мы с вами, мадам!
Муфельдт отвернулась, произнесла хрипло:
— Уберите этого недоноска.
Крошков показал Одуванчику перстень.
— Он! — воскликнул жулик. — Носила запросто. Оченно сие колечко ей нравилось.
Ромашкина увели.
— Елизавета Эрнестовна, расскажите, как появилось завещание Мельникова.
Она молчала.
Крошков вызвал Рейта. Сдобный мужчина с губами лакомки тут же рухнул на колени.
— Не губите, Елизавета Эрнестовна! Ради наших бессонных ночей... Пошел на преступление.
— Дрянь, — тихо произнесла Муфельдт. — Какие бессонные ночи? Рехнулся. Ты же кролик, а не мужчина.
Привели нотариуса. Седовласый красавец тут же сомлел, упал в обморок. Под ним растеклась лужица.
Скупщик краденого Картвелов оказался «откровенным». Сказал:
— Вах!.. Какая моя вина? Мне продают вещь — я покупаю вещь!
Долго еще допрашивал Крошков преступницу. Однако ничего существенного не узнал. Она даже не угрожала Осиповым. Скрыла. Знала, что он, если представится возможность, вызволит ее. Обязательно. Скрыла она также, что генерал-майор Муфельдт был одним из тех, кто в конце декабря 1917 года вошел в Яссах на Румынском фронте в состав ядра оголтелых монархистов. Вместе с офицерскими отрядами полковников Дроздовского, Лесли, Войналовича он прибыл в Новочеркасск в помощь контрреволюционным формированиям на юге России. Передал ей об этом один надежный человек, прибывший по поручению генерала в Ташкент с такими же намерениями...
Осипову везло. Везло, как картежнику, поставившему на кон собственную жизнь.
Муфельдт взяли настолько аккуратно, что никто из соседей и не подозревал о ее аресте. В особняке обосновались оперативники. Мужское общество украшала Кручинина.
Два дня прошли без происшествий. В ночь на третий раздался телефонный звонок.
Мария подошла к телефону.
— Елизавета Эрнестовна? — спросил мужской голос.
— Нет, это прислуга. Елизавета Эрнестовна ушла.
— Как у нее дела?
— А кто это?
— Мы сейчас подъедем, можно?
— А кто вы?
— Друзья.
— В таком случае милости просим.
Среди оперработников был Можай-Можаровский, в прошлом капитан, фронтовик. В каземате крепости он назывался подполковником фон Дитцем.
Через некоторое время к дому подъехали двое верховых.
Кручинина открыла парадное. Они вошли. Увидев мужчину, схватились за кобуры.
— Без глупостей, господа, — произнес Можай-Можаровский. — Добро пожаловать. Я такой же, как и вы. Милости просим!
— Где Лиза? — спросил один из приезжих.
— У нее горе. Бандитами убиты генерал Мельников и его жена.
— Чекисты разменяли? — спросил высокий брюнет.
— Бандиты, — отвечал Можай-Можаровский и вдруг, хлопнув брюнета по плечу, воскликнул: — Своих не узнаете, штабс-капитан Егоров?
Брюнет, пристально посмотрев на собеседника, заулыбался:
— Можай-Можаровский!.. Ба... Значит, и вы с нами! А я и не узнал...
— Ну как там в Андижане? В Турквоенкомате вы выглядели щеголем. Но недолго поработали. Осипов вас, кажется, отправил в Андижан уездным военным инструктором?
— Так точно. К сожалению, как вы знаете, чекисты накрыли там филиал ТВО. Без малого два месяца пришлось отсиживаться в подполье. Да!.. Милль пардон, не представил своего спутника. Прошу любить и жаловать — бывший военный инструктор в Скобелеве Владимир Фельдберг. Тоже беглец и по той же причине.
Фельдберг щелкнул каблуками, коротко кивнул. У виска родимое пятно розоватого цвета. Лицо тупое, самодовольное.
Егоров поинтересовался:
— У ворот наших верховых лошадей принял какой-то абориген. Умеет он с лошадьми обращаться? Их ведь поводить надо.
— Помилуйте! — воскликнул Можай-Можаровский. — Прирожденный кавалерист. — (Прирожденным кавалеристом был агент Коканбаев.) — Однако перейдем к делу. Чего это вы, милостивые государи, в бега ударились?
— А вы, Леонид Константинович, зачем у дамы в будуаре прячетесь? — ядовито ответил Егоров.
— Прятаться для дела — это одно, а просто прятаться стыдно.
Вмешался Фельдберг. Заговорил, исполненный фанаберии:
— Извольте взять свои слова назад! В противном случае...
Можай-Можаровский рассмеялся:
— Экая гордыня. И пошутить нельзя. Сразу — к барьеру. Стреляться нам запрещено. Дело делать надобно. Я готов взять свои слова назад. А теперь милости прошу к столу, погреемся чайком.
Кручинина, в передничке, с нарядной наколкой, накрыла на стол. Приезжие офицеры, увидев угощение, вытаращили глаза. Чего только не было на столе: сардины и шпроты, зеленый консервированный горошек, масло, сыр, баночка красной икорки!..
— Шикарно живете, — вымолвил Фельдберг и проглотил голодную слюну. — Как в сказке.