— Значит, вы застали события?..
— А как же! При мне большевиков скинули, рассовали по камерам, да и расстреляли. Я, конечно, не видела, как их лишали жизни. Но в газете все было описано. И поделом: всяк сверчок — знай свой шесток.
Лебедева внутренне передернуло. А он любезно улыбнулся:
— Отлично сказано, мадам. И мы со своими противниками скоро расправимся.
— Скорей бы!
— А теперь прошу извинить, мадам, дела призывают меня, — стал откланиваться Лебедев.
— Да-да, понимаю, — спохватилась Цветкова. — Храни вас господь.
Лебедев, внутренне холодея, отправился в штаб-квартиру генерала Маллесона.
По улицам расхаживали усиленные английские патрули, то тут, то там следовали вооруженные конвои, сопровождая в тюрьму арестованных. Слышались выкрики мальчишек, продающих английские газеты. Возле увеселительных заведений шныряли девицы легкого поведения, валютчики.
У входа в здание (ранее в нем находился штаб 2-го Туркестанского армейского корпуса) на Розенбаховской улице красовались таблички на английском и русском языках:
Его остановили часовые в белых кожаных портупеях. Лебедев, вызубрив несколько необходимых английских фраз, потребовал переводчика и объяснил, что у него дело к генералу Маллесону огромной государственной важности. Часовые вызвали какого-то начальника с лошадиными зубами. Тот сказал: «Well» и улыбнулся Лебедеву. Тут же зашли еще двое бриттов, и Лебедев очутился в камере-одиночке. У него отобрали полевую сумку с империалами, документы, шифровку Уайта.
...Пошли уже вторые сутки одиночества. Лебедев старался не поддаваться тревожным мыслям. Нет, это не провал! Просто оккупанты осторожничают. Не может быть, чтобы провал!
Наконец долговязый тип с лошадиными зубами вошел в камеру.
— Экскьюз ми, — произнес он улыбаясь. — Проверяйт. Все есть порядок. Дженерал... ходить. Форвард!
Лебедев вошел в кабинет, устланный огромным текинским ковром. У дальней стены, подобно храму, возвышался резной стол черного дерева. Но сам генерал Маллесон сидел на крохотном диванчике. Был он уже в годах, но по-спортивному сухощав. Седина на голове сияла алюминиевым блеском. Лицо приятное, благородное. Серые въедливые глаза. Портили его лишь коротко остриженные «в ниточку» усики, отливающие желтоватым. Они поразительно походили на зубную щетку.
— С чем пожаловали, поручик Домжинский? — перевел толмач, узкогрудый человек неопределенных лет.
— Господин генерал, — с достоинством отвечал Лебедев, — я весь к вашим услугам. Из документов вы, разумеется, поняли, кого я представляю. Нам надо определить срок восстания. Причем хочу особо отметить, что промедление грозит смертельной опасностью. Надо торопиться.
Маллесон сделал знак — переводчик подошел к бару, вынул бутылку виски, налил генералу и гостю в стаканы.
— Выпьем, господин Домжинский, за победу, — предложил Маллесон.
Генерал добавил в стаканы с виски содовой. Лебедев поморщился. Зачем, спрашивается, добро портить. Но выпил. Сказал с чувством:
— За погибель супостатов.
Затем генерал начал объяснять положение дел. Наступление английских войск, к сожалению, остановилось. Более того, красные войска штурмуют наши позиции. Необходима перегруппировка сил, получение подкреплений. Раньше весны никак нельзя начать.
— А если обстановка заставит нас выступить раньше? — спросил Домжинский.
— У русских есть непонятная привычка лезть очертя голову, — усмехнулся генерал. — Потерпите. Тогда вместе выступим.
— Вы не спросили меня, генерал, что за организация готовит переворот?
— Враги наших врагов — наши друзья. Лишь бы свершился переворот. Во всяком случае, не следует забывать, что успех дела требует терпеливой подготовки. В наших общих интересах заручиться поддержкой со стороны сочувствующих нам сил Бухары и Хивы, доставить достаточное количество оружия, да и золота тоже, — опять усмехнулся генерал. — Золото не повредит господину Мадамин-беку и еще кое-кому. Это прекрасный стимулятор патриотизма. Сроки выступления надо также обусловить с оренбургскими казаками атамана Дутова...
Маллесон деликатно отпил из стакана и продолжил:
— У нас с вами интересы общие. Необходимо во что бы то ни стало разгромить красных, взять Ташкент и объявить об отделении Туркестана от России...
Генерал говорил не спеша, размеренно, с этакой британской флегмой.
Лебедев покинул штаб-квартиру Маллесона в смятенных чувствах. Готовится переворот! Теперь уже совершенно точно — в Ташкенте зреет заговор!
На улице его нагнал переводчик.
— Поручик Домжинский, позвольте представиться — поручик Лановой. Не желаете ли провести приятно время в хорошей компании?
— Охотно, — согласился Лебедев. — А где это?
— У меня сегодня собираются господа офицеры.
— Будьте добры — адрес.
— Зачем вам адрес? — удивился Лановой. Серенькие, выцветшие глаза его как-то странно скользнули поверх лица Лебедева. — Вы же не имеете квартиры. Идемте. Прошу остановиться у меня.
— Спасибо, поручик, — Лебедев смотрел на Ланового, все пытаясь вспомнить, где же он его видел. Длинное асимметричное лицо, правое ухо оттопырено, унылый утиный нос, нездоровый цвет кожи. — Где же я его встречал? — мучительно вспоминал разведчик, и на душе у него стало муторно, нехорошо.
Тем временем долговязый и узкогрудый поручик развлекал гостя всякими разговорами.
— Вот мы... Владимир Андреич, кажется, я не ошибся?.. Вот мы и на Розенбаховской улице. На ней масса всяких негоциантов, скупщиков валюты...
И в самом деле, тут же к ним подскочил мордастый субъект в бобровой шубе, зашептал:
— Куплю золотые «николаевки». Беру в неограниченном количестве! — барыга еще долго бегал за ними, приставая главным образом почему-то к Лебедеву. Наконец отстал.
— Удивительный нюх, а? — Лановой рассмеялся скрипуче, невесело. — Он словно рентген своими лучами просветил вашу полевую сумку, в которой лежит сотня золотых империалов. Заметьте: у вас не отобрали золота. Англичане не грабят союзников. Они компенсируют такого рода потери реквизициями у текинцев и вообще у гражданских лиц. Правда, выдают при этом «гарантийные письма», которым грош цена в базарный день!.. Ха-ха-ха!
Лебедев тоже вынудил себя расхохотаться.
— Ничего, — продолжал Лановой, — недолго здесь хозяйничать «просвещенным мореплавателям». Помогут нам навести порядок, а там, как говорят в Одессе, «будем посмотреть». Кстати, звать меня Константином Петровичем. Давайте запросто, а?
— Буду рад, Константин Петрович.
— Если не секрет, — не умолкал долговязый попутчик, — отчего вы отправились в столь опасное путешествие без оружия? Зато прихватили целую сотню империалов?
— Попадись к чекистам при оружии, мигом к стенке прислонят!
— А с золотом? Они ведь и валютчиков не милуют.
— Хм... — Лебедев улыбнулся. — Золото есть золото.
— Для большевиков, значит, приготовили золотишко, для чекистов и военконтролеров? Остроумно. Но не умно. Золото большевички, конечно же, заберут, а к стенке все равно поставят. Так что зря тащили лишнюю тяжесть.
— Запас карман не рвет.
— Это верно, — кивнул Лановой. — Вот мы и пришли. Милости прошу. Домик сей совсем еще недавно принадлежал одному большевичку. Мы его накрыли, пустили в распыл, а жену с дочкой — в тюрьму. Маман вроде бы свихнулась, дочка одной ножкой уже в могилке — горловая чахотка.
Лановой отомкнул парадное, широким жестом пригласил гостя в дом. Лебедев прикусил губу, чтобы не выдать волнения. Ему до боли сердечной, до головокружения хотелось тут же на месте прикончить негодяя... Лишь бы вытерпеть! Не дрогнуть.
Лебедеву, однако, предстояло кое-что пострашнее. Денщик Ланового, молчаливый бородач с ручищами гориллы, сноровисто накрыл на стол, украсив его большой бутылкой «Скотч-виски», и исчез. За столом хозяин продолжал развлекать гостя:
— Я, знаете ли, Владимир Андреич, не профессиональный переводчик. В контрразведке состою. Да-с. И потому и переводчиком у Маллесона значусь. Должны же мы быть в курсе дел наших благодетелей, ха-ха-ха!
Совсем худо стало на душе у Лебедева. На лице же он изобразил удивление, смешанное с восторгом.
— Константин Петрович, дорогой мой!.. Вы не шутите?
— С контрразведкой шутки плохи, — строго произнес Лановой.
— Сам господь бог свел нас, Константин Петрович! ТВО разгромили чекисты. Теперь создана новая подпольная организация. Нам нужны связи с Асхабадским белым движением. Мы готовы выступить в Ташкенте. Но, как я убедился, Маллесон не понимает, что промедление может погубить все наше дело.
— Англичане, любезный Владимир Андреич, предпочитают действовать наверняка. Сейчас у них в Закаспии военные дела оставляют желать много лучшего. Но вот если бы вы сняли с Закаспийского фронта... Ну хотя бы Туркестанский полк.. Здорово дерется!.. Снимите полчек, а? Ушел же Колузаев с половиной своего отряда. Тогда мы тоже ударим. Англичане побоятся уступить нам инициативу, вмешаются обязательно, несмотря на свою пресловутую флегму. Я знаю англичан. Учился в Англии. Итон окончил. Да-с. Фамилия моя старинная, аристократическая. К сожалению, родитель мой, ныне покойный, страдал пагубными слабостями, приведшими к разорению, — карты, дорогие вина, фигуранточки. — Лановой слегка опьянел, но говорил твердо, в глазах мелькали странные блики. — Я, собственно, зачем все это рассказываю? С умыслом, голуба моя. Ваше золотишко мне приглянулось. А поскольку я ваш спаситель...
— Спаситель? — искренне удивился Лебедев.
— А как же-с, самый настоящий спаситель. — Лановой вдруг ловко расстегнул кобуру и выхватил кольт. — Ни с места, товарищ Лебедев! Что, хотели провести нас за нос, а?.. И в штаны, небось, наложил, ха-ха-ха! — Лановой стал похож на Мефистофеля. — Но-но, без глупостей. Стреляю без промаха, натренировался на вашем брате, большевичке. Живучая, доложу вам, публика. В иного всадишь всю обойму, а он все еще норовит петь «Интернационал»!