Осипову помогли омыть лицо, он полоскал водой рот, отплевывался. Однако он все еще ощущал, ощущал солоноватый вкус человеческой крови.
Раздался телефонный звонок. Главарь заговорщиков вскинул руку, и сразу же шум, гам смолкли в кабинете.
— Вотинцев говорит, — услышал Осипов знакомый басовитый голос. — Еле тебя разыскал.
— Революционный привет Всеволоду Дмитриевичу! — бодрячески воскликнул предатель. — Что происходит в городе?
— По-видимому, вспыхнул белогвардейский мятеж. Надо поднимать войска. Немедленно.
— Ты откуда звонишь? — поинтересовался предатель.
— Из Управления охраны города. Тут и Фоменко с Шарафутдиновым, Шумилов, Финкельштейн.
— А Цируль, Пригодинский, Аракелов?
— Цируль здесь, Пригодинский с Аракеловым на Шахризябской, налаживают оборону здания уголовного розыска.
— Понятно. — Осипов помолчал и наконец произнес, внутренне волнуясь: — Мой вам совет, товарищи, организуйте оборону здания Управления охраны, а сами приезжайте ко мне. Здесь поспокойнее. Все-таки полк под рукой. Это не комар чихнул. Да и сообща разработать надо план подавления мятежа. Я не имею права решать такой важный вопрос единолично! Не по-партийному получится. И без того мне пришивают много лишнего.
— Дельное предложение. А сможем ли мы проехать отсюда, с Ура-Тюбинской, к тебе на Стрелковую?
— Цируль недавно получил автомобиль. Садитесь и на полной скорости — ко мне. Минут пять езды, не больше. Здесь у нас вроде тихо. Всех захвати, дорогой товарищ Вотинцев. Руководящие кадры партийных и советских работников надобно беречь как зеницу ока!
— Ожидай гостей, Костик!
Вотинцев передал товарищам разговор с военкомом. Прикинув в уме, все согласились, что действительно следует создать штаб по подавлению белогвардейского мятежа. Полк — надежная охрана, мощный ударный кулак. Отказался, однако, ехать Колузаев.
— Мне нельзя. Я к своему полку должен пробиться.
— На Закаспийский фронт? — улыбнулся Финкельштейн, остроумно напомнив товарищам о том, что самовольно возвратившийся в Ташкент Колузаев бросил на произвол судьбы половину своего Боевого отряда.
Все рассмеялись.
— Ладно, — буркнул Колузаев. — Смеется тот, кто смеется последним. Там разберемся, кто прав, кто виноват. А пока я к своему полку отправляюсь.
Колузаев, нарочито печатая шаг, вышел из кабинета. Но на душе у него было муторно. Он вспомнил один разговор с Осиповым. М-да... Кажется, Костя опередил тебя, Гришка. Хваткий мальчишка. И похоже на то, что дела у него идут хорошо. Вот только неизвестно, сколько штыков у него. Если будет одолевать Осипов, придется пойти к нему в услужение. А там посмотрим.
Уже сунув ногу в стремя, на мгновение задумался. А может, рассказать все об Осипове?.. И тут же: «Нет, к черту! При большевиках я выше полкового командира не поднимусь. Они мне вовек не простят самовольного ухода с фронта... Пусть сами и расхлебывают кашу».
Он вскочил на коня и помчался по ночным улицам, то и дело выкрикивая: «Не стреляйте, свой!.. Свой!»
Отказался отправиться во Второй полк и Цируль. У него была уважительная причина.
— Я — начальник Управления охраны города. Командир. А командир разве может бросить своих бойцов?
— Здесь ты почти наверняка погибнешь, Фриц Янович, — произнес Фоменко. — Под твоим началом всего десятка два бойцов.
— Что поделаешь, Игнат Порфирьевич? Капитан последним покидает тонущий корабль.
Не знал, не ведал Цируль, что, решившись пожертвовать своей жизнью, он... спас ее.
Вскоре на большой скорости из двора Управления охраны вылетел шестицилиндровый «Даймлер». По дороге его обстреляли лишь дважды, неподалеку от управления. По-видимому, мятежники накапливали силы для удара по ненавистному им дому на Ура-Тюбинской. На Стрелковую выехали без происшествий... Распахнулись главные ворота казарм... И тут же на ничего не подозревающих комиссаров набросилась орущая, матерящаяся, воняющая сивухой разъяренная толпа «красноармейцев» — переодетых офицеров-заговорщиков. Лишь Фоменко успел выхватить маузер. Но выстрелить не решился, подумал: «Произошла какая-то ошибка. Сейчас все выяснится». Его свалили наземь ударом приклада, связали. Скрутили также Вотинцева, Шумилова и Финкельштейна. Поволокли к главарю мятежа.
— А-атставить! — скомандовал Ботт, гарцующий во дворе на коне. — Диктатор, командующий полковник Осипов не желает видеть большевистских комиссаров. На кучу всех их... На кучу!..
«Осипов!.. Не может быть... Костя Осипов?! — Фоменко силился понять смысл страшных слов Ботта и отказался понимать. — Неужели?»
«Осипов!» — страдал Вотинцев, шагая к «куче», подталкиваемый прикладами, подкалываемый штыками.
«Осипов!» — словно молнией ударило Финкельштейна. И он не удержался, застонал от горя, от того, что все время смутно не любил военкома, но старался подавить в себе эту нелюбовь, полагая, что в нем, Вульфе Финкельштейне, дает себя знать нечто субъективное, никак не согласующееся с мнением многих товарищей.
Из приехавших в логово зверя чудом спастись удалось лишь Шарафутдинову. Одет он был в солдатскую шинель и папаху фронтовика. Небритый, неказистый внешне, он во время свалки возле автомобиля смешался с разъяренной пьяной толпой, выбрался из нее и, подбежав к забору, перепрыгнул на улицу. Прогремели запоздалые выстрелы...
Узнав о бегстве Шарафутдинова, члена Коллегии ТуркЧК, Осипов взбесился.
— Бараны! — вопил он, захлебываясь слюной. — Расстреляю идиотов вот этой рукой! Такого упустили!..
— Зато Фоменко — собственной персоной, — утешил шефа Ботт. — И главарь Советской власти ташкентской здесь, и его первый зам.
— И что?
— В соответствии с приказом вашим, господин полковник. Доверили сие богоугодное дело поручику Куркову, кадетикам и гимназистам. Уж они стреляли, стреляли...
У главаря полегчало на душе. Кого-кого он страшился, так это Фоменко. И вот его не стало!
— Лично проверил? — спросил Осипов адъютанта. — Не дышат?
— Не просто проверил. Каждому в затылок по свинцовой пломбе.
Осипов сел за стол. Задумался. Все, кажется, идет не так уж худо. Правда, Главные железнодорожные мастерские не удалось взять. Но ничего. Возьмем город — сдадутся и они.
Вбежал небритый солдат. Доложил, задыхаясь:
— Господин командующий!.. Поручик Сверчевский, по спискам полка — красноармеец Семенов!.. Мы пытались ворваться в крепость. Понесли большие потери. Не удалось!..
Осипов махнул рукой, мол, убирайся вон, паршивец. Сверчевский-«Семенов» выскочил из кабинета «диктатора», благословляя судьбу. Слава богу, пронесло! Мог бы свободно пулю в лоб схлопотать.
Осипов потемнел лицом. Не вышло!.. Зря пытались хитростью захватить крепость. Хоть и обещал Рудневу договориться с Беловым, а все же не решился на переговоры, понадеялся на успех внезапной атаки! Черт побери! Придется все же попытаться столковаться с Ванькой Беловым. Все же левый эсер. Большевики ему нужны как собаке пятая нога. Нахрапом его возьму!
Он вытащил початую бутылку коньяка, выпил еще стакан. Но хмель не брал. Оно и хорошо. Голова вроде все соображает, а на сердце нет сосущего присоска. Это очень замечательно. Что делать?.. Позвонить Ваньке Белову?.. Нет, сперва надо заманить в полк Цируля, начальника штаба войск Туркестана бывшего полковника Благовещенского, других крупных большевистских воротил!..
Он схватился за телефон. Благовещенский не отвечал. Цируль ответил, но объяснил, что ведет бой с мятежниками и прибыть не может. Генерал Востросаблин, герой обороны крепости Кушка, ответил холодно:
— О моей личной безопасности, товарищ Осипов, не беспокойтесь. Курсанты командных курсов, коими я имею честь командовать, сумеют постоять за себя.
И вновь звериный страх поселился в душе негодяя. В руках большевиков оставались значительные силы. Что-то будет?!.
— Стремковского ко мне! — заорал Осипов.
Вбежал второй его адъютант. Вытянулся.
— Сашка... — начал было Осипов, но тут же поправился. — Капитан Стремковский, поручаю вам связаться по телефону с крепостью и вызвать коменданта Белова. Услышишь его голос, скажи: «Сейчас с вами будет говорить диктатор Туркестана полковник Осипов».
Стремковский бросился выполнять приказание.
— Комендант крепости Белов на проводе, — послышался вскоре глуховатый голос Белова.
— Здорово, Иван, — бодро произнес Осипов. — У меня к тебе дело.
— Погоди, Костя. Ты часом не пьян, а? Стремковский говорит про тебя... Диктатор!.. Смехота. Нажрались денатурату?..
— Это серьезно, Иван.
— Может, ночная суматоха в городе тоже твоих рук дело? — Белов не выдержал, прыснул смешком в трубку. — Ну и нализался же ты, братец!
— Это не суматоха, Иван. Я произвел государственный переворот. Предлагаю тебе, пока не поздно, перейти на мою сторону. Гарантирую министерскую должность в составе нового правительства. С большевиками я покончил! Уже расстреляны Вотинцев, Фоменко, Шумилов, Финкельштейн, Лугин...
— Что?!
— Да, расстреляны по моему приказу. И остальных большевиков расстреляем. Эсеров не трогаем. Привезли ко мне вашего Успенского. Дурак дураком, по-моему, штаны трясутся. Я приказал его отпустить.
Белов долго, напряженно дышал в трубку. Наконец произнес:
— Сволочь ты, Осипов. Если все то, о чем ты сейчас мне рассказал, не пьяный бред, то запомни: я, Белов, комендант крепости, служил и буду служить трудовому народу. Вшивым Бонапартикам не слуга. Я разнесу твое логово из орудий. У меня шестидюймовки. Запомни[22].
— Иван! — воскликнул предатель, внутренне содрогаясь. — Опомнись. Ты же эсер! Для тебя стараюсь. Мы обнародовали «Декларацию»... Созовем Учредительное собрание. Я же диктатор на время, пока все образуется!..
— Дерьмо ты, а не диктатор! — в сердцах отвечал Белов. — Ты, подлец, лишь сейчас на пузе передо мною ползаешь. А совсем недавно твои поганцы пытались взять крепость обманом. Негодяй Шашарин, бывший золотопогонник, оставил незапертым запасный вход в крепость, чтобы через него ворвалась банда мятежников. Ан кукиш тебе! Мы обнаружили незапертый ход. И встретили головорезов как следует, дали прикурить.