— Так что, господин полковник, записку вашу у меня забрали, по морде мне выдали и сказали на прощанье: «Комендант Белов так приказал».
— Пшел вон, дурак! — взъярился Осипов, чувствуя, как у него засосало под ложечкой — уныло, болезненно.
«Парламентер» мигом исчез.
Главарь мятежа вдруг почувствовал неимоверную усталость. На него вроде бы навалили огромный камень, придавливающий его к земле. Задрожали в коленях ноги, по лицу потек пот. И какое-то безразличие им овладело. Захотелось лечь, махнуть на все рукой и заснуть.
Он неверными шагами добрался до солдатской койки, поставленной для «диктатора» в кабинете. Забрался под колючее серое одеяло. Но мучительная дрожь, охватившая его, потрясавшая его, усилилась.
— Кто в охране? — спросил Осипов адъютанта, стуча зубами.
— Комендантский взвод, — отвечал Ботт, с удивлением и страхом глядя на своего «командующего».
— Я немного отдохну, Женька. Если что важное, — буди.
Он смежил глаза, но сон не шел. И вновь появились Фоменко, Лугин, Финкельштейн, Вотинцев, Шумилов... Они не обращали внимания на своего убийцу. В изорванном обмундировании, окровавленные, с зияющими ранами, они о чем-то переговаривались, улыбаясь, посмеиваясь, вроде и не были они мертвыми. Кто-то из них задумчиво произнес: «Нет, как хотите, а все же труп Кости Осипова не надо выбрасывать в степь на растерзание шакалам. Он хоть и Иуда, предатель, а все же... Надо предать его труп земле».
«Диктатор» понимал, что это всего сон, ночной кошмар, но его все же искорежила судорога ужаса. Он хотел проснуться — и не мог. И тут вдруг появился член ТуркЦИКа Евдоким Прохорович Дубицкий, ладный крепкий человек с иконописным лицом и лихими кавалерийскими усами. Весь залит кровью. Он глядел на Осипова с сожалением, с отвращением, как глядят люди на раздавленного таракана. И тихо сказал: «Дурак ты, Костя! Разве ты не понимаешь, что большевики бессмертны?»
Дубицкий протянул окровавленную руку, схватил мятежника за плечо, словно тисками сжал...
— А-а-а-а!.. — возопил предатель — и проснулся. Его деликатно потряхивал Ботт за плечо, приговаривая:
— Проснитесь, господин командующий... Только что Дубицкого на кучу уложили. Схвачен полчаса назад. Пытался прорваться в железнодорожные мастерские.
В ушах Осипова стоял странный рев.
— А?.. Что?.. — Осипов вскочил с койки. Рев в ушах не проходил. — Что это... Гудит?
— Заводские гудки, господин диктатор, — пояснил адъютант. — Вот уже минут десять рев стоит. Главные железнодорожные мастерские... Тревогу подняла «Рабочая крепость».
— Рабочая крепость? — поразился Осипов.
— Так мастеровщина называет Главные железнодорожные мастерские. Там накапливается множество народу. Удар по нас готовят.
Осипов схватил графин с водой, вылил на голову. Утерся рукавом.
— Ну это мы еще посмотрим. Слушай меня внимательно, Женька...
Цируль и Аракелов с отрядом под давлением превосходящего противника с упорными боями отходили к уголовному розыску. Фриц Янович страшился одного: вдруг кто-то дрогнет, бросится бежать!.. Это гибель отряда. Но и натиск мятежников сдерживать все труднее и труднее. Одних уголовников около пятисот! А тут еще рота мятежного Второго полка, кадеты, гимназисты!
Никто, однако, в отряде Цируля не поддавался панике. Отстреливались расчетливо, сажая цель на мушку. Возле Мельниковской улицы заняли оборону.
Тем временем на Шахризябской разыгралось другое кровопролитное сражение. Работники уголовного розыска, как и приказал Цируль, заняли оборону... Ночью со стороны Воронцовской показался конный отряд. В руках всадников поблескивали клинки, карабины. Залегшие за решетчатой, чугунной оградой розыскники взяли отряд на прицел. Прозвучала команда Пригодинского:
— Огонь по мятежникам!..
Огневой удар был нанесен с близкого расстояния. При лунном свете отчетливо было видно, как на снег свалилась дюжина всадников. И тут же — истерический крик:
— Что вы наделали, сволочи?! Свои! Я Маслов, начальник конвойной команды!
У Пригодинского похолодело внутри. Своих положил!..
Оцепенели и остальные защитники угрозыска. В то же время конники соскочили с лошадей, навалились на железные ворота, сбили замки, ворвались во двор, перебили часовых, распахнули КПЗ[23]. Но тут заработали два пулемета, зачастили винтовки защитников здания, открыли огонь и стрелки из 1-го отделения охраны. Двор был блокирован огнем. Часть выпущенных уголовников и мятежников тут же полегла под пулями. Остальные бросились в помещение, залегли во дворе, за укрытиями.
...Маслов, оказавшись с бандой в ловушке, решился на отчаянный шаг. С двумя наганами в руках ворвался он в дежурную комнату. У телефона находился дежурный агент Зернов, молодой человек с добрыми голубыми глазами. Из-за этих глаз его даже не хотели брать в розыск. Уж больно сентиментальны. Зернов не обиделся. Взял печную кочергу, намотал ее на кулак и направился к выходу. Мандатная комиссия расхохоталась и остановила парня.
И вот к этому-то нежноглазому молодому человеку подскочил Маслов и, тыча ему под нос наганы, приказал:
— Жить хочешь?.. Выдавай Цируля. Он где-то здесь спрятался. И Пригодинского давай. Тогда будешь жить. Мы ими прикроемся и отойдем.
Ошеломленный агент взирал на Маслова, как на сумасшедшего.
— Послушай, — начал Зернов, — ведь ты...
— Э-э-э!.. Что было, то быльем поросло. Сейчас мой бог — полковник Осипов, диктатор и главнокомандующий!
— Осипов?! — ахнул Зернов.
— Собственной персоной. Переходи на нашу сторону, не пожалеешь. Ну... Где тут Цируль?
Долговязый и инфантильный Маслов рухнул на пол, выронив наганы. Это Зернов, умеющий запросто наматывать на кулак кочерги, обрушил свой кулачище на переносицу провокатора.
Разбив стекла, в окно впрыгнул Соколовский, тоже могучий силач. Он помог Зернову связать предателя. Едва управились, мятежники, перебив охрану в коридоре, стали ломиться в дежурную комнату. Зернов уложил из нагана двоих, радостно вскинул руки — и упал, сраженный пулей. Соколовский открыл огонь из маузера. Оборонялся успешно.
...В это же время начальник угрозыска Пригодинский поднял в атаку тридцать человек, атаковав бандитов, залегших во дворе. Напор был всесокрушающий. Мятежники бросились наутек. Девять негодяев, пытавшихся сопротивляться, Пригодинский приказал немедленно расстрелять.
Оставшиеся в живых бросили оружие, подняли руки, их немедленно водворили в камеры, из которых они совсем недавно выпустили около шестидесяти душегубов.
Пока шло сражение во дворе, Маслов, пришедший в себя, увидев, что Соколовский ринулся на помощь товарищам, ведущим бой, сумел развязаться, взбежал по пожарной лестнице на крышу, затем спрыгнул в сад и бросился со всех ног куда глаза глядят.
Работники уголовного розыска торжествовали победу. Далась она им, однако, дорогой ценой. Погибли товарищи, замечательные пламенные большевики, просто хорошие люди.
Едва была разгромлена масловская банда, отошла к зданию уголовного розыска группа Цируля — Аракелова.
— Живем! — ликовал Пригодинский. — Черта лысого они теперь одолеют.
— Рано ликовать, — оборвал его Цируль. — Что телефонная связь?
— Белобандиты телефонную станцию захватили, — виновато заморгал глазами Александр Степанович. — Нет связи.
— Ну вот... Значит, радоваться рановато. Распорядитесь занять круговую оборону.
Мятежники овладели почти всем городом. В руках Советов оставались лишь крепость, «Рабочая крепость» (Главные железнодорожные мастерские) и уголовный розыск на улице Шахризябской.
Осипов, подкрепившись с утра стаканом коньяку, хорохорился:
— Еще один удар, и амба Советам!.. Капитан Ботт, немедленно отправить телеграмму командиру Казанского полка, на Закаспийский фронт. Пиши... «Выехать с полком в город Ташкент в распоряжение мое».
— Так точно, записал, господин диктатор. Гениально!
— С чего решил что гениально?!
— Боевой полк. И еще... Он же фронт обнажит. В дыру и хлынут англичане с белогвардейцами. Нам на помощь!
— Ха! — удивился Осипов. — Из молодых, да ранний. Соображаешь. Однако займемся другим. Где мои белоснежные генералы, а?
— Воюют. Кто возле мастерских, кто блокирует крепость, кто на уголовный розыск наседает.
— Служаки. А как насчет комиссаров? Взяли еще кого-нибудь? Неужели больше никого не взяли?
— Взяли! — радостно воскликнул Ботт. — Качуринера на кучу уложили. Схватили на улице.
— Мишу... — задумчиво произнес Осипов. Перед его мысленным взором возник образ убитого комиссара. Красивый, с тонкими чертами лица юноша в поношенном пиджаке и расстегнутой косоворотке. Очки, как у Чернышевского, продолговатые. Тоже ученый человек, хотя ему всего двадцать два года... Было!.. Двадцать два...
«Диктатор» вдруг вздрогнул, увидев окровавленный труп с благородными чертами лица. Он лежал навзничь на зловонной куче и иронически улыбался, глядя на Осипова.
— Чур!.. — прошептал заговорщик.
— Что-с? — не понял Ботт.
— Ничего... Ты не уходи, Женька. Мне одному... не управиться. И Стремковского разыщи... Нет, скажи, чтобы разыскали. Ты же со мной... Понимаешь, со мной. Мой личный адъютант.
В городе трещали выстрелы. Светало. И запыхавшиеся посыльные сообщали весть за вестью.
— Передал, господин главком, вашу записку Белову. Он ответил: «Это уже третья. Пусть не надеется. Когда защитники крепости узнали о расстреле комиссаров, они потребовали разгромить осиповское логово. Я это и сделаю. Но в нужное время».
— Ваше приказание, господин полковник, выполнено. Высланы пулеметные команды для перекрытия железнодорожных и шоссейных дорог с целью недопущения в Ташкент красных резервов.
— Перебежчик из «Рабочей крепости» сообщает: узнав о расстреле комиссаров, о гибели правительства, рабочие Главных железнодорожных мастерских пришли в ярость... Потребовали создания временного революционного органа. Сейчас они его там и формируют. Повстанцев объявили мятежниками и вне закона...