Атакующие шагали цепь за цепью, как на параде, горланя проклятия, распевая непристойные песни. Мятежники не боялись пяти жалких винтовок. Когда же они подошли почти вплотную к зданию госпиталя, ударили два пулемета, зачастили сорок пять карабинов и винтовок. Ошеломленные кадеты завопили от ужаса, шарахнулись назад. Но поздно: первые ряды были скошены, остальные ударились в бегство, залегли...
Огневой бой длился не более часа. Кадеты не выдержали, стали отползать в сторону Салара.
Еще дважды пытались они атаковать, но вновь потерпели сокрушительное поражение и пустились наутек. Защитники госпиталя торжествовали победу. Но, к сожалению, и они понесли ощутимые потери. Пал смертью героя и член ТуркЦИКа Блиничкин. Он поднял красноармейцев в контратаку, заколол штыком нескольких кадетов, но и сам не избежал штыкового удара.
Военный комендант крепости Белов Иван Панфилович, в прошлом унтер-офицер 1-го Сибирского запасного полка, бдительно следил за демаршами мятежников вокруг крепости. Взлетали из твердыни серии сигнальных ракет, означающих боевую тревогу. Вспыхивали в чернильном небе осветительные ракеты, залившие чуть ли не полгорода синюшным светом.
Осипов смотрел на ракеты, и его бросало то в жар, то в холод. Обстановка складывалась неблагоприятная. Крепость и мастерские прочно удерживали свои позиции. Уголовный розыск, на который особенно насели, покосил столько народу, что хоть плачь, и не думал складывать оружия. Правда, удалось захватить на Саперной улице артиллерийскую батарею. Однако батарейцы успели снять с орудий замки. А неприятных вестей много. 5-я Мусульманская рота во главе со своим командиром, рабочим ташкентского трамвая Камалетдиновым, ушла в крепость...
Что происходит?.. Рабочие Главных мастерских не желают сдаваться, хотя нередко протестовали против иных решений большевистских комиссаров. Эсер Белов отказывается поддержать меня! Что в моем распоряжении?.. Рассчитывал иметь под началом тысячи четыре с половиной. Но где они?.. Батальон 2-го запасного полка, два эскадрона и сопливые гимназистики и кадеты?.. Есть еще много «двадцаток». Но ведь это толпа... Правда, полтысячи уголовников. Но это мародеры!.. Надежда на силы старого города?.. Какой-то Тимурбек привел сто двадцать гавриков. А у большевиков из того же старого города поболее трех тысяч!.. Может, все же послать еще записку Белову? Ну зачем ему большевики!.. Зачем?!
Поутру девятнадцатого января город облетела страшная весть о расстреле предателем Осиповым комиссаров. Возмущению рабочих не было предела. Без двадцати шесть утра предутреннюю мглу прорезали тревожные гудки Главных железнодорожных и Бородинских мастерских. В колесном цехе возник стихийно митинг. С гневом говорили рабочие о кровавом предателе, требовали немедленно выступить против мятежников, разгромить банду.
На митинге выступил и заместитель комиссара продовольствия Аристарх Андреевич Казаков.
— От всей души поддерживаю выступления, призывающие к немедленным действиям. Промедление смерти подобно. Надо подавить контрреволюционный мятеж в самом зародыше...
Аристарх Андреевич соскочил с токарного станка, служившего трибуной. Но на станок тут же вскарабкался член ЦК левых эсеров Домогатский, закричал тонким, нервным голосом:
— Не слушайте, товарищи, этого фантазера! Я лично еще не убежден, что начался мятеж. Сегодня же праздник, Иордань. Возможно, кое-кто подвыпил по этому случаю, началась стрельба...
— Долой с трибуны!.. Хватит хреновину пороть! — раздались возмущенные голоса.
— Надо начать переговоры, — продолжал Домогатский, стараясь перекричать свист, крики возмущенных рабочих. — Если это и мятеж, то надо хорошенько подготовиться.
Стоящий неподалеку Колузаев кивнул в знак согласия. Тем не менее возмущенные рабочие прогнали Домогатского с «трибуны» — в него полетели металлические стружки, обломки кирпичей...
Тогда эсеры пустились на новую хитрость. С речью выступил Панасюк.
— Товарищи, поскольку кровавый палач Осипов зверски замучил многих наших товарищей, пламенных комиссаров, и вообще город находится под контролем мятежников, Советы ликвидированы, предлагаю сейчас же, вот в этом цехе, избрать Временный военно-революционный Совет со всей полнотой прав!
Внешне предложение выглядело дельным. Рабочие приняли его. Надо было создать хотя бы временное руководство. Хитрость, однако, состояла в том, что левые эсеры, имея большинство в мастерских, решили попросту захватить власть в свои руки. И в самом деле, из 37 членов избранного Совета большинство принадлежало левым эсерам. Командующим войсками назначили Колузаева.
Однако Домогатский и Кº просчитались в одном. Даже те рабочие, которые все еще причисляли себя к эсерам, в действительности уже ими не были. Вместе с большевиками требовали немедленных и решительных действий против мятежников. Колузаев послал Осипову новую записку, весьма хитро составленную. Он вроде бы предлагал мятежнику капитулировать. И вместе с тем в ней содержались намеки на возможность договориться. А главное, Колузаев, «угрожая» Осипову военным разгромом, раскрыл план наступления на мятежников. В тот же день, на третьем заседании Совета, были созданы три ударных отряда: левофланговый — от Тезиковой дачи до Куйлюкской; правофланговый — от Куйлюкской до железнодорожного разъезда. Между флангами находился центральный участок. Командирами отрядов назначили большевиков Рубцова, Данилова и левого эсера Якименко. Осипову стала ясна картина предстоящих боев, и он мог соответственно разместить свои силы.
Шло заседание бюро большевистской ячейки Главных мастерских. Присутствовал здесь и начальник Управления охраны старого Ташкента Насредин Бабаджанов. Разговор шел о резервах. Надо было накопить ударную силу.
Манжара, улыбчивый человек с простецким лицом, размышлял вслух:
— Где бы нам еще наскрести штычков, а, други?
Бабаджанов погладил бородку, улыбнулся.
— На Казачку надо обратить внимание[24].
— А что — Казачка?
— Там батальон располагается. Поговорить с людьми надо.
— Это идея! — поддержал Михаил Максимович Зинкин. — Только ведь неизвестно, чем разговор кончится.
— А вдруг? — не унимался Насредин.
Зинкин посмотрел на узбекского друга веселыми глазами и решительно произнес:
— А!.. Была не была... Пойду в батальон.
— С охраной, надеюсь? — спросил Манжара.
— Нет. Охраны-то как раз и не надо. Она все равно не выстоит против батальона. Только разозлит людей. Я в одиночку. И даже без оружия.
...4-й стрелковый запасный батальон был построен на плацу. Командир его, бывший офицер Языков, зачитывал обращение «Временного комитета» — «К гражданам Туркестана». До Михаила Максимовича, вошедшего как раз на территорию батальона, донеслись слова, темпераментно выкрикиваемые комбатом Языковым: «Долой комиссаров!.. Советы без большевиков!.. Да здравствует Учредительное собрание!..»
Зинкин поспел к концу читки «Воззвания». Он услышал фамилии подписавших этот «документ»: главнокомандующий Осипов, полковник Руднев, Тишковский!
Зинкин подошел из-за спины комбата, вырвал из его рук листок. Языков опешил. Побагровел, спросил хрипло:
— Что это значит? Кто вы такой?
— Я послан к вам, товарищи, — обратился Зинкин к красноармейцам, — рабочими Главных железнодорожных мастерских. Я тоже рабочий, Зинкин моя фамилия. Возможно, кое-кто из вас меня знает.
Красноармейцы одобрительно зашумели.
— Товарищи! — продолжал Михаил Максимович. — Вам сейчас зачитали контрреволюционную листовку. Не поддавайтесь на провокацию...
Вмешался Языков.
— Немедленно покиньте территорию воинской части, господин мазутный комиссар... Арестовать лазутчика!
Но никто не кинулся выполнять приказ комбата. В шеренгах зароптали:
— Чего обижать человека?
— Пусть говорит!
— Знаем Зинкина. Наш человек. Рабочий человек!..
Языков стушевался, попятился, озираясь, однако за ним теперь зорко следили, чтобы не задал стрекача.
— Осипов — гнусный предатель и убийца, расстрелял народных комиссаров, пытается захватить власть и установить свирепую диктатуру!.. Хотите вы нового тирана-царя, только не в короне, а в кепке, а?.. Я вас, товарищи, спрашиваю?..
Шеренги батальона смешались, красноармейцы окружили Зинкина. Возник митинг. Зинкин подробно обрисовал сложившееся положение. Возмущенные красноармейцы тут же арестовали комбата. Батальон выступил на подавление мятежа.
В крепость сумел пробиться Насредин Бабаджанов со своим конным дивизионом и партией пленных юнкеров и кадетов, входивших в «двадцатки». У Жандармской слободки он решительно атаковал офицерский отряд, шедший на помощь мятежникам, пытавшимся захватить вокзал, смял его, рассеял. Он же сообщил Белову о том, что готовится удар по осиповцам и что надо ждать указаний Временного военно-революционного Совета — удар необходимо нанести одновременно. Затем в крепость пробрались работницы мастерских — Смотрова и Троицкая. Отважные женщины чудом проскочили через кордоны мятежников, доставив письменный приказ Временного военно-революционного Совета, которым крепость переходила в его непосредственное подчинение.
Иная атмосфера воцарилась на Пушкинской улице, захваченной мятежниками. С раннего утра 19 января толпы «бывших» заполнили улицу. Разряженные дамы, франтоватые коммерсанты, отставные военные старички — при погонах и орденах. Знакомые и незнакомые раскланивались друг с другом, обнимались. Чуть ли не на каждом углу читали обращение «Временного комитета». Кричали «Ура!», «Виват!», поносили последними словами большевиков. Сплетни, небылицы переплетались с реальными событиями минувшей ночи.
Примчался на рысаках престарелый полковник в отставке Крылов, сын которого скрывался во Втором полку под видом красноармейца и теперь активно участвовал в мятеже. Дряхлый, замшелый старикашка остановил кучера возле аптеки Каплана, стал размахивать сухонькими кулачками, сзывая аудиторию. Тут же вокруг его щегольских саней собралась толпа.