Особенно ожесточенные бои шли на Шахризябской, где осиповцы стремились любой ценой захватить здание уголовного розыска. Однако его защитники отбивали атаки. Еще в ночь на девятнадцатое января Цируль со старшим агентом уголовного розыска Дзерве предприняли дерзкую вылазку, совершили рейд по лабиринтам Кашгарки, Урды, Укчи и прорвались в крепость, чтобы получить подкрепление. Здесь их радостно приветствовал Белов, начальник следственной части ЧК Богомолов и член Коллегии ЧК Шарафутдинов, укрывшийся в крепости после побега из Второго мятежного полка.
— Жив, Фриц Янович! — от души радовался Иван Панфилович Белов, обнимая начальника Управления охраны. — Что? За сикурсом пожаловал, за подмогой? Это обеспечу. Получай, дорогой товарищ, из учебной команды шестьдесят пять человек.
Перед рассветом Цируль вернулся на Шахризябскую, по дороге разгоняя мелкие группы мятежников. С ним прибыли также Шарафутдинов и Богомолов. «Гарнизон» уголовного розыска значительно увеличился. К тому же Аракелов с помощником начальника охраны Ковалевым собрали около тридцати красноармейцев, отбившихся в ночных схватках от своих частей.
В ночь на двадцатое января Ковалев и Дзерве тоже сумели пробраться в крепость и привели оттуда еще восемьдесят пять красноармейцев с командиром учебной артиллерийской команды Внученко. От обороны «гарнизон» уголовного розыска перешел к активным действиям. Был перекрыт доступ к угрозыску со стороны Воронцовской, Обуховской и Куропаткинской.
Мятежники несли большие потери (уже после окончания боев вокруг здания угрозыска на обагренном кровью снегу было обнаружено свыше сорока окоченелых трупов офицеров, кадетов, уголовников. Двадцать пять раненых мятежников заползли в баню Парашина на Обуховской и там испустили дух). Все атаки осиповцев разбивались о стойкость защитников неприступного здания. Однако героическая и победная оборона дома на Шахризябской далась дорогой ценой: погибли девять сотрудников угрозыска, тринадцать красноармейцев, пришедших на помощь из крепости. Двадцать семь защитников были ранены.
Временный военно-революционный Совет назначил решительный штурм позиций мятежников на утро 20 января. Через связного коменданту крепости Белову был передан приказ: «Сигналом к переходу в общее наступление будет служить пушечный залп батареи из Главных железнодорожных мастерских».
Иван Панфилович тут же взобрался на крышу казармы учебной команды, с которой хорошо просматривался город. Рассеивалась предрассветная мгла. Легкий морозец пощипывал мочки ушей. Воздух был чист, приятно дышалось. Как всегда перед сражением, бывалый воин испытывал странное чувство: хотелось, чтобы скорее начался, наконец, бой и в то же время одолевала зевота, вызванная затаенной мыслью: «Чем-то кончится кровавая схватка?.. Что день грядущий мне готовит?»
Рядом с Беловым расположился у стереотрубы командир крепостной артиллерии Пронин. На учебных плацах приведены в боевую готовность две тяжелые гаубичные батареи Глухова и Ефимова. Ближе к земляному валу — две батареи полевых трехдюймовок.
— Ну как, пушкарь, — спросил Иван Панфилович артиллериста, — накроешь своими «чемоданами» с первого залпа волчье логово?
— Осиповское, что ли?
— Ну да.
— Смогу, — после некоторого раздумья ответил Пронин.
— Заранее объявляю благодарность.
Комендант с артиллеристом переглянулись, заулыбались друг другу. В такие минуты даже незатейливая шутка помогает притушить внутреннее напряжение.
Тем временем по приказу коменданта крепости у крепостных бойниц расположились пулеметные взводы Масловского и Ткаченко. Их боевая задача — поддержка огнем стрелковых подразделений, приготовившихся к рывку в город из главных и запасных ворот.
Белов то и дело вынимал массивные серебряные часы... Вроде бы пора!.. На востоке над крышами домов появилась голубоватая полоска рассвета, вскоре и розовая полоска засияла, пронизанная светлыми лучиками. Иван Панфилович вновь взглянул на циферблат. Время будто остановилось!
Вдруг за вокзалом возник огненный всполох, и немного погодя донесся орудийный грохот. Это по команде слесаря Воробьева, в прошлом артиллериста, ударила залпом батарея трехдюймовок. Залп означал: «Всеобщий штурм!»
Иван Панфилович приник к окулярам стереотрубы. В морозной дымке был хорошо виден Константиновский сквер, толпы мятежников и даже их плохо замаскированная шестиорудийная батарея. Давно уже были рассчитаны все данные для стрельбы. Поэтому, как только Белов спокойно, по-домашнему сказал Пронину: «Начинай, Трифон», командир крепостной артиллерии скомандовал коротко: «По скверу... Беглым огнем!»
Загрохотали батареи трехдюймовок, и тут же над сквером вспыхнули белые облачка шрапнельных разрывов. Шрапнельный удар оказался точным, губительным. Среди мятежников началась паника. Правда, осиповские артиллеристы сумели все же ответить одним залпом, однако, осыпаемые визжащей шрапнелью, не видя крепостных орудий, бивших с закрытых позиций, мятежники, понеся огромные потери, разбежались.
Продолжая артобработку сквера, крепость теперь открыла огонь из тяжелых гаубиц по «волчьему логову». Над казармами мятежного полка вздыбились огромные черные фонтаны, пронизанные пламенем.
— Молодцы, пушкари! — похвалил Белов.
Пронин взял под козырек, шутливо прокричал в промежуток между орудийными выстрелами:
— Рады стараться, вашство!
Иван Панфилович хлопнул приятеля по плечу. Заорал ему в ухо:
— Интересно было бы хоть одним глазком взглянуть сейчас на кровавого негодяя! Небось мечется, как шакал, угодивший в капкан!..
— Господин диктатор! — ворвался в дежурную комнату Евгений Ботт. — Господин полковник!.. — юнец в изнеможении рухнул на койку, закрыл лицо ладонями и вдруг заревел, размазывая кулаками грязные слезы. — Что теперь будет с нами?!. Крепость открыла огонь по скверу!..
— И без тебя знаю. Не глухой.
— Но вы не видели, что делается в сквере!.. Ужас. Огромные потери... Орудийная прислуга наполовину перебита, остальные разбежались! Я только что оттуда... Еле ноги унес!
Находившиеся в кабинете «диктатора» офицеры, порученцы взволнованно зашумели, заметались.
— Ма-а-алчать! — заорал Осипов и выхватил из колодки маузер. — Перестреляю паникеров. Еще не все потеряно. Лазутчики донесли, что ихний новый главком «левэс» Колузаев всячески старается сдержать наступление. Командиру одного из трех штурмовых отрядов, тоже левому эсеру, Якименко он послал многозначительную записку: «Зря сил не теряй»... Ясен вам, дурачкам, ее смысл? Колузаеву нет расчета в том, чтобы меня сграбастали чекисты. Они тогда многое узнают о своем свеженьком главкоме!.. Если нам не удастся одолеть... Взять верх... Колузаев позволит нам отойти. Верьте мне, господа. Да мы еще и посмотрим кто — кого! Сил у нас достаточно. На станции Кауфманской ожидает приказа моего «Крестьянская армия» под командой гвардейского капитана Мацкевича. У армии этой только нету оружия. Тысяча солдат!
— Зачем же нам безоружная толпа? — спросил Тейх уныло.
— Потому я и не вызываю ее в Ташкент. А как возьмем Главные железнодорожные мастерские, соберем винтовки...
Дежурная комната вдруг покачнулась, громыхнул тяжкий взрыв, со звоном вылетели из двойных зимних рам стекла.
— Гаубицы по нас ударили! — завопил тонким паническим голоском Стремковский. — Спасайся кто может!..
Осипов наотмашь ударил рукояткой маузера своего адъютанта. Тот со стоном повалился на замусоренный, заплеванный пол.
Вновь страшный взрыв, ходуном заходило все здание, полетели с праздничного стола бутылки, тарелки — это ударил снаряд в соседнюю казарму, развалив целиком торцовую стену. На полковом дворе заметались мятежные солдаты, из конюшни вырвались кони и с испуганным ржанием стали носиться, сбивая с ног, топча людей.
Собрав остатки воли, Осипов приказал:
— Без паники! Штабу «Временного комитета» укрыться в подземном полковом леднике.
Предатель, стараясь не сбиться на бег, быстро зашагал к выходу. За ним последовали остальные. А гаубицы продолжали громить мятежный полк. Вот ударил огненно-черный султан — и «диктатор» со свитой распластались на снегу, перемешанном с лошадиным навозом. С визгом пронеслись над головами беглецов осколки. И тут уж Ботт, не выдержав, бросился со всех ног к леднику, за ним остальные. Оставшийся в одиночестве главарь мятежа, прихрамывая, припустился за своей трусоватой свитой. Колено нестерпимо ныло, ушибленное булыжником, вывороченным тяжелым снарядом, ярость и страх душили предателя. Бросили!.. Его бросили самые близкие сообщники. Чего же тогда ожидать от других?
Но, решил Осипов, не следует показывать вида. Надо быть императорски снисходительным. Он прохромал в ледник. Повсюду — подернутые изморозью консервы, бараньи туши, масло в больших стеклянных баллонах, другая снедь.
Осипова знобило, подрагивали и его приспешники. Он посматривал на своих клевретов, и в груди его становилось хмуро, погано. Кто они? Ничтожества, возмечтавшие о великих должностях! Все продажные. Только сейчас никто их не купит!.. Но у них инстинкт самосохранения действует идеально. И на этом надобно сработать.
Вбежал порученец Михайловский.
— Господин главнокомандующий, рабочие отряды и преданные сверженному правительству войска по-прежнему штурмуют тремя колоннами: со стороны Куйлюкской, Константиновской и Старо-Госпитальной. Похоже на то, что если мы не проявим инициативы... Трудно придется!
«Диктатор» заметался, как лев в клетке. Остановился возле Михайловского.
— Побольше бы мне таких, как ты, порученцев... Теперь надобно подумать о том, как спасти шкуры. Немедленно... — Он указал пальцем на всех своих порученцев и адъютантов. — Надо оповестить всех наших воинов: держаться до последнего!.. Задача ясна?.. Ни черта она вам не ясна!.. Если мы проиграем, понадобится надежный заслон для нас!.. Уяснили?.. Мы уйдем из Ташкента под прикрытием огня фанатиков.
Осипова бил озноб. Холодище в леднике был страшенный. Покрылись инеем усы, небритая борода. Ему было стыдно отсиживаться черт его знает где! А он все же сидел, ибо тяжелые снаряды гаубиц продолжали перепахивать расположение Второго мятежного полка.