– Очень большой. Иначе не стоило бы устраивать всю эту возню с гастролями. – Сытых тут же взмолился: – Только не спрашивай – кто? Я не знаю. И про груз не знаю. Мне отвели роль статиста.
– Но ты сам сказал, что груз будет большой. Откуда тогда такая уверенность?
– Предчувствие. На меня надавили. Объяснили все геополитическими интересами России в этом регионе. Предложили маршрут, по которому должны пройти гастроли Стэллы, деньги, рекламу.
– Какое отношение ты и твоя певичка имеете к геополитическим интересам страны? – не понял Святой.
У него уже была возможность убедиться, что за подобной формулировкой чаще всего скрывается денежный интерес отдельных личностей, тех, которых в последнее время принято называть «олигархами».
Хозяин Стэллы думал точно так же.
– С каких пор наша попса двигает русскую культуру? – Сытых громко высморкался в носовой платок. – От меня ничего не зависело. В музыкальном бизнесе прогореть очень легко. Шаг в сторону – и тебя нет. Да и какое мне дело, кто стоит за этим туром. Есть заказ – есть деньги, а песен у нас хватит. Ну а то, что речь идет о наркотиках, догадаться не сложно. И потом, мне намекнули весьма прозрачно.
– Имя заказчика ты знаешь?
– Что ты! – Сытых затряс мокрой головой. – Это было бы равносильно смертному приговору. – Он бесшумно вздохнул, полный жалости к самому себе: – В любом случае я влип по уши.
Святой не стал возражать. Но и до конца поверить, что Сытых абсолютно случайный в наркобизнесе человек, он не мог. Продюсер оказался слишком уж мягкотелым. Таких обычно держат в стороне от серьезных дел, не говоря о том, чтобы доверить товар на несколько миллионов долларов. А если тебе вдруг попадается случайный человек и тут же спешит поделиться чужими секретами, то есть над чем задуматься.
На этом беседа завершилась. Оставшиеся полчаса Святой просидел в состоянии мрачной сосредоточенности, стараясь докопаться до смысла всего происходящего вокруг него. Мысли путались, цеплялись одна за другую, вызывая обрывки, казалось, давно забытых воспоминаний. Прошлое цепко держало Святого в своих объятиях, но худшее, как обычно, ждало его впереди.
После развала Союза бывшие советские республики поделились на бедные, нищие и на Прибалтику. Но были еще такие, которые, вроде Таджикистана, заняли место в особом, «черном» списке. Их сотрясали бесконечные природные катаклизмы: засухи, наводнения, землетрясения. Они находились в состоянии перманентной гражданской войны, клановых разборок и, что еще хуже, постепенно теряли внутреннее единство.
Республика, в которой обосновался Эмир, существовала как раз на грани между миром и войной. На центральной площади ее столицы еще не стояли танки, но там уже ходили люди с автоматами наперевес.
Русские давно уехали за пределы так и не ставшей родной страны, бросив годами нажитые квартиры и дома. Теперь каждый новый день начинался не с программы «Утренняя зарядка» по радио, а с призыва муэдзина с вершины минарета.
Последней зимой столица подолгу оставалась без света и тепла. Сразу после новогодних праздников с улиц и скверов города начали исчезать деревья. Ночью их срезали под корень и пускали на дрова. Люди грелись часами у костров прямо во дворах домов. Немного согревшись, они спешили занять очередь в магазин. Одно время ввели продуктовые талоны на хлеб и сахар. Водку в магазинах не продавали, но ее всегда можно было купить на базаре.
Как каждый уважающий себя правитель, президент независимой республики первым делом расправился с местной оппозицией и построил собственную резиденцию. В президентском дворце заканчивались отделочные работы, когда пришла новость о мятеже на севере страны. Воспользовавшись возникшим замешательством, враги попытались захватить телецентр в самой столице. На все приказы выступать к телецентру армейские чины отвечали: «Нет горючего. Как только появится, так сразу и отправимся на защиту дорогого и любимого нашего президента». Положение спасли вертолетный полк и президентская гвардия. Пока вертолетчики удерживали выходы из мятежной долины, гвардейцы вырезали оппозицию заодно с семьями. Вечером симпатичная, но скромная, чтобы не оскорблять чувства верующих, дикторша преспокойно врала о всеобщем благополучии и мире. Дворец все-таки достроили, и над его главным куполом засверкал золотой полумесяц, издали похожий на надкусанную баранку.
– Мы опять победили, – заметил по этому поводу фельдшер Петров, разбавляя кипяченой водой медицинский спирт.
Андрей Софронович Петров пять лет отпахал урологом в областной больнице, пока однажды не разбил очки заведующей. Вообще Андрей старался женщин не бить, особенно по лицу. Считал это плохой приметой. Заведующую, с которой у него был продолжительный роман, Петров приревновал то ли к мужу, то ли еще к кому. Вместо разногласий на бытовой почве разжалованному в фельдшеры врачу едва не пришили дело о разжигании национальной вражды.
Разгоревшийся было скандал утих сам собой. Меньше чем через год заведующая с молодым любовником подалась на историческую родину, оставив мужа и четырехкомнатную квартиру. Петрову предлагали вернуться, намекали на далеко идущие перспективы. Но он, что называется, пошел на принцип и наотрез от всего отказался.
У Андрея постепенно наладилась частная практика. Разумеется, не совсем легальная. С одной стороны давило государство со своими дурацкими законами, с другой – наступал ислам с не менее специфическими законами шариата. Если бы не то обстоятельство, что услугами Петрова пользовались очень влиятельные люди, ему и самому впору стоило бы подумать об отъезде.
Лежа после ночной смены на кушетке в зале, Петров пил спирт и глядел в открытую форточку на тяжелые свинцовые облака. Внезапно дверной звонок залился звонкой трелью, выводя партию классического кастрата. На фельдшера это не произвело никакого впечатления. Все, что в данный момент находилось по ту сторону дверей, кроме серого неба и дождя, не существовало. В голову Андрею лезли мысли о самоубийстве. С некоторых пор ему стало неинтересно жить. По статистике кризис среднего возраста у врачей-урологов наступает гораздо раньше, чем у тех же невропатологов и педиатров, и чаще всего заканчивается хроническим алкоголизмом.
Звонок не умолкал, из чего Петров понял, что звонит не местный. Коренным жителям республики при всех их недостатках нельзя было отказать в одном – они никогда не навязывали свое общество другим. Тот, кто ломился в дверь, скорее всего был русским. Додумавшись до такого вывода, Петров отставил в сторону стакан и полез в бар за купленным по случаю «вальтером». Ни один народ в мире не боится так встречи с соотечественником за границей, как русский. Два незнакомых американца просидят в кафе на Де Кейсерлей в Антверпене вместе несколько часов, обсуждая преимущество хотдога перед гамбургером и делясь последними бейсбольными новостями. Два русских, встретившись там же, в лучшем случае молча проглотят булочку, давясь горячим кофе, и, не оборачиваясь, бросятся бежать в разные стороны, настолько велик их ужас перед себе подобными.
Петров жил не просто за границей России, а в местности, официально получившей название «ближнее зарубежье». В результате естественного отбора обыкновенных русских здесь сменили «новые русские», которые наведывались в эти края исключительно по делам бизнеса. Бизнес у них в основном был нелегальный, но, в отличие от врачебной практики фельдшера, гораздо прибыльнее. Сам Петров считал всех приезжающих в республику русских бандитами и всячески избегал общения с ними.
– Кто там? – спросил Андрей, пытаясь разглядеть в дверной «глазок» незваных гостей.
Их оказалось двое, что только усилило его опасения.
– Нам нужен доктор, – сказал один из них требовательным тоном.
– Вы попали не по адресу. К врачам ходят в больницу. У входа вы видели надпись «больница»? Нет! Значит, это не больница.
– Но нам сказали, что здесь живет доктор! – настаивал человек за дверью, не убирая палец с кнопки звонка.
– Не живет! – возразил Андрей. – И перестаньте, в конце концов, звонить! Все равно никто не откроет.
– Почему?
– Никого нет дома! – ответил Петров, давая тем самым понять, что разговор окончен.
Воинственно размахивая пистолетом, он вернулся на диван, отложил «вальтер» в сторону и уставился на недопитый стакан. За окном не переставая шел дождь. Приступ русофобии сменился у фельдшера внезапной тоской по родине, тем, что русские привыкли называть ностальгией. Забыв про пистолет, со стаканом в руке Андрей выскочил на лестничную площадку.
– Эй, мужики! – закричал он. – Вы еще тут?
– Тут! – откликнулись с улицы помилованные гости, стоявшие под козырьком подъезда.
Быстро сбежав по ступенькам вниз и стараясь не расплескать спирт, Петров спросил:
– Кто звонил?
– Я. – Парень шагнул навстречу.
– Пей! – приказал фельдшер, протягивая стакан и пристально следя за незнакомцем.
– Спирт? – спросил тот и бросил вопросительный взгляд на друга за спиной.
– Спирт, – подтвердил врач.
Андрей давно не видел, чтобы так пили. Парень влил в себя содержимое стакана, ни разу не поморщившись. Он заглотнул спирт несколькими движениями, словно факир, и отдал назад пустую посуду.
Фельдшер многозначительно хмыкнул, но на всякий случай решил уточнить:
– Водку будешь?
– Я с другом.
– Хватит на всех. Заходи.
Гость протянул ладонь и представился:
– Владимир.
– Андрей, – в свою очередь сказал врач и добавил, подражая чеховским героям: – Андрей Софронович Петров. Фельдшер.
Вовка кивнул.
– А это мой друг Паша, – отрекомендовал Гуляй Дробина, с мрачным видом наблюдавшего со стороны за происходящим.
Достаточно было беглого взгляда на Пашку, чтобы понять, кто из них двоих болен. Дробин осунулся. На бледном лице играли нервные желваки. В мутных от бессонницы глазах читались тоска и недоумение. Так смотрит корова, идущая на убой. Внезапно свалившаяся на него хворь казалась смертельной не сама по себе, а от того, что случилась так некстати. «Подхватить венерическую болезнь по пути к логову Эмира, – откомментировал новость о появившихся у друга болях в области паха Гуляй, – могло только существо, несдержанное в своих желаниях». Было решено пока ничего не говорить Святому, а попробовать отыскать знающего врача на стороне. Очень скоро приятели убедились, что сделать это не просто. Времени на поиски не оставалось. О том, чтобы обратиться в кожвендиспансер, не могло быть и речи. В отчаянии Дробин носился по гостинице, где остановилась команда Стэллы, чтобы свести счеты с заразившей его подругой. Имени девчонки Паша не знал. Вдобавок оказалось, он не совсем точно помнил, как она выглядела. Точнее, совсем не помнил, не считая одной подробности.