Однажды, когда мы гуляли и я вдохновенно о чем-то ему рассказывала, я заметила, что мыслями он где-то далеко и совсем не слушает меня.
— Наверное, тебе все это кажется ужасно наивным и ты уже устал от меня. Я понимаю. Просто раньше я мало общалась с людьми так близко, в основном по работе, поэтому теперь, когда у меня есть тот, кто может выслушать, хочется поделиться всем тем, что накопилось в душе.
— Я понимаю, я сам такой. Все в себе переживаю, но порой так хочется с кем-нибудь поделиться.
— Но со мной ты чаше всего молчишь, — заметила я.
— Это потому, что мне приятно тебя слушать, важно каждое твое слово, пусть даже ты будешь рассказывать о своем любимом пирожном. Для меня важна и интересна каждая деталь твоей жизни, и мне очень приятно, что ты хочешь разделить со мной свои чувства и переживания, Аня.
— Глеб, мне так приятно это слышать, мне так нужны были эти слова.
Вдруг Глеб остановился, повернулся ко мне и взял мои руки в свои:
— Можно, я тебя поцелую?
— А вдруг у меня не получится? — чуть слышно спросила я.
— Не верю, что ты столь безнадежна, — мягко усмехнулся Глеб.
Он наклонился, и его теплые губы коснулись моих. Мне показалось, что этот поцелуй длился вечность. Когда он отстранился от меня и взглянул мне в глаза, я улыбнулась.
— Запомни, теперь ты моя.
Его слова прозвучали властно.
В тот период я была несказанно счастлива. Мне казалось, что я будто бы летаю. Каждое мое утро начиналось с улыбки, работа спорилась, мне казалось, что и дома все как-то оживились. Мама загадочно улыбалась, глядя на отца и говорила:
— Наконец-то она влюбилась!
На работе, наоборот, не все было в порядке. Вера Гавриловна и Анастасия были мной недовольны и затаили обиду. Дело в том, что после случая с мальчиком в детский сад действительно была прислана областная проверка — родители постарались, ходили слухи, что заведующую могли попросить с ее поста за халатность в работе. Наконец проверяющие уехали, сделав Вере Гавриловне строгий устный выговор. Каждый раз, когда я встречала ее в коридоре, она холодно смотрела на меня и проходила мимо, не отвечая на приветствия.
Однажды она все же вызвала меня в свой кабинет.
— Анна, я сразу перейду к тому, зачем тебя позвала, — деловым тоном начала говорить заведующая. — Насколько я помню, мы оказали тебе большую услугу, когда приняли на работу без какого-либо убедительного образования. Ты клятвенно уверяла нас, что выучишься, предоставишь диплом, но мы за столько лет так и не дождались обещанного. Кроме того, ты выступаешь против коллектива, порочишь его в глазах общественности. Из-за тебя я была вынуждена пережить унизительную проверку. Скажи, как можно быть такой неблагодарной?
— Вера Гавриловна, я бесконечно благодарна вам за все, что вы сделали для меня и моей семьи за эти годы, но я искренне до сих пор не понимаю, в чем была моя ошибка в отношении подавившегося ребенка. Разве было бы лучше оставить его без помощи и смотреть на то, как ребенок мучается?
— Неужели ты не понимаешь, Анна, существуют правила коллектива, здесь один за всех и все за одного….
— Я не понимаю таких правил. А если бы ребенок умер, что тогда? Ответственность понес бы тоже весь коллектив?
— Я вижу, что ты не желаешь признавать очевидность своей ошибки, — продолжила Вера Гавриловна. — Что же, я не ожидала от тебя ничего иного, девочка. Ты слишком загордилась, завела вон себе столичного дружка. Что же, жизнь она такая, она сбивает спесь со всех.
— Я не понимаю, о чем вы, в чем моя ошибка?
Вера Гавриловна выдержала театральную паузу, а затем продолжила:
— Я думаю, что настала пора нам попрощаться. Ты получила от нас все, что мы могли тебе предложить, но больше мы не нуждаемся в твоих услугах. Я предоставляю тебе возможность самой написать заявление.
Вот так я, сама не понимая за что, осталась без работы.
В этот день у меня не было никакого желания возвращаться домой, потому что мне предстояло сообщить родителям, что мы находимся теперь вновь на той же точке отсчета, на нуле, с которого начинали. Я с ужасом представила себе, что нам не хватит денег, чтобы отправить близняшек и Илью в школу в новом учебном году, что мы не сможем вновь купить лекарства для отчима.
Именно такие мысли заполняли мою голову, когда мы встретились с Глебом.
— Дорогая, что с тобой такое, кажется, что ты здесь и одновременно не со мной, — сказал он.
— Да, сегодня мои мысли где-то далеко, извини.
— Что случилось с моей маленькой девочкой?
— Сегодня у нас вышел серьезный разговор с заведующей. Она меня уволила, если быть точной и краткой.
— Это за что же?
— Видимо, за то, что тот инцидент с подавившимся мальчиком был предан из-за меня огласке, они привыкли решать такие ситуации исключительно внутри коллектива.
— Понятно. — Казалось, Глеб ничуть не удивлен.
— Ты ожидал, что подобное может произойти?
— Конечно, что еще остается ожидать от этих мелочных людей? Но ты, как я вижу, все же очень расстроена?
— Конечно, Глеб. А как иначе? У меня большая семья, а нас лишили основного дохода просто потому, что нас ненавидят. Я не знаю, что теперь будет с нами.
— Хочешь я решу все твои проблемы, Аня?
— Как же ты это сделаешь? — невольно улыбнулась я.
— Очень просто. Выходи за меня замуж, и я обещаю, что мы будем с тобой, как это там говорится, в горе и радости, в богатстве и бедности, пока смерть не разлучит нас.
— Глеб, не самое удачное время для шуток.
— А кто шутит? Мое слово всегда честное, а решения — обдуманные и взвешенные. Итак, моя принцесса согласна стать моей королевой?
Я посмотрела на него, в его темные глаза, провела рукой по его густым волосам:
— Не могу тебе отказать, мой король.
Он радостно улыбнулся и обнял меня:
— А не хочет ли королева осмотреть свою будущую резиденцию?
— С радостью, Глеб.
В этот день я впервые побывала у него в доме. Самый крайний дом в частном секторе на краю города. Достаточно большой, двухэтажный, крепкий.
Глеб бегал по всем комнатам и показывал мне свои любимые вещицы, которые привез из столицы. Он вдохновенно рассказывал о том, как мы поженимся, обустроим дом и будем жить душа в душу. Я слушала, и мне хотелось плакать от той сильной любви и нежности, которую я испытывала к этому доброму и заботливому мужчине.
В спальне мое внимание привлекла картина, которая никак не сочеталась с теплой уютной атмосферой в доме.
Я стояла и внимательно рассматривала странную картину, которая висела напротив кровати. Темные мазки и искаженное лицо или, скорее, маска пугали меня.
— Это Эдвард Мунк, картина называется «Крик», очень неплохая репродукция, — прервал мои мысли Глеб. Он подошел ко мне сзади, обнял и поцеловал в шею. — Мой дом, твой дом. Теперь ты его полноправная хозяйка. Можешь переставлять и обустраивать здесь все, как хочешь, главное, не трогай Мунка, — полушутя сказал он.
— Да, я поняла, Глеб, наверное, этот Мунк скрывает много тайн, — пошутила я.
Глеб резко развернул меня к себе.
— Ты слышала, что я сказал, Аня, и надеюсь, что запомнила мои слова, — строго сказал он и мне на секунду показалось, что в его прекрасных глазах промелькнул огонек злобы. В следующее мгновение он широко улыбнулся и нежно провел ладонью по моей щеке: — Ты такая красивая, невозможно устоять…
Он провел пальцами по моему носу, губам, подбородку, а дальше пальцы отправились гулять по шее и ниже. Мое сердце забилось как сумасшедшее.
Он наклонился и поцеловал меня. Сначала его поцелуй был очень нежным, но потом его губы стали требовательными. Он целовал мои губы, щеки, глаза, нос, лоб, шею, нежно покусывал уши. Я застыла и не могла пошевелиться, я пыталась заставить себя думать, понять, что со мной происходит, но голова отказывалась ясно мыслить, а телом я лишь сильнее прижималась к Глебу.
Он нежно покусывал мои уши, а его губы блуждали по моему телу. Я не хотела, чтобы это заканчивалось. Глеб подхватил меня на руки, закружил по комнате, а потом уложил на кровать. Его губы продолжали исследовать мое тело. Это была сладкая мука, мне хотелось чего-то большего, и я еще сильнее обнимала его, отвечая на поцелуи.
— Ты хочешь быть со мной? — услышала я жаркий шепот Глеба на ухо.
— Да, но я… У меня…
— Я все понимаю… Я люблю тебя.
— И я тебя люблю…
Дальше я мало что запомнила, отдавшись чувствам, которые нахлынули на нас в тот момент, и ощутив сладкую истому, которая поглотила мое тело и сознание.
Позже я лежала у него на груди на неразобранной смятой кровати. Он рассказывал о том, какой видит нашу семью через несколько лет, мы строили планы, придумывали имена нашим детям, планировали, куда поедем в отпуск, как я наконец закончу колледж и как поступлю в университет. Вдруг Глеб отстранился и жестко сказал:
— Но запомни, теперь ты только моя. Я полюбил тебя за то, что ты, в отличие, от других женщин, не умеешь врать. Но если замечу или узнаю, что ты хотела меня обмануть….
— Глеб, я никогда не смогла бы так поступить с тобой, ты все, что у меня есть, я тебя очень сильно люблю.
— Я очень хочу тебе верить и надеюсь, что ты не обманешь меня, как они, — с болью в голосе произнес Глеб и до боли сжал мою руку.
Кто поступил с ним плохо и обманул его доверие, он не сказал, а я не стала спрашивать, чтобы не огорчать его. Так началась моя новая жизнь.
На следующий день Глеб пришел к моим родителям с цветами, бутылкой вина и коробкой дорогих конфет, представился и попросил моей руки. Родители, конечно, были несказанно удивлены и очень обрадованы, когда узнали о том, что я выхожу замуж.
Глеб сказал родителям, что теперь им не о чем беспокоиться, что они теперь стали его семьей, так же как и я, поэтому он будет помогать им, моему брату и сестричкам материально.
Я была самой счастливой невестой на всем белом свете. Мы встречались каждый день, много разговаривали и опять строили планы на будущее.