– Иди в задницу, Руслан, – отрезал Школьный. – Тут дел по горло, не знаешь, за что хвататься, а ты еще со своими проблемами лезешь.
– Проблема у нас с тобой общая. У меня, между прочим, есть все полномочия, чтобы…
– Вот и используй их, полномочия. Чего ко мне привязался?
– Ага, узнáешь у этих вертухайных чинуш правду, как же. У тебя все ж возможностей побольше.
– То есть ты меня в информаторы вербуешь. Я всю работу сам сделаю и результатами с тобой поделюсь, так?
– Борисыч, ты же знаешь. Я всегда оттанцую.
– Да с тебя толку как с козла молока.
– Почему? Если что-то надо, пристрелить кого-то или морду набить, я всегда рядом. Только свистни.
Школьный стал понемногу смягчаться.
– Смешно. Хорошо. Только не сейчас. Я сам еще ничего не выяснил. Давай часикам к шести. Тут неподалеку от тюряги заведение есть, «Зодиак» или «Космос», что-то вроде того, не помню. Давай там. Заодно и пожрем. Ты угощаешь. И запомни: на аппетит я не жалуюсь.
– По вечерам много есть вредно, – сказал было Сыч, но Школьный уже отключился.
Расставшись с так понравившейся скамейкой, Сыч поехал в Политехнический университет, где еще раз поговорил со вдовой Лапова, занимавшей там должность декана факультета, а в перерыве между парами – с его дочерью, учившейся там же. Потом направился в штаб ВВС к подполковнику Донченко, но тот уехал в командировку, поэтому Сыч решил попытать счастья с другим участником несостоявшейся охоты – гаишником Александром Ивановичем Столетним. Капитан Столетний служил в отделе выдачи государственных номерных знаков. Увидев убоповское удостоверение, он решил, что Сыч пришел договариваться насчет «блатных» номеров на автомобиль, и стал сетовать на бедность выбора, что номера типа «4747» или там «4114» уже кончились, а всего-то и остались номера типа «4423», «9122» или «3349». Правда, стоят они гораздо дешевле, а уж майору УБОПа вообще пойдут со скидкой. Есть, правда, номера типа «5553» или там «5999», но они не в его ведении. Это ему надо с самым высоким начальством договариваться.
Посоветовав предприимчивому капитану засунуть свои номерные знаки туда, куда он сам посчитает нужным, Сыч рассказал, зачем пришел. Столетний стушевался, но все-таки поведал подробности несостоявшегося охотничьего рейда. Почти все рассказанное Сыч уже знал, но было и кое-что новое. Так, капитан сказал, что новичок в компании по фамилии Чикалюк был приглашен егерем Козловым и что охотиться они должны были на уток.
По пути из ГАИ Сыч побывал в банке, где заплатил за коммунальные услуги и Интернет, заскочил на минутку на службу и в шесть часов как штык был у кафе возле тюрьмы, которое, к слову, называлось «Водолей», а вовсе не «Зодиак» и уж тем более не «Космос».
– Ты, майор, не поверишь, – говорил Школьный с набитым ртом, – это не побег, а анекдот какой-то. Такое только у нас могло произойти. Я помню, когда в армии служил, на последнем году службы по ночам в самоволку бегал. Так мне и то труднее было с территории части незамеченным выбраться, чем твоему бойцу из тюрьмы.
Тараскин бежал ночью. Из санчасти. Разогнул прутья решетки на окне, прошел по карнизу, перебрался на примыкающее к нему одноэтажное здание приема передач, которое соединяло внутренний и внешний периметр охраны, после чего оказался на крыше контрольно-пропускного пункта, с которой спрыгнул на асфальт уже с внешней стороны.
– Подожди, Борис Антонович, – не понимал Сыч. – Это у тебя на словах все легко получается. Но там ведь колючка под сигнализацией, прожекторы, часовой с автоматом. Как он мог пройти?
– Колючка была, сигнализация с часовым тоже. Только сигнализация уже месяц как не фурычит, а часовой спал, скотина. То есть я на сто процентов уверен, что спал. Правда, сам он твердо на своем стоит: не спал, и все тут. Во все глаза смотрел. Я его спрашиваю: почему ты тогда арестанта убегающего не заметил? А он молчит.
– Камер наблюдения, надо думать, тоже не было?
– Были. Камеры были. Новые, хорошие, импортные и очень дорогие.
– И все равно не работали?
– Прекрасно работали. Если что в эту ночь и работало, так это только камеры наблюдения.
– Тогда беглеца должны были увидеть на мониторе.
Школьный коротко посмеялся.
– Чтобы кого-то увидеть на мониторе, надо, чтобы кто-то на этот монитор смотрел. А если смотреть не на монитор, а порнуху по ноутбуку с подключенным беспроводным Интернетом, то на хрена, спрашивается, нужны все эти камеры наблюдения.
– Согласен. Сигнализация не работала, часовой и дежурные офицеры на КПП головотяпы. Но решетка? Это самый бронебойный аргумент против всех побегов. Тараскин далеко не дистрофик, но разогнуть решетку? Не перепилить даже, а разогнуть? В это с трудом верится.
– Несколько лет назад сюда к нам комиссия по защите прав заключенных приезжала, смотреть условия содержания. Даже иностранцы были. Начальство решило к их приезду облагородить фасад больничного блока. Среди прочего старые толстые решетки, которые тут еще со времен царя Гороха стояли, сняли, а заменили новыми, можно сказать, декоративными. Правда, и новую решетку одному человеку разогнуть не под силу, поэтому сразу заподозрили сообщника. Выяснилось, что вместе с ним из его камеры в санчасть попал еще один человек, Шелудько Виктор, так, ничего особенного, жулик низкопробный. В камере между ними и еще двумя арестантами конфликт произошел, ну, Шелудько и беглецу твоему наваляли, почему они собственно и оказались в больничке. Шелудько челюсть повредили, зуб выбили, а у Тараскина два длиннющих пореза на теле, ему даже швы накладывали, и сотрясение мозга. Шелудько ему помогал, кроме него некому. Но заперся, подлец. Ничего не знаю, ничего не видел. Спал сном праведника и про побег узнал только утром. Ну правильно, зачем ему на себя лишнюю статью брать? И не надавишь на него особо, потому как больной все-таки.
– То есть ты хочешь сказать, что и администрация…
– Побег обнаружила только утром. А бежал Тараскин примерно около часа ночи. Согласно камерам наблюдения. Представляешь, какая у него фора по времени оказалась?
Сыч задумался. За такое время тот мог оказаться очень далеко от города. Тем более железная дорога рядом. Станция. Вскочил в вагон товарного поезда – и ищи его теперь по всей стране. Он бы, Сыч, на его месте так бы и поступил. А «Сокол» пусть сколько угодно подвалы и чердаки проверяет. Черта лысого они там найдут, а не Тараса.
– А из-за чего у них конфликт с Тараскиным вышел?
– Мало ли из-за чего. За место под солнцем. Из-за чего все конфликты происходят. – Школьный опять невесело посмеялся. – Я так понял, что Тараскин в камере был вроде неформального лидера. Шелудько этого под ногтем держал. А недавно в камеру еще двух блатных подселили. Ну, вот баланс сил и изменился.
– Постой, ты же сказал, что Шелудько был на стороне Тараскина.
Школьный задумался.
– Верно… Ну тогда не знаю. Говорю же, мы с этим не особо разбирались, кто и как с кем в камере дрался. Нас некомпетентность начальства изолятора интересует.
– А держать блатных вместе с ментом – это что, по-твоему, не некомпетентность? Может, он из-за этого и дернул. Дебилы.
– Еще какие дебилы. Блатные – это что. Они еще к нему в камеру Александра Пасечника определили. У него с Тараскиным вообще полный конфликт интересов. Нет, гнать их взашей надо. Начальник-то, может, и удержится, «лапа» у него наверху. Получит выговор, и все. А вот двум его заместителям точно кирдык. И те, кто дежурил в прошлую ночь, тоже могут манатки собирать.
Руслан Петрович почти не слушал, думая о том, что появление на сцене младшего Пасечника вовсе не случайно. Он не верил, что представители тюремной администрации не знали, кто такой Тараскин по отношению к Пасечнику. И наоборот. Не верил.
– Мне нужно с ним поговорить, – вдруг сказал Сыч.
Замолчав, Школьный удивленно посмотрел на собеседника.
– С кем поговорить, с Пасечником?
– С Шелудько. Устроишь?
Школьный положил в рот еще кусок отбивной, пожевал ее некоторое время и произнес с набитым ртом:
– Приходи завтра в начале десятого. Я его на беседу вызову.
– Давай сегодня. Мы же рядом.
– Не наглей, Руслан. Да я уже и попрощался до завтра.
– В чем проблема? Снова поздороваешься.
Сыч продолжал настаивать, и Школьный сдался.
Чтобы разговорить Витька, Сыч в самом начале беседы заявил, что ему плевать, кто именно помогал Тараскину с побегом. Его интересуют лишь подробности потасовки в камере. Шелудько все равно попробовал отнекиваться, но обещание злого следователя Школьного сгноить Витька в карцере и задушевный тон доброго следователя Сыча, сдобренного к тому же целым блоком сигарет, сделали свое дело. Витек заговорил. Гораздо труднее было понять, что именно. Из-за поврежденной челюсти он не выговаривал многих звуков, шипел, свистел. Понадобилось достаточное количество времени, чтобы Руслан Петрович до конца уяснил, что именно произошло после того, как в камеру поселили двух взятых за незаконное ношение огнестрельного оружия гопников Грыжу и Беса, которые почему-то пытались сойти за простых бытовиков. Их прозвища Витек узнал позже, от одного человека, который тоже лежал вместе с ним и Тараскиным в больничке.
– Так из-за чего же ссора у них вышла?
Шелудько дал зуб, что не знает. Да и не ссорились они вовсе. Когда он спать ложился, все нормально было. Если потом ночью между ними что-то и случилось, так он не в курсе, потому что проснулся только от того, что Тараскин стал молотить в двери.
– Александр Пасечник принимал участие в драке против Тараскина?
Нет, замотал головой Шелудько, не принимал. Он вместе с ним проснулся и, похоже, полные штаны наложил от происходящего.
– За те два дня, что Пасечник был в вашей камере, они не конфликтовали с Тараскиным?
Шелудько сказал, что нет. Наоборот, Тараскин всех предупредил, чтобы этого беспонтового юнца никто не трогал. Сам же Шелудько получил кулаком в челюсть именно потому, что принял Грыжу и Беса за фраеров. Но как же их не принять, если они сами объявляться не захотели.