По приезде в город Сыч попросил высадить его в центре, предупредив бойцов, чтобы не распространялись о поездке и разговоре с егерем. Пешком прошел несколько кварталов до здания управления службы безопасности. Нашел в записной книжке мобильника номер, по которому звонил только в самых крайних случаях.
– Можно записаться к вам на прием? Это очень важно.
– Вы где?
– Внизу. Возле вас.
– Поднимайтесь. Я позвоню дежурному. Вас пропустят.
Два дня спустя Сыч находился в кабинете покойного Богомаза. За окном опять принялись забивать сваи. Все надеялись, что последние. За столом покойного было прибрано. Ни ручки, ни бумажки, ни даже календаря. Только пепельница, да принадлежавший некогда капитану травматический пистолет «форт» матово блестел металлом.
Сыч затушил сигарету в пепельнице, взял пистолет, проверил обойму, дослал патрон в ствол и при очередным ударе копра по свае выстрелил в пол.
Первым на выстрел прибежал дежурный, потом повалили толпой остальные: Пустовит, два сотрудника из взрывного отдела, Жанна Игоревна и сам Таратута Владимир Михайлович, или только что пришедший в управление, или, наоборот, собиравшийся уходить, потому что был с плащом, который по своему обыкновению держал перекинутым через руку. Секретарша сразу бросилась к Сычу едва ли не на шею:
– Руслан Петрович, вы не ранены?!
Увидев, что с ним все в порядке, смутилась, покраснела, отступила к дверям.
– Не беспокойтесь, дорогая Жанна. Что со мной станется? – улыбнулся Сыч в первый раз за последние три или четыре дня.
– Что-то, может, и станется, если вы немедленно не объясните стрельбу в служебном помещении, – с угрозой произнес Таратута. – Вы что, майор, забыли, как с оружием обращаться? И почему посторонние в помещении?
Под посторонними понимались сидящие у стены молодая женщина и двое мужчин среднего возраста. Один из них, стройный, в сером костюме в чуть заметную темную полоску, поднялся и протянул Таратуте служебное удостоверение.
– Федоров Олег Иванович, капитан Службы безопасности Украины. Но вы правы, народу здесь многовато.
– Всем лишним вернуться на свои места! – рявкнул Таратута.
Когда сотрудники стали расходиться, Федоров задержал секретаршу, сказав, что к ней еще будут вопросы. Таратуте это вовсе не понравилось:
– По какому праву вы здесь распоряжаетесь?
– По праву члена межведомственной следственной группы, которая занимается изучением обстоятельств гибели сотрудника УБОПа капитана Богомаза Николая Васильевича.
– Расследование гибели Богомаза завершено. Он застрелился.
– Расследование возобновили. Благодаря майору Сычу выявились новые обстоятельства. И в рамках этого расследования только что в этом помещении проводился следственный эксперимент, – Федоров кивнул на мужчину и женщину. – Кошелева Вероника Сергеевна, администратор салона красоты, что в доме напротив, Олег Никитович Гандурский, прораб с соседней стройки. Сюда их пригласили в качестве понятых. Суть эксперимента следующая. Когда погиб Богомаз, никто из находящихся на месте сотрудников не слышал выстрела. Тогда был сделан вывод, что выстрел не слышали из-за того, что на стройке забивали сваи. Но теперь мы увидели, что, невзирая на шум за окнами, выстрел, который сделал майор Сыч, услышали многие. В том числе и вы. Вывод: тот, кто стрелял из травматического пистолета «форт», принял и другие меры, чтобы заглушить звук. И это был не Богомаз. Если он сам решил уйти из жизни, стал бы он беспокоиться, услышат выстрел или нет?
Федоров замолчал, и, пользуясь этим, к разговору подключился Сыч:
– Есть еще один вопрос, который не давал мне покоя с самого начала. В день смерти у Богомаза было с собой табельное оружие. Его обнаружили в ящике стола вместе с кобурой и запасной обоймой. Если он стрелял сам, то зачем воспользовался травматикой, рискуя просто покалечить себя, а то и остаться на всю жизнь инвалидом. Из боевого уж всяко вернее. Вывод: это убийство, и убийца был ему хорошо знаком. Настолько, что Богомаз без колебаний дал ему в руки свой «форт». Убийца мог сказать, что тоже собирается приобрести травматику, сделать вид, что его интересует мнение жертвы, а заодно попросить посмотреть устройство пистолета. Просить табельное оружие он, конечно же, не рискнул, да и какой бы он придумал в этом случае предлог?
Таратута презрительно посмотрел на майора и отвернулся, решив общаться исключительно с представителем службы безопасности.
– Допустим, все это так. Но разве о проводимом здесь следственном эксперименте вы не были обязаны поставить в известность меня? Или я тут не начальник, а просто затычка в бочке?
– Вы правы, – вынужден был согласиться Федоров. – Не очень красиво получилось. Но у нас есть извиняющие обстоятельства. Ваше присутствие здесь было нежелательным. Дело в том, что именно вас мы подозреваем в убийстве своего подчиненного.
Жанна Игоревна ойкнула, а Таратута взмахнул рукой с плащом.
– Что за ересь! Ладно бы Сыч. В его голове постоянно завихрения какие-то происходят. Вверенное ему подразделение по количеству чрезвычайных происшествий уже давно пора занести в книгу рекордов Гиннесса. Мой недосмотр, каюсь. Но я исправлю свою ошибку. Как мент он уже приговорен. Но вы-то? В вашей конторе дураки не водятся, или я не прав?
Федоров рассмеялся.
– Приятно услышать столь лестное мнение о нашей конторе. Но все-таки я хотел бы, чтобы именно Руслан Петрович изложил суть наших соображений. Так сказать, последнее слово приговоренного.
Федоров опять рассмеялся. Даже громче, чем в первый раз. Остальные его не поддержали. Бледная секретарша вообще обессиленно опустилась на стул. Сыч прочистил горло, достал сигарету, повертел ее в пальцах, но закурить в присутствии начальника все же не решился.
– Убийства Пасечника и Лапова были устроены Юрцышиным, который не хотел возвращать долг, – начал он. – Это можно считать доказанным. То, что первый заместитель мэра подался в бега, – яркое тому подтверждение. Но я сделал ошибку…
– Увы, не единственную, – перебил Таратута, но Федоров вскинул на него сердитый взгляд, приказывающий помолчать.
Сыч объяснил, что его ошибка состояла в том, что он предположил, что Лапов с Пасечником тоже готовили убийство Юрцышина, а стало быть, их гибель оказалась следствием принятых чиновником контрмер. В какой-то мере Сыча сбило с толку вранье егеря Козлова во время их первого разговора. У Юрцышина было два других действительно кровных врага, причем один из них постоянно был на виду. Таратуты – отец и сын. Неизвестно, что думал по этому поводу народный депутат Михаил Таратута, но его сын Владимир Михайлович явно не желал прощать обиды и продолжал искать возможность отомстить Юрцышину, тем более что последний, используя служебное положение, и дальше продолжал вредить их семейному бизнесу. Такая возможность представилась, когда в фирму, которой через подставных лиц управлял младший Таратута, потому что сам не имел права заниматься предпринимательской деятельностью, пришел Сергей Чикалюк. Какие только в то время Чикалюк не обивал пороги, пытаясь собрать средства на лечение сына! Ходил по государственным учреждениям и частным фирмам, по фондам и финансовым обществам. Просил, унижался. Чикалюк оказался именно тем человеком, который был нужен Таратуте. Он выделил ему недостающие деньги, потребовав взамен убить Юрцышина. Чикалюк уговорил егеря Козлова, чтобы тот пригласил его в их компанию как специалиста по охоте с подсадной уткой. Смерть Юрцышина ни в коем случае не должна была выглядеть как преднамеренное убийство. Все должны были думать, что это просто несчастный случай на охоте. Чикалюку наверняка был обещан хороший адвокат. Он бы раскаялся, а суд принял бы во внимание больного ребенка и определил бы ему минимальное наказание. Года три бы отсидел и вышел за хорошее поведение. Не такая уж высокая цена за жизнь сына. Во все времена ради своих детей родители и не такое проделывали. Но удар по Лапову и Пасечнику был нанесен чуть раньше. Юрцышин, зная, что его бывшие друзья уже мертвы, нервничал, и ему стало не до охоты, что, собственно, и спасло ему жизнь. Когда Сыч и Качибадзе приходили в автомастерскую, от них не укрылось приподнятое настроение Чикалюка. И удачную операцию сыну оплатил, и грех на душу не взял, потому что несчастный случай на охоте откладывался на неопределенное время. Бедняга не знал, что за ним уже охотится настоящий убийца – подручный Таратуты Козлюк. Таратута был в курсе, что Сыч уже вовсю интересуется автослесарем, поэтому рисковать не мог и наплевал на вложенные в Чикалюка инвестиции. Тем более в тот же вечер он был с лихвой вознагражден, когда Сыч изложил версию смерти Лапова и Пасечника, в которую так логично вписался Юрцышин. Таратута ликовал и даже отказался от своего первоначального решения уволить Сыча из УБОПа. В случае удачи Таратута не только убирал с пути соперника, а низвергал его из князи в грязи. Так было даже лучше, чем просто его убийство. Однако прямых доказательств вины Юрцышина не было, поэтому Таратута придумал план, целью которого было заставить недруга задергаться и совершить ошибку. Скорее всего в окружении Юрцышина у него был свой человек, который донес до своего шефа информацию о том, что некий майор Сыч копает под него с целью обвинить его в организации убийств. Причем сам Сыч выставлялся в роли этакого героя-одиночки, действующего на свой страх и риск. Юрцышин предпринял попытку запугать его, но цели не достиг. Его помощник Толкунов был задержан и признался, что действует по наводке своего шефа. Плюс ко всему появились дополнительные показания родных Пасечника, прямо свидетельствующие о наличии у Юрцышина мотива. Нервы у Юрцышина сдали, и он скрылся из города, лишь укрепив имевшиеся против себя подозрения. Таратута мог торжествовать, если бы не одно – Николай Богомаз. Рассматривая фотографии с места гибели Козлюка, Богомаз выказал уверенность, что уже встречался ранее с этим субъектом, хотя и не помнил, где именно. Сыч предполагал, что Богомаз видел Козлюка вместе с Таратутой, в прошлом году, когда прессовал его фирму. Таратута, пришедший в кабинет Сыча, слышал слова Богомаза и, чтобы направить его мысли в другую от Козлюка сторону, отправил опера в командировку. По возвращении Богомаз больше не касался этой темы, но Таратута все равно нервничал и ждал удобного случая. Случай представился, когда Богомаза несправедливо обвинили в нарушении тайны следствия и распространении конфиденциальной информации. Богомаз был в депрессии. Таратута зашел в его кабинет, подгадав время, когда на стройке начали забивать сваи, под надуманным предлогом попросил его пистолет и выстрелил ему в голову. Чтобы еще больше приглушить звук, Таратута воспользовался собственным пальто, которое имел привычку носить на предплечье и которое перед выстрелом сложенное вдвое накинул на пистолет, оставив торчать только кончик ствола. Само собой, Таратута рисковал. Но не сильно. В это время в соседних с Богомазом кабинетах никого не было. Качибадзе был на больничном, Сыч тоже еще не вернулся. О секретарше Таратута подумал заранее, услав ее в магазин.