ушкой для забав психобольного? Нет, я не хочу.
Разевая рот и глотая воздух, я попыталась вырвать руку из Таниных пальцев. Она не дала мне и все вела вниз по лестницам, не говоря ни слова.
— Подожди, — проговорила я почти шепотом на площадке второго этажа. — Зачем так быстро? Подожди.
— Я вызвала такси, оно внизу.
У меня подкосились ноги, в голове зашумело. Привалившись к стене, я подумала, что сейчас упаду здесь и больше не встану.
— Люд, надо идти, иначе так и будешь постоянно прятаться.
— Я не прячусь, — попыталась я оправдаться. — Но я не могу.
— Никто тебя не увидит. Сядем в такси и поедем домой.
— Я не привыкла.
— Привыкнешь.
— А помнишь, тот бомж предсказал мне это?.. Я потеряю глаза, и будет очень больно…
— Нашла что вспомнить! Ты с ума съехала? Тут нет никакой связи, только совпадение!
Таня разозлилась. Я боялась ее гнева и чувствовала себя виноватой. Она так много сделала для меня, а чем я плачу? Я только и могу, что вопить о помощи и палец о палец не ударила, чтобы справиться с ситуацией. Таня встряхнула меня за плечи. Потом обняла, прижимая к себе изо всех сил. У меня перехватило дыхание, но на душе стало спокойней.
— Прости. Я пойду. Я все сделаю как надо.
— Люда, мне тоже страшно, я тоже устала, мне не легче, чем тебе.
Пожалуйста, пошли.
Я кивнула. Она взяла меня под руку. Мои ноги нащупывали ступеньки, сначала неуверенно, но потом я вошла в ритм, мысленно подсчитывая их количество. Каждый лестничный марш — десять ступеней. На пятом десятке я сбилась, не видя смысла в такой статистике.
Наконец мы спустились в холл. Тут уже пахло улицей, выпавшим за ночь снегом. Отовсюду раздавались голоса, незнакомые, пугающие. В правой руке я держала палку, белую, предназначенную для слепых, а под левой чувствовала крепкое предплечье Тани. Поскорей бы все закончилось. В машину — и домой!
После десяти секунд нахождения в холле я готова была бежать из него без оглядки, но предполагала, что снаружи может быть куда хуже. Я старалась подготовить себя к выходу в настоящий мир и не сумела. Реальность рухнула на меня всей своей тяжестью. Это даже не сравнить с ведром холодной воды, опрокинутым на голову.
Я отыскала Танину руку и стиснула ее в безотчетном движении, словно утопающий. Я ощутила вес всего, что было вокруг: воздуха, гула большого города, треска от раскачиваемых ветром деревьев, рева двигателей и карканья ворон в парке возле больницы. Каждый этот звук был невероятно тяжелым. Я вдохнула полной грудью, чуть не потеряв сознание, и страх толкнулся в сознании, такой сильный, что я чуть не закричала.
— Все нормально. Машина перед нами. На стоянке, — сказала Таня.
Ее тон, жесткий и властный, подействовал успокаивающе.
— Да, — ответила я дрожащим голосом. — Иду. Только не так быстро.
Таня сказала, что с крыльца вниз ведут три выщербленные ступени. Я преодолела их на негнущихся ногах и чуть не поскользнулась внизу. Правая нога в ботинке двинулась по наледи сама. Если бы не Таня, я бы рухнула тут же.
С пульсирующим в груди сердцем я шла к машине. Села в нее при помощи Тани, сжимая свою палку. Помню, как рядом со мной устроились сумки с вещами.
Таня села впереди возле водителя. Я ничего не слышала, сосредоточившись на своих ощущениях. Похоже, у меня выработалась агорафобия. Немудрено, впрочем, в моем положении.
— Покурить можно? — спросил кто-то.
Это я.
— Вообще-то… — ответил водитель.
— Сделайте исключение, — сказала Таня. Он не посмел возражать.
Я нашла сигареты и задымила, уже настрополившись не глядя поджигать сигарету. По-другому теперь и не могу. Агорафобия. Этого еще не хватало! Что же это получается? Я становлюсь психопаткой? Прикажете сидеть до конца своей жизни в четырех стенах и вспоминать о прошлом?
Сигарета мне помогла. И следующая за ней тоже. Таня подсказывала водителю дорогу. Я попросила включить радио, и на меня обрушились чужеродные ритмы, слишком быстрые и горячие. Я сказал, чтобы радио выключили, и стало тихо. Прямо чувствовала, что водитель наблюдает за мной через зеркало над лобовым стеклом.
Моим похитителем может быть и этот хриплоголосый мужик, пахнущий вчерашними возлияниями. Он любил выпить, но строго в нерабочее время.
Сегодня у него похмелье, запах от которого он тщательно скрывал. От меня, однако, такое спрятать невозможно.
Сколько заняла дорога до Таниного дома, я не знаю. Где-то на полпути я пришла к решению напиться. Сегодня мне это необходимо. Слишком велик груз впечатлений. Напряжение не отпускало меня весь срок пребывания в больнице, лекарства помогали только на короткое время, а потом все наваливалось опять.
Таня пообещала сегодня устроить праздничный ужин в честь моего возвращения.
Чем не повод хлебнуть лишнего? Я чувствовала скопившуюся во мне грязь. Нужно выскрести ее, выблевать скверну. Пройти через похмелье и телесное страдание, чтобы придти в норму.
Я представляла себе моего маньяка, который следует за такси на неприметной машине от самой больницы. Похоже, мне от него никуда не деться.
Он верно рассчитал. Я думаю о нем постоянно. Создаю из него какой-то странный притягательный фетиш. Предмет поклонения. У меня даже проскакивает догадка, что я в него влюблена. Чем иначе можно объяснить это мазохистское ощущение?
Я хочу его увидеть, хотя и понимаю, что это невозможно. Мне можно рассчитывать только на видение или вещий сон, который подскажет, где искать этого подонка. Я начинаю понимать, что без него я никогда не обрету настоящий покой. Не решив этой проблемы, я так и буду неприкаянной жертвой, до конца дней перебирающей воспоминания о плене и боли.
Дело даже не в глазах, а в том, что я не вернусь к нормальной жизни не возьму реванш.
Но как мне это сделать?
В общей сложности, я провела в больнице около месяца. Вместе с пленом получилось около двух месяцев, украденных из моей жизни. Таня пошутила, что я была в долгой командировке и что она иногда убеждала себя в этом бессонными ночами. Я не оценила черного юмора, но посмеялась, чтобы доставить ей удовольствие.
Танина квартира встретила меня приветливо. Я такого не ожидала.
— Конечно, сейчас не обязательно к этой теме возвращаться, — сказала Таня, — но я сменила замки.
Я не поняла, о чем она говорит.
— Замки?
— Помнишь те случаи?
— Ну… Так он приходил?
— Несколько раз.
— И что?
— Ничего не взял, нигде почти не оставил следов.
— Как это — «почти»?
Таня носилась взад-вперед, по комнатам, словно не знала, за что схватиться в первую очередь.
Я сидела на знакомом диване и слушала, как ее ноги отбивают дробь.
— Он специально делал, чтобы я заметила его визит, понимаешь.
Специально! Если бы он хотел скрыть, то я бы ничего не узнала. — Таня остановилась возле меня, положив руку мне на плечо. Я подняла голову. — У него звериное чутье на мои ловушки. Будто он заранее знает, где его может поджидать моя метка.
— А после того, как ты сменила замки?
— Пока ничего не было. Три недели уже. Половину того срока, что ты была в больнице.
— Ясно.
На самом деле, ничего мне ясно не было. А вот страх, удушливое ощущение стягивающейся на горле удавки, тут как тут.
— Я не знаю, когда и где этот человек сделал ключи… Ему нужно было бы изготовить сначала слепок, так?
— Ну.
Таня закурила, сев напротив меня в кресло. Ее нога прикоснулась к моей.
Мы держали физический контакт.
— Я думаю, это может быть, человек, который устанавливал замки, тот, который имел отношение к этой квартире давным-давно.
— Или у него есть отмычки и опыт взлома замков.
— Тоже версия. Я об этом думала. Я обследовала однажды оба старых замка, думая, что если это отмычка, то должны остаться какие-нибудь следы — царапины, вмятины или еще что-то по краям замочных скважин. Но там ничего не было. — Таня затянулась, выпустила дым. — С другой стороны, будь в подъезде домофон, этому психу не так просто было бы проходить. Но с этих соседей разве что возьмешь? Удавятся, а платить не будут.
Я кивнула. Всегда так — людям нужна безопасность, но никто и пальцем не пошевелит, чтобы сделать конкретные шаги в этом направлении.
— Ты смелая. Я бы давно сошла с ума в такой обстановке, — сказала я. — Почему ты мне не сказала, когда я спрашивала.
— Чтобы ты постоянно об этом думала? Тебе нужно было поправляться.
— Я никогда не поправлюсь.
До ужаса захотелось снять очки и «посмотреть» на Таню пустыми глазницами, прикрытыми веками.
— Понимаю, но ты… короче, тебе нужно было успокоиться.
— Ага.
Таня выдыхала и затягивалась. Наш приезд оказался не таким и радостным.
— Ну, один раз я обшарила всю квартиру, потратила на это два дня, не поленилась. Искала микрофоны или скрытые видеокамеры. Всюду залезла, а такие уголки, о которых раньше не подозревала, но ничего не нашла.
Я думала о том времени, которое вырвали из моей жизни.
Мне ничем не восполнить эту потерю.
— Значит, мы так и не узнаем, кто это был, — сказала я.
— Да, видимо, так. И милиция нам не поможет. Пожалуй, никто.
— А мне что делать… когда я буду оставаться здесь одна?
— Не забывай запираться изнутри на засов. Тогда он не войдет — это проще простого. Смотри… спрашивай, кто там, — сказала Таня. — А я буду предупреждать о своем возвращении.
Я кивнула и решила все-таки поделиться одной старой гипотезой, которая возникла у меня еще в плену.
— Ты не думала, что твой невидимка и мой похититель одно и то же лицо?
Таня не смутилась.
— Думала. Это вдвойне ужасно. Немыслимо.
Все немыслимо и ужасно в последнее время — и так теперь до конца моих дней.
— Так, может, нам стоит сообщить об этом Гмызину?
— Подумаем. Но не сегодня. Надо заниматься ужином.
Тут я испугалась.
— Ты пойдешь в магазин?
— Нет. Я заранее все купила.