— Сколько времени ты это писала?
— Не помню. Как под гипнозом все было.
— Ясно.
Таня отпила вина. Я чувствовала, что сейчас взорвусь, но сама не знала уже, чего хотела. Двумя глотками я осушила свой бокал и стала наливать еще.
Руки дрожали, но я ничего не пролила.
— Даже не знаю, что сказать, — произнесла Таня, усмехнувшись.
Да как можно насмехаться надо мной в такой момент? Мне было обидно и страшно, но я смолчала, сжимая бокал. Просто чудом он не лопнул в моих пальцах.
— Текст ровный, хороший, да и ошибок почти нет. Я делаю гораздо больше, когда приходится печатать.
— Ошибок? Это если бы я лупила вслепую, да? — спросила я.
— Я этого не говорила. Видно, что писал… зрячий. Это бывает, когда человек просто задевает пальцами другие клавиши, а если ты говоришь, что была в угаре… то вообще не имеет значения. Да… — Снова смешок. — Не знаю, что и сказать.
— Значит, веришь?
— Верю. Факты есть факты.
От проглоченного вина в голове началась свистопляска, но в теле появилось тепло. Я уже не чувствовала этого напряжения, приводящего к лихорадке.
— Знаешь, довольно недурно. У тебя есть способности к письму. Может, из этого что-нибудь и получится.
Я засмеялась, сама не ожидая этого от себя. Таня отошла от компьютера, приблизилась к креслу и села рядом со мной на подлокотник. Я прижалась к ее бедру, обтянутому джинсами, от которых пахло духами, куревом, спиртным, видимо, пролитым, улицей и еще много чем — знакомым и незнакомым одновременно.
Рука Тани легла мне на плечо.
— Подруга, ты просто талант.
— Перестань. Надо придумать, что делать, — сказала я.
— Ничего.
— Как это?
— Просто. В газету написать, чтобы взяли интервью? Невозможно. Сообщить Гмызину или еще кому оттуда? Вообще нет смысла. Позвонить президенту?
— Но ведь… Мне-то что делать?
— Пиши, когда у тебя вновь это появится.
— А может, обследование? — спросила я.
— Не знаю. На это деньги нужны. — Таня тянула вино. К тому, что она выпила на работе, прибавился и запах красного сухого. Она уже была порядком пьяная, но хорошо соображала. Чего у Тани не отнимешь, так это здраво мыслить в любой ситуации. — Если будет совсем плохо, то, конечно, свозим тебя… Но, сама понимаешь, всякие расходы, терапия и прочее.
Я надеялась, что она не попрекает меня, а просто констатирует факты.
— У тебя была головная боль во время «включения»?
— Нет. Просто в ушах слегка гудело.
— И кружения не было?
— Небольшое, когда я упала. Но там было что-то другое. Я не знаю.
Вещественная, телесная галлюцинация… Будто я проваливаюсь сквозь пол, да еще кирпичная стена в подвале.
— Из тебя, наверное, до сих пор выходит эта мерзость. Не надо ей мешать — и, в конце концов, все будет супер, — сказала Таня.
— Это не объяснение.
— Я склоняюсь к самовнушению…
— Но все равно… Сама подумай. Сколько угодно можно себе внушать, но разве это изменит факт, что глаз у меня нет вообще? — Я снова начала заводиться и почти визжала. — Иногда у слепых, как мне офтальмолог в больнице сказал, такое проявляется. Остаточное видение, основанное на визуальной памяти. У слепых от рождения такого не бывает, но тот, кто когда-то видел, иной раз очень четко «видит». Но это только иллюзия. — Я сделала паузу, чтобы глотнуть воздуха. Надо взять себя в руки — иначе после этой вновь начнется депрессия. — У меня нет глаз. Поэтому я даже при помощи зрительного нерва ничего не могу видеть, никаких мозговых проекций. Здесь что-то другое.
Таню этим нельзя было прошибить. Либо потому, что она слишком пьяна, либо потому, что воспринимала мои слова как мать слушает бессмысленный лепет младенца.
— Причины мы все равно не узнаем. Не воспринимай все так.
— А если это единственная возможность… — Я замолчала. Ясно, что мои слова все сильней напоминают бред. В них все меньше смысла и все больше эмоций, паники, страха от того, что я не могу держать ситуацию под контролем. Я ничего не могу. Я бессильна. Слепая неврастеничка, понемногу сходящая с ума в запертой целый день квартире.
Таня погладила меня по голове.
— Я ничего не отрицаю. Слышишь, Люда? Я верю, я видела текст — вон, до сих пор программа открыта.
— И что? Без толку.
Стащив очки, я стала вытирать свои мертвые глаза, свои стекляшки платком, который всегда был при мне.
— Если ты будешь психовать, ответа мы не найдем, — сказала Таня. — Ты в шоке. У тебя… в общем, я бы, наверное, сама свихнулась, если бы со мной такое произошло. Тебе трудно, но я все понимаю. Я здесь.
Подняв бокал, я намекнула, что хочу еще. Алкоголь только и помогал сбросить с себя это дикое напряжение. Я глубоко вздохнула, подержала воздух в себе, потом выпустила его, не торопясь.
— Может, это опухоль мозга?
— Тогда бы были и боли и светящиеся точки перед глазами. Насколько я знаю, боль есть в любом случае, когда опухоль прогрессирует, пусть даже иные симптомы разнятся. Давай подождем.
Я подумала, что и сама не хочу влезать во все это: анализы, обследование, бесконечные часы в больнице, консультации, а в конце диагноз… Стоит ступить на эту дорожку, как вскоре поймешь, что под ногами не твердая земля, а болото, которое утягивает тебя все глубже. Помимо того, это несправедливо по отношению к Тане. Она несет на себе основной груз, зарабатывает деньги, чтобы мы ни в чем не нуждались. Ей пришлось отказаться от личной жизни, поставить крест на своих прошлых связях, и остаться с человеком, который не в состоянии ответить на ее чувства. Раньше я не представляла, что Таня может так жертвовать собой. Иной раз меня мучает совесть. Я осознавала собственную никчемность. Возможно, я бы и нашла домашнюю работу и получала хотя бы символические деньги, но проблема была в том, что до сих пор я не была готова.
— Подождем. Но… мне страшно.
Она сжала мою руку.
— Скажи мне, о чем вы договорились с Векшиным.
Я не сразу поняла, о ком Таня говорит.
— Он приедет завтра, в час дня.
— Я буду до девяти часов, — сказала Таня. — Так что веселитесь.
Она ушла с подлокотника.
— Я протянула руку в пустоту, но не нашла ее.
— Ты злишься? Да?
— Нет.
— Тань…
— Да не злюсь, я сказала.
Она стояла возле стола. Несколько кликов мышкой — и компьютер, погудев, выключился. Вместо него заголосил телевизор. Звук ударил мне по ушам. Я сжала их ладонями. Мне показалось, что Таня это нарочно.
Наконец она убавила. Я услыхала, как пульт от телевизора приземлился на диванные подушки.
Мне хотелось продолжить… оправдываться, но Таня ушла из комнаты, давая понять, что тема закрыта. Она не стала брать назад свое слово. И хорошо. Я встречусь с Артуром и пойму, верно ли поступаю, идя наперекор желаниям подруги. Стоит ли эта встреча наших разногласий.
Несколько минут я смотрела внутрь себя. Пыталась найти хоть что-нибудь, хоть какой-нибудь след моего феномена.
Я хотела видеть. Мне нужна была эта способность! Память, однако, не давала никаких зацепок, мое расследование уперлось в тупик.
Последовательность событий была простой: звонок Артура, потом мой звонок Тане, затем я перезвонила ему.
— Я приготовлю поесть после душа, — сказала она, заглянув на секунду.
Реакции с моей стороны не было. Я лишь мысленно отметила, что Таня мне сказала.
После разговора с Артуром, окрыленная перспективами предстоящей встречи, я встала и пошла на кухню, чтобы сделать чаю. И упала не дойдя до двери. При этом задела боком диван. Ладно, детали не так и важны — главное докопаться до причины возникновения «мозгового» зрения. Именно «мозгового».
Где-то там, в сером веществе, имеется участок, позволяющий мне видеть без участия глаз. Может быть, это какой-то вид телепатии, сверхчувственного восприятия, которое нельзя классифицировать обычными методами. Я не могу засунуть руку себе в голову и нащупать эту странную телепатическую зону.
Если, конечно, она вообще есть.
Мои попытки найти объяснение ни к чему не приведут — тратить силы на это не стоит. Остается только подождать нового «включения» и попробовать установить над ним контроль. Но это все равно, что указывать облакам, в каком направлении им двигаться, игнорируя ветер.
Через две минуты я была уже на кухне и резала хлеб и колбасу с сыром на бутерброды. Таня была в душе. Она принимала его каждый раз, когда приходила домой. В выходные, случалось, и по три раза. Пока она мылась, я сделала по четыре бутерброда на каждого, а потом поставила чайник на плиту.
Пока он нагревался, я сходила в спальню, вспомнив, что хотела бросить в корзину грязное белье. Возвращаясь, повесила его на крюк возле ванной. Таня скорой выйдет. Может, бросит сама. Я подошла к самой двери и приложила к ней ухо. Вода лилась по другую сторону занавески, ее потоки срывались с Таниного тела и ударялись о дно ванны. До моего носа долетел запах шампуня и жидкого мыла. Иногда, представляя ее себе, я испытывала возбуждение, и это меня пугало. Сердце, разгоряченное вином, стучало в бешеном ритме. Я стала думать об Артуре. Времени до нашей встречи осталось не так уж много. Мне казалось, что она существенно изменит мою жизнь. Конечно, я этого хотела. Наверное, потому и ждала ее с таким нетерпением.
Я вернулась на кухню, вспоминая лицо Артура, и поняла, что успела порядком его забыть. До момента похищения мы не виделись недели три, а потом было не до того. В целом, память сохранила его черты. Я могла сказать, какие у него скулы, глаза, нос, какие волосы, но эти признаки казались слишком общими, неконкретными. Иной раз правильные черты лица Артура сливались у меня в сознании с фотографиями из журналов и телепередач. Становились стандартными, ни о чем не говорящим, мертвыми.
Чтобы все вспомнить, мне нужно хотя бы прикоснуться к нему.
Глава двадцать первая
Утро меня встретило головной болью. Таня уже ушла на работу, даже раньше обычного, примерно в семь часов утра.