В комнате принцев свет ночника падал на головки спящих: они ничего не подозревали. Кроме них, никто не спал в эту ночь. Окна замка светились в темноте…
В передней ходил взад и вперед герцог, иногда заглядывая в комнату своей супруги… Потом он услышал тихий голос:
– Адальберт, Клодина уехала?
Молодая женщина бесшумно пододвинулась к постели.
– Ты еще тут? – спросила больная.
– Оставь меня у себя, Элиза, – попросила Клодина. – Лотарь должен закончить разные дела, прежде чем я приеду в Нейгауз.
Герцогиня слабо улыбнулась.
– Ты ведь не умеешь лгать, я знаю, почему ты осталась. Бедное дитя! Какая грустная свадьба! Адальберт, – проговорила она с трудом, – здесь ли Елена?
Принцесса подошла и остановилась рядом с Клодиной.
– Дайте друг другу руки, – попросила герцогиня.
Принцесса Елена схватила руку Клодины.
– Простите меня, – сказала она с тихим плачем.
– А теперь позовите Адальберта, – потребовала больная.
Он подошел, сел на край ее постели, и она отвечала на его страстную мольбу о прощении горячим и безмолвным пожатием руки.
– Если бы я могла жить, чтобы утешить тебя, мой бедный друг, – прошептала она. – Я знаю, как тяжело отречься от чего-нибудь. Но они любили друг друга, а ты останешься таким одиноким. Ах, если бы это было в моей власти, как бы ты был счастлив!
– Не говори так, – сказал он, – я буду несчастлив, только если ты оставишь меня, моя Лизель.
– Скажи еще раз «моя Лизель», – попросила больная, взглянув на него, и в угасающих глазах ее снова вспыхнул огонь задушевной любви.
– Моя Лизель! – прошептал он дрожащим голосом.
– Ну иди, Адальберт, я хочу спать, я так устала, поцелуй детей, иди, – повторила она и задремала.
Клодина некоторое время наблюдала за ее спокойным сном. Лишь на минуту усталость смежила ей веки, не более минуты… Она проснулась – герцогиня лежала со странным выражением покоя на лице. Клодина схватила ее руку и ужаснулась: рука была холодна.
– Элиза, Элиза! Открой глаза, проснись!
Герцогиня никого не слышала более.
Принцесса с рыданием опустилась на колени возле изголовья. Все пришли – герцог, доктор, фрейлина.
Было тихо, страшно тихо в роскошном покое.
Потом все вышли, остались только герцог и Клодина.
Они сидели у постели умершей, а в окна доносился колокольный звон, возвещавший о том, что герцогиня заснула вечным сном. Оба самых дорогих для покойницы человека сидели у ее смертного ложа.
Глава 29
В саду Совиного дома цвел кустарник, и из черной весенней земли вылезали голубые, желтые и белые головки первых цветов.
Старый Гейнеман возился с кустами роз, снимая с них солому и подвязывая их к новым, свежевыкрашенным подпоркам.
Солнце горячими лучами нагревало старые развалины. Молодые зеленые листочки спешили развернуться… Старик был сегодня вдвойне прилежен: он попросил на завтра отпуск, потому что собирался в Альтенштейн на свадьбу к внучке.
За чистыми блестящими стеклами виднелось лицо фрейлейн Линденмейер, которая разговаривала с маленькой Идой, укладывающей белье. Ида вернулась по просьбе Клодины, собиравшейся рано или поздно переехать в Нейгауз. Когда? Этого не знал никто. Барон все еще путешествовал, а его молодая жена носила глубокий траур по герцогине.
Сегодня она не понимала, что с ней происходит: с утра она носилась по всему дому и ни на чем не могла сосредоточиться. Маленькое хозяйство брата было в идеальном порядке, но она еще раз проверила и расходную книгу, и небольшую домовую кассу. Все валилось у Клодины из рук: она не могла писать, не могла даже заставить себя играть на фортепиано, что обычно успокаивало ее и доставляло большое удовольствие. Наконец, она решила, что лучше всего сегодня пойти погулять. Уже несколько дней она не видела Беаты и маленькой Леони… Может быть, Беата получила известие от Лотаря. Последнее его письмо было из Милана. Он и Клодина не переписывались: молодая женщина так хотела.
– Ведь мы можем все рассказать друг другу устно, – сказала она ему, – и это будет гораздо лучше, а я буду знать от Беаты, как ты живешь, здоров ли и где находишься.
Поднявшись наверх к Иоахиму, она простилась с ним.
– Куда ты? – спросил он.
– К Беате, Иоахим.
Он встал и с любовью посмотрел на нее.
– Скоро наступит время, когда ты совсем уйдешь! – сказал он.
– Я кажусь себе изменницей при мысли, что оставлю вас!
– Моя дорогая, ты и представить себе не можешь, как я рад, зная, что ты счастлива наконец! Ты хочешь идти в Нейгауз одна?
– Я не боюсь, Иоахим.
Клодина шла быстрым шагом, легко и свободно, как будто сзади у нее выросли крылья.
Она смотрела на бегущий рядом ручей, собравший остаток снега, на мчавшиеся по небу облака, и веселье и сосредоточенность сменялись на ее лице. Охваченная каким-то странным настроением, она вдруг проговорила вполголоса: «А если он уже приехал?»
При входе в парк Нейгауза она остановилась: в ветвях липовой аллеи шумел ветер, дом был безмолвен.
На мгновение робость сковала ее; с бьющимся сердцем и раскрасневшимся лицом оперлась она о столб ворот, не решаясь войти в парк. Снова явилось предчувствие: «А что, если он здесь?»
Еще никто не видел ее – это хорошо! Клодина подумала, что ей следовало бы вернуться, да, вернуться! И вдруг отступила в сторону: по аллее быстро мчался всадник. Она узнала его, несмотря на сгустившиеся сумерки, поняла, куда он едет, и невыразимое блаженство охватило ее. Однако он не должен был ее видеть.
Но тут же раздался тихий возглас: охотничья собака, бежавшая рядом с лошадью, узнала Клодину и кинулась к ней.
Лошадь тотчас же остановилась, всадник соскочил и заключил молодую женщину в объятия.
– Наконец! – сказал он. – И ты тут, благодарю!
Не в силах вымолвить ни слова, Клодина спрятала голову у него на груди. Когда они медленными шагами направились к замку, она наконец произнесла:
– Я почувствовала, что ты здесь. Когда ты приехал, Лотарь?
– Четверть часа назад, дорогая.
– Куда же ты ехал? – спросила она, и по лицу ее промелькнула лукавая улыбка, удивительно красившая ее.
– К тебе, Клодина, – просто ответил он.
Она счастливо улыбнулась ему.
– Теперь ты должен знать, Лотарь, что я всегда любила тебя. Благодарение богу, что он направил твое сердце ко мне.
– Направил к тебе? – взволнованно повторил он. – Я полюбил тебя с того дня, как неожиданно встретил у матери-герцогини. Помнишь, ты пела «Фиалку» Моцарта?
– И потом: «Если хочешь отдать мне свое сердце!» О, помню ли я! Но, Лотарь, если ты уже тогда любил меня…
– Не спрашивай, Клодина, – остановил он ее, – тут лежат те мрачные годы, когда я страдал больше, чем могу сказать.
Она замолкла, снова посмотрела на облака и крепче прижалась к нему. Рядом с ней с другой стороны шла собака, а позади лошадь, которую Лотарь держал в поводу.
– Еще одно, – сказала она, взглянув в его взволнованное лицо. – Лотарь, если ты любил меня, то зачем делал мне больно своими колкостями, зачем унижал меня в моих собственных глазах, так что я приходила в отчаяние?
Он с улыбкой посмотрел на нее.
– Ах ты глупышка! Потому что сердце мое терзалось ревностью и страхом, потому что я страдал от любви к тебе, предвидел, что могло и должно было случиться. Я знал свет и его испорченность, знал, что, напав на тебя, клевета и низость втопчут тебя в грязь. А ты, упрямый ребенок, сделала для меня почти невозможным охранять тебя: наконец, потому что ты не хотела меня понять… Но все это прошло. Теперь ты моя, и я могу быть твоим руководителем, слава богу!
– Слава богу! – как эхо, тихо повторила она.
Лошадь опустила голову и пошла одна к конюшням. Они поднялись по лестнице, и барон Герольд отворил дверь.
– Войди в свой дом, Клодина, – взволнованно сказал он. – Мы будем жить в нем, а не там, в свете, если ты согласна.
Клодина улыбнулась сквозь слезы.
– Согласна ли я? Неужели ты до сих пор не доверяешь мне? Я ничего другого не желаю в целом мире.
Глава 30
Прошло три года.
В кабинете Иоахима сидела в сумерках фрау Беата и беседовала со своим мужем.
– Где Эльза? – спросил он.
– Дорогой, ты становишься еще рассеянней. Где же ей быть, как не в Нейгаузе? Она не может жить без своей тети Клодины и упрашивала меня до тех пор, пока я не послала ее туда с Гейнеманом. Так прекрасно в нейгаузовской детской, и нет никого лучше тети Клодины!
Впрочем, она должна скоро вернуться… Читал ты сегодняшнюю газету? Нет, ну так ты много потерял: во-первых, там сообщается, что слух о браке между его высочеством и принцессой Еленой все более и более подтверждается.
Я нахожу, что это желательно, потому что у маленькой принцессы, несмотря на ее взбалмошный характер, сердце доброе. Она так трогательно ухаживала за герцогиней в Каннах. В последние дни герцогини она ни на минуту не выходила из ее покоев. И она всегда оказывает Клодине столько внимания, видно, ей хочется все загладить. Конечно, я совершенно уверена, что предстоящий брак не по любви, потому что она еще не забыла Лотаря; она выходит за герцога потому, что считает это своим долгом, так же как и он…
– Я согласен, – сказал Иоахим, – что ужасно грустно жить без любящих женских глаз и нежной руки, – и поцеловал руку жены.
Фрау Беата рассмеялась – это был свежий серебристый смех, некогда околдовавший его. Он не понимал теперь, как мог прежде называть Беату, по-детски искреннюю и добрую, «варварской женщиной». Он однажды признался ей в этом, а она в ответ расхохоталась и сказала:
– Я чувствовала себя пригодной исключительно для хозяйства, а ты так высокомерно смотрел на меня, когда я уже любила тебя и твои стихи, и жаждала прекрасного в этой прозаической жизни. Но никто не хотел верить мне, ведь я была одержима бесом хозяйства, была очень скучна и чрезмерно строга…
Беата немного помолчала.