цу, ручку и бумагу. — Итак, вопрос первый: ваша настоящая фамилия?
— Страмбург, — неожиданно для себя выпалил Чарон. — Страмбург Иосиф Карлович.
— Цель вашего появления в Минске?
— Розыск государственного преступника Михаила Фрунзе.
— Для чего вас водворили в тюрьму в Москве?
— Охранке стало известно, что Щербин — минчанин. Я должен был сойтись с ним поближе, сдружиться, чтобы после побега вместе прибыть в Минск. — Он кисло улыбнулся. — Иначе бы вы мне не поверили.
— Арест Щербина в Минске ваша работа?
— Отчасти. Его арестовала полиция. Но скрывать не стану, я приложил руку. Боялся, что он догадается, кто я на самом деле.
— Где он сейчас?
— В тюрьме.
— Шяштокаса помните?
— Шяштокас? Это кто?
— Альгис Шяштокас, литовец. Он вместе с вами находился в московской тюрьме.
— А, этот... Как же, как же! Он единственный, кто мне не верил, и я его больше других остерегался.
— Знаете, где он сейчас?
— Нет, не знаю.
— На какой день вы намечаете арест руководителей подполья? — Михайлов сделал короткую паузу, обдумывая, говорить ли о типографии. Пожалуй, следует дать понять Чарону-Страмбургу, что о его делах известно все. Это поможет сломить волю шпика, заставит его говорить правду до конца. — Насколько мне известно, вы хотели это сделать путем вызова каждого из нас в типографию?
— Господи! — Чарон изумленно обвел глазами подпольщиков. — И это вы знаете?!
— Мы действительно многое знаем, — кивнул Михайлов. — Это позволяет мне сейчас задать только один вопрос: вы согласны сообщить нам всю правду — и о себе, и о других агентах, внедренных в ряды партии?
Страмбург тихо ответил:
— Я понимаю, что иного выхода у меня нет, и поэтому отвечу однозначно: да.
— Тогда берите побольше бумаги и все подробно напишите.
Чарон взял стопку бумаги, поудобнее устроился за столом и начал писать.
КУПИТЕ ЦАРЯ
Ход событий неудержимо приближал все более и более очевидную развязку.
Император, поняв наконец, что сколько бы он ни мотался на поезде по стране, это ничего не даст, что власть в руках ему уже не удержать, пошел на хитрость: направил на имя председателя Государственной думы Родзянко телеграмму о своем отречении от престола. Но даже в эти минуты он пытался спасти самодержавие: отрекался в пользу своего сына, а чуть позже послал новую телеграмму — он согласен передать престол брату Михаилу. Но ход событий ни царь, ни его приближенные уже не могли изменить. Главной политической силой в стране стала партия большевиков.
Несмотря на крайне сложную обстановку в городе, на различные слухи, на заявление командующего Западным фронтом о том, что он не допустит никаких беспорядков в Минске, Михайлов, Гарбуз и приехавший из Орши Любимов решают созвать в ночь на 1 марта совещание представителей большевистских организаций Минска, а также 3-й и 10-й армий. Это решение принималось на квартире Михайлова. Соня, чтобы не мешать мужчинам, вызвалась наблюдать за улицей. Михайлов, возбужденный, по-военному подтянутый, расхаживал по комнате:
— Жаль, что Мясников не успел приехать.
— Очень трудно добираться по железной дороге, — пояснил Гарбуз. — График совсем разладился.
— Да, многое сейчас разладилось, — задумчиво посмотрел на друга Михайлов, — настолько разладилось, что трудно предсказать, как повернутся события завтра. В городе тревожно, обстановка неясная. Поэтому, други мои, нам надо быть готовыми ко всему: и к арестам, и к провокациям. Нельзя даже исключать кровавых столкновений. Ясно только одно: мы не имеем права упускать момент и обязаны сражаться за победу революции всеми средствами. — Он обратился к Любимову. — Исидор, будь любезен, направь ко мне сюда Алимова, Дмитриева и Солдунова.
— Ты что, хочешь их привлечь к подготовке совещания?
— Нет, дорогой. — Сосредоточенное и строгое лицо Михайлова озарилось улыбкой. — Я им поручу вплотную заняться вопросом создания милиции. Ты же сам не раз говорил, что революции нужен надежный отряд, который обеспечит охрану порядка и, если потребуется, сможет встать на защиту завоеваний трудящихся. Я уверен, что одним из первых шагов Совета рабочих депутатов будет создание милиции.
— Ой, гляди, Михаил, — весело заметил Гарбуз, — возьмут и назначат тебя начальником.
— Я — солдат партии. Куда прикажет, туда и пойду. Но если бы меня назначили начальником народной милиции, то я бы... — Михайлов лукаво улыбнулся. — Я бы попросил бы назначить ко мне заместителем тебя, товарищ Гарбуз.
Гарбуз рассмеялся.
— Ну, если к тебе заместителем, то я согласен!
Знали бы они оба, что через несколько дней Михайлов будет назначен начальником Минской милиции, а его заместителем — Гарбуз.
Любимов и Гарбуз ушли, Михайлов прикинул: приглашенные им товарищи придут не раньше чем через два часа. «А не прогуляться ли нам с Соней по городу? Интересно, как люди реагируют на отречение царя?»
Он быстро надел шинель, шапку и сбежал по лестнице.
Во дворе столкнулся с Соней:
— Пойдем прогуляемся.
— С удовольствием!
Они не узнавали города. Всюду суматоха, смеющиеся люди, веселые крики. Шли по Немиге. Вдруг откуда-то из глубины дворов послышались звуки «Марсельезы».
— Слышишь, милая, наша музыка!
— Да, дорогой. Вот и твой день наступил. — Счастливо улыбаясь, она прижалась щекой к его руке.
— Наш день! — поправил Михайлов. Он хотел еще что-то сказать, но вдруг рассмеялся: — Ой, Сонечка, смотри!
Через дорогу прямо на них шел старик. По одежке — мещанин. Он, стыдливо озираясь, нес перевернутый вниз головой портрет царя. Михайлов громко спросил:
— Продаете портрет его Величества?
Старик остановился и удивленно поднял брови:
— Вы что, барин, купить хотите?
— Сколько просите?
Но тут послышался звонкий мальчишеский голос:
— Не покупайте у него, господин офицер, он этот портрет сам в магазине спер. Вот те крест! — мальчишка лихо перекрестился. — Я сам видел. Царь в витрине стоял, и его выбросили во двор, так этот дядька через калитку зашел, цапнул царя-то — и тикать. — Он задорно помахал пальцем перед носом смутившегося старика. — Нехорошо, дед, воровать. Чему нас, детей, учишь?
Соня и Михайлов весело переглянулись.
— Вот видите, уважаемый, — обратился Михайлов к старику, — выходит, что вы нам ворованную вещь, причем негодную, бросовую, хотели продать.
— Ай-ай, как нехорошо, — еле сдерживая смех, поддержала мужа Соня.
— Вас же в полицию сдать надо, — сделал серьезное лицо Михайлов и обратился к мальчишке: — Слушай, хлопец, мы его покараулим, а ты зови городового.
Старик так растерялся, что молча смотрел то на взрослых, то на мальчишку: никак не мог понять, шутят эти люди или говорят серьезно. Неожиданно он швырнул портрет на землю:
— Да ну его, царя этого, проживу и без него! — и чуть ли не бегом подался подальше от греха.
Михайлов легонько тронул Соню за локоть:
— Пошли!
Некоторое время они молчали, а когда в десятке метров от них с грохотом разлетелся на мелкие куски императорский герб, сброшенный группой рабочих с фронтона трехэтажного дома, Михайлов, словно продолжая прерванный разговор, сказал:
— Нет, дорогая, отречение царя от престола еще не значит, что массы, народы России получили реальную власть. У нас впереди тяжелая и изнурительная борьба.
В этот момент до их слуха донесся звон колокола. Михайлов поднял указательный палец:
— Слышишь? Это звонят те, кто веками угнетал народ. А раз их звон праздничный, значит, говорить о нашей победе еще рано.
Они свернули на Богодельную улицу, затем по Преображенской вышли на Соборную площадь и остановились недалеко от Иезуитского костела. Перед ними насколько хватало глаз раскинулся Минск. Над двух— и трехэтажными зданиями на фоне голубого весеннего неба четко рисовались башни Святодуховского монастыря. Площадь, обрамленная строгими зданиями монастырского комплекса, ратуши, каменными домами богатых горожан, казалась огромной и величественной.
— Красота-то какая! — Соня завороженно смотрела на открывшуюся перед ними картину. — Знаешь, Миша, весна в этом городе чувствуется совсем не так, как в Чите, по-иному.
— Нет, Сонечка, дело не только в этом. Мы с тобой встречаем особую весну, весну новой жизни, приход новых отношений между людьми.
Соня опять прижалась щекой к его плечу:
— Мишенька, я так рада за тебя, за то, что ты идешь по жизни верной дорогой.
— Ну что ты, родная, не один я. Нас много... — Взгляд Михайлова стал нежным и теплым. — И ты ведь со мной — верный друг и товарищ, любимая моя!
Соня взяла его под руку:
— Нам пора. У тебя сегодня еще много дел.
Они направились через площадь к Монастырской улице и по ней к Нижнему рынку. Михайлов неожиданно сказал:
— Настанет день, и на этой площади, прямо в центре, мы обязательно поставим памятник солдату-революционеру.
Перешли мост через Свислочь и по Коммунальной стали подниматься к Троицкой горе. Соня спохватилась:
— Мы долго гуляем, как бы гости нас не заждались.
— Успеем, милая. Знаешь, я от нашей прогулки получил такой заряд бодрости, что хватит надолго.
Дома их ожидали Солдунов, Алимов, Дмитриев и невысокий солдат с рыжей бородкой. Солдунов весело спросил:
— Не узнаете служивого, Михаил Александрович?
Присмотревшись, Михайлов подумал, что он действительно где-то видел солдата. Поздоровался за руку и на всякий случай назвал себя. Солдат улыбнулся:
— Стоило чуть бороду отпустить, и тебя уж не узнают. Я же Крылов... Алексей Крылов.
— Вот теперь узнал, — ответил Михайлов. — Ну, здравствуй, Алексей Антонович, здравствуй!
— Меня к вам полковой комитет направил. Даже домой не успел заскочить — прямо сюда.
— Вот и прекрасно. — Михайлов оглянулся на жену. — Соня, ты покорми гостя, а я за это время с товарищами переговорю. Так что иди подкрепись, Алексей, и отдыхай пока. Потом вместе пойдем на совещание.