— Ну вот, теперь вы законный начальник милиции. Поздравляю.
Через несколько минут Михайлов, держа в руке только что изготовленное удостоверение в виде небольшого листка, остановился подле часового.
— Грамотный?
— Никак нет, ваше благородие.
— Э, брось, браток, не «благородие», а «товарищ». Слушай, что здесь написано: «Удостоверение. Предъявитель сего — временный начальник Минской городской гражданской милиции Михайлов Михаил Александрович, что подписано и приложением печати удостоверяется». Ясно, товарищ?
— Так точно, ваше... товарищ начальник милиции.
— Молодец.
— Рад стараться!
— Ты только, браток, не на этих господ, — Михайлов показал головой вверх, — а на революцию старайся.
— Так точно, буду стараться.
ВАШЕ ОРУЖИЕ, ГОСПОДИН ЖАНДАРМ!
Операция по разоружению полиции началась ночью. Михайлов изготовил с Сониной помощью и выдал командирам отрядов специальные мандаты, подтверждающие их правомочия. Сам он во главе небольшого отряда захватил городское управление полиции. Поручив Гарбузу выставить вокруг и внутри здания часовых, он возвратился в Земсоюз, где был штаб по проведению всей операции.
Алексей Крылов доложил:
— Три участка уже разоружены. Оружие складываем в указанных местах.
— Надо сразу вручить его милиционерам. Прибывает, кстати, пополнение?
— Пока прибыло только четырнадцать человек. Вооружили мы шестерых, пятеро требуют тщательной проверки, а троих надо обучать владеть оружием. Студенты, ни разу в жизни в руках ни револьвера, ни винтовки не держали.
Михайлов присел у краешка стола и написал записку Любимову, — тот командовал резервом, состоявшим из солдат, которые прибыли в распоряжение комитета большевиков из фронтовых частей и войск минского гарнизона. Михаил Александрович просил Любимова выделить ему тридцать солдат. Отправив записку посыльным, поднялся на второй этаж в отведенный ему кабинет и стал набрасывать тезисы к завтрашнему выступлению перед рабочими. Главная мысль записалась так: «Верные слуги старого строя, приставшие к нам в момент победы революции, будут делать попытки вернуть выгодный для них старый порядок. Рабочему классу нужно самому следить за ними, быть наготове... Для этого трудовые слои Минска должны организоваться и выделить из своей среды товарищей на почетную работу в народную милицию...»
В дверь постучали.
— Да-да, входите!
На пороге показался дежурный и пропустил в кабинет кутающуюся в большой шерстяной платок девушку. Михайлов пригляделся и радостно воскликнул:
— Надюша! Какими судьбами?
Да, это была сестра Павла Катурина. Павел познакомил с нею Михайлова несколько лет назад.
Михайлов, отпустив дежурного, помог Наде снять шубу и пригласил ее поближе к жарко натопленной изразцовой печи. Надя, грея руки, начала рассказывать:
— Я к вам прямо из Петрограда. ЦК очень обеспокоен тем, что меньшевики и эсеры, вступив между собой в сговор, сразу же после свержения царя взяли курс на расправу с большевиками. Поэтому очень важно, чтобы созданная уже во многих городах милиция имела в своих рядах как можно больше большевиков. Это первое. Теперь второе: рассказывал ли Алимов, что в Городской думе работает один московский большевик?
— Да, конечно. Его фамилия Онищук?
— Совершенно верно, Вячеслав Дмитриевич Онищук. Он старый друг Павла. Так вот, в ближайшие дни в Минск поступит сообщение о назначении Самойленко губернским комиссаром Временного правительства. Онищуку обязательно нужно попасть на работу к Самойленко. Сделать это ему, как фронтовику, будет не очень сложно. И все же вам предложено позаботиться, чтобы его авторитет как военного специалиста в глазах Самойленко еще более возрос.
— Хорошо, постараемся. Как Павел?
— Нормально. Правда, я его уже почти две недели не видела. В Петрограде было много дел, а затем сюда направили. Хорошо, что документы надежные — быстро добралась.
— Как меня нашла?
— Я же знала, что ты в Земсоюзе. Спросила на вокзале, где ваше хозяйство. Оказалось, рядом. Я прямо сюда.
— Устала?
— Да как тебе сказать... Последнюю ночь не спала совершенно. В поездах черт знает что творится. Жулья — хоть пруд пруди. А у меня литература, боялась даже глаза сомкнуть.
— Где твой багаж?
— Внизу, у дежурного.
— Хорошо, сделаем так: ты посиди, а я пойду соображу, как тебя ко мне домой доставить.
— Домой? — смутилась Надя. — Ей-богу, неудобно тебя с женой беспокоить.
— Перестань, Наденька, ты не знаешь мою жену. О тебе и о Павле я ей не раз рассказывал...
По лестнице Михайлову навстречу спешил дежурный:
— Прибыли группы Алимова и Дмитриева, оружие привезли. Но у Алимова неприятности — один солдат убит, а рабочий, молодой парень, ранен.
— Где Алимов?
— Внизу.
Михайлов бросился вниз, в дежурное помещение. Алимов стоял возле сидящего на стуле раненого и смотрел, как пожилой врач перевязывает парню плечо. Увидев Михайлова, стал рассказывать:
— Только мы подошли, как оттуда, из-за дверей, из окон, начали стрелять. Солдата Вишневского, гады, убили и вот Мироновича ранили. Окружили мы дом, я крикнул, кто мы, и предложил прекратить огонь. А оттуда слышу: «Сволочи большевистские, мало мы вас перестреляли! Не подходите — перебьем!» Положение сложное. И людьми жалко рисковать, и сидеть ждать чего-то тоже не годится. Дали пару залпов по окнам и дверям, а затем я кричу: «Вы, господа полицейские, окружены. Если не прекратите сопротивление, будете уничтожены. На размышление — одна минута!» И что вы думаете, Михаил Александрович: ровно через минуту из окна выпрыгнули трое, затем еще трое, потом — почти все остальные. В общем, когда мы заняли участок, то узнали, что где-то за час до этого туда прибыли все приписанные к нему полицейские. А собрал их некий господин Самойленко — брат того самого Самойленко, гражданского коменданта. И от имени городских властей приказал участок не сдавать и не разоружаться. Они заранее к обороне подготовились...
— Где этот господин?
— Застрелился, сволочь, когда увидел, что остался один.
Михайлов распорядился перенести раненого наверх, а сам направился к телефону. Просил станцию соединить его с квартирой коменданта. Высокий женский голос ответил:
— Господин Самойленко приказал его не беспокоить.
Михайлов, подавляя раздражение, как можно спокойнее сказал:
— Барышня, с вами разговаривает начальник милиции города Минска. Мне срочно нужно переговорить с комендантом.
— Я знаю только полицию, а ни о какой милиции даже слыхом не слышала. Соединять не буду.
— Как ваша фамилия?
— Ишь, чего захотел! — с явной издевкой ответила телефонистка и отключилась.
Положив трубку на рычаг, Михайлов спросил у дежурного:
— Где Дмитриев?
— В соседней комнате оружие сдает.
— Позови.
Дмитриев не заставил себя ждать. Он радостно улыбался.
— Все в порядке? — спросил Михайлов.
— Да, господа полицейские охотно расстались с оружием и сразу же разошлись по домам.
— Хорошо. Теперь слушай: возьми трех-четырех человек и направляйся на телефонную станцию. Наведи там порядок. Ну, чтобы они обслуживали милицию в первую очередь. Разъясни ситуацию, понял?
— Понял, Михаил Александрович.
— Да, еще. Посмотри, что там за публика среди этих телефонных барышень. Может, кое-кого следует отправить домой.
Дмитриев ушел. Михайлов обернулся к Алимову:
— Ты на грузовике?
— Да, вот оружие и раненого привез.
— Значит, так. Видишь саквояж и чемодан в углу? Поднимись на второй этаж, там одна моя знакомая сидит. Возьми ее, эти вещи и отвези ко мне домой. Соне скажи, чтоб накормила гостью и спать уложила. Меня пусть не ждет. Когда возвратишься, — Михайлов взглянул на часы, — в жандармском управлении уже рабочий день начнется. Поедем туда.
Ничего не подозревающий Алимов стал подниматься по лестнице. Михайлов, улыбаясь, смотрел ему вслед. «Представляю, что сейчас там произойдет!» И тут увидел входящего в дежурное помещение Солдунова. Рука у него была перевязана.
— Что, зацепило?
— Немножко. Не все господа полицейские хотят добровольно с даху слазить.
— Откуда слазить? — переспросил Михайлов.
— С даху... Ну, с крыши. Это я так, по-нашему. — Солдунов снял шапку и устало опустился на стул. — Один полицейский, вместо того чтобы по-доброму отдать револьвер, рванул от нас в какой-то кабинет. Ну, мы за ним, а он прямо через дверь как смолянет. Хорошо, что в руку.
— Взяли его?
— А как же. Выждали, пока последнюю пулю выпустит и — в кабинет. Не успел перезарядить свою пушку. О, с кем это наш Роман?
Со второго этажа спускались Надя Катурина и Алимов. Оба деловые, озабоченные. Алимов кивнул Солдунову, взял Надины вещи.
— Ну, мы поехали, Михаил Александрович.
— Счастливо отдохнуть, Надюша. А тебя, Роман, я жду.
— Что за красотка? — спросил Солдунов, когда двери парадного, пропустив Надю и Романа, закрылись.
— Красотка? В данном случае она — посланец ЦК партии. Вот так-то! — похлопал Михайлов по плечу обескураженного Солдунова. — А теперь пойдем ко мне...
Вскоре прибыли еще две группы. У них обошлось без происшествий. Михайлов был доволен: разоружение полиции, можно считать, прошло с малыми потерями.
В двери показался дежурный:
— Товарищ Михайлов, тут пришел какой-то гражданин. Хочет видеть Алимова, а если его нет, то вас.
— Ну что ж, зови сюда.
Солдунов поднялся:
— Если я вам не нужен, то пойду к хлопцам, они там полицейское оружие сдают.
— Да-да, Петр Афанасьевич, действуй, но людей своих не отпускай — могут пригодиться.
На пороге Солдунов разминулся с молодым мужчиной. Высокий, в добротном пальто, в новенькой шапке-ушанке, он производил внушительное впечатление.
— Здравствуйте, вы товарищ Михайлов?
— Здравствуйте. Я Михайлов. Слушаю вас.
Про себя Михайлов отметил, что пришедший чуть-чуть заикается и, стараясь скрыть это, специально подбирает слова.