Сазон слушал и представлял себя на месте этого Журавлева. Он ведет громадный многотонный фургон по горной дороге. У самых колес за бетонными столбиками бездонная пропасть. А ему хоть бы что!.. Он отогнал видение и спросил о главном:
— А машина-то в школе для чего?
— Кружок организуем. Учиться ездить будут.
— А кто учить будет, вы?
— Нет. У меня своих дел по горло.
— А кто тогда? В школе же одни бабы! — выпалил Сазон. Смутился и поправился: — Ну, женщины, что ли, учить будут?
— Так это с нового учебного года. А в июле мужиков в школе прибавится. Придут два мировых парня. Физруки. Они тут, знаешь, что зимой устроили?
— Знаю, — буркнул Сазон. Уж он-то никак не мог забыть бегства своего войска под натиском батальонов братьев Жихаревых. Но не забыть ему и другого: не появись тогда эти физруки, что бы с ним сделал Алик? И он спросил с надеждой: — Так учить физруки будут?
— Нет. Старший вожатый.
— Алла! — засмеялся Сазон.
— Да нет. Из института приезжает парень. Мотогонщик. Кандидат в мастера. Будет вместо Аллы. Ну и кружок вести — тоже. Он тут был комсомольским секретарем. Бойченко его фамилия.
— Серега! — восторженно крикнул Сазон. — Это же такой парень!
— Мы с ним вместе… Он дедом Морозом был, а я — его помощником. Нам даже премию дала Алевтина Васильевна…
— Ну вот видишь! Руководитель свой человек. Значит, тебе место в кружке обеспечено, — сказал военрук. Но увидев, как помрачнело лицо помощника, предложил — Всех дел сразу не переделаешь, Шабаш! Загоним машину да пошли руки мыть.
— Нет. Я лучше дома помою. До свиданья, — попрощался Сазон. Встреча с директором совсем не входила в его планы. И еще ему хотелось почему-то скорее остаться одному. — Я еще приду!.. Завтра! — крикнул он, поворачивая за угол.
В классе новое увлечение. Когда Саша на собрании говорила, что у ребят не должно быть двоек, Зиновий, только что прочитавший книгу о боях советских летчиков в Испании в 1936 году, с места подтвердил:
— Правильно. Но пассаран!
— Что? — переспросила Саша.
— «Но пассаран» — это по-испански: они не пройдут!.. Ну, двойки не пройдут в журнал и дневник, — объяснил Зиновий.
Испанская фраза всем очень понравилась. И пошло! Каждый день в классе кто-нибудь обязательно произнесет фразу на непонятном языке: немецком, греческом или даже латинском.
— Что это такое? — спрашивали открывателя.
— Отгадайте! — смеялся он и, проманежив приятелей несколько уроков, наконец, открывал тайну.
Если перевод нравился, фраза входила в словарь «бэшников». Ею пользовались. Хохотали, глядя на вытаращенные глаза непосвященных. А дома рылись в словарях, справочниках, журналах, выискивали что-нибудь позаковыристей.
Но всех перещеголял Женя. Когда Стасик, всегда бывший с математикой не в ладу, вдруг блестяще ответил Лидии Николаевне и получил первую в жизни пятерку, Женя сказал:
— Ой, Стаська! Навварта Маср!
Все засмеялись, а Лидия Николаевна спросила:
— И что же это означает, Женя?
Очень не хотелось Жене так скоро открывать тайну. Но что поделаешь: не откажешь же любимой учительнице!
— Это у египтян такой обычай. Другу дорогому, гостю желанному при встрече и расставании говорят: «Навварта Маср!», что означает; «Ты озарил Египет!»
— Прекрасный обычай! — одобрила Лидия Николаевна. — Почаще бы вы «озаряли Египет», как сейчас это сделал Стасик.
Отныне тех, кто получил пятерку, сделал что-то хорошее для всех или подал толковую мысль, награждали дружеским выкриком: «Навварта Маср!» А тем, кто оскандалился, не оправдал надежд, говорил просто по-русски: «Нет. Ты не озарил Египет».
Женя с Зиновием перед началом уроков в пионерской играли шахматы, когда влетела взволнованная Зойка!
— Сидите?.. А там посылка из Вьетнама! У директора лежит.
Они побежали. Но Алевтина Васильевна посылку не отдала:
— Скоро звонок. Потом у вас шесть уроков. Завтра возьмет. Ведь там, наверно, письмо. А как читать будете?..
После уроков кинулись в университет, искать товарища Вана.
В девять утра в пионерской комнате Саша разрезала мешковину; которой был обшит ящичек. Вынула письмо и еще что-то.
— Что это?! — все приподнялись со стульев.
— Я не знаю… — сказала Саша.
— Дай сюда! — вскочил Зиновий. Он развернул засохший пальмовый лист. Ребята увидели в его руках кусок металла величиной с ладонь с острыми рваными краями.
— Осколок, — тихо сказал Зиновий. И вслед за ним это слово почему-то шепотом повторили все: «Осколок… осколок…»
— Откуда?! — взволнованно спросила Зойка товарища Ван. Остальные тоже повернулись к нему и ждали.
— Я про-чи-ту вам, — растягивая слова, с акцентом сказал Ван.
«Дорогие советские друзья!
Мы уже отвечали на ваше дружеское письмо. А теперь шлем вам посылку.
У нас большое горе. Три дня назад американский самолет прокрался за облаками и так внезапно напал на нашу школу, что не успели спрятаться, когда начали рваться бомбы… Восемнадцать наших товарищей убито и шесть ранено. Зенитчики сбили его ракетами. Бомбардировщик упал и взорвался в тысяче чыонгах[1] от нашей школы. Посылаем вам осколок сбитого американского самолета как символ борьбы и непреклонной воли нашего народа победить. Вьетнам будет свободным!..»
К концу письма Ван читал все медленнее, чаще ошибался. Туп желваки вздувались на его скулах, гневно блестели глаза.
Всем захотелось пожать ему руку, сказать какие-то хорошие слова. И он жал им руки, говорил взволнованно:
— Да. Я уверен! Вьетнам победит… О! Наша страна прекрасна!.. Да. Спасибо… Советский народ — лучший друг Вьетнама…
Потом всех потянуло посмотреть, потрогать этот обгорелый, искореженный кусок металла с мелкими вдавленными буквами: «Made in USA». — «Сделано в США». Это все, что осталось от самолета-убийцы, «летающей крепости» — Б-52. Но другие, еще не сбитые, летают! Может, вчера, сегодня, сейчас ловят в прицелы затерянную в джунглях школу, больницу, деревенские хижины…
— Надо ответить, написать письмо, — предложила Нина.
— Ответить мало, — сказал Женя. — Надо сделать что-то такое!
— Послать письмо президенту! — выкрикнула Зойка. — Пусть не трогают школы!
— Правильно! Пусть убираются из Вьетнама!.. Пусть президент ответит!.. Так он тебе и ответит!.. А что?.. Адрес не знаем, не дойдет!.. Чего там! Так и напишем США, Белый дом, Президенту… Только побольше марок наклеить — тогда дойдет! — кричали ребята.
— А посылки во Вьетнам отослали? — спросил Стасик.
— Нет еще, — сказал Сережка. — Да сколько там. Всего триста рублей выручили за металлолом и бумагу. Этого же мало.
— Мало! — поддержали его. — Если бы каждый класс столько!
— Стойте! — вскочил Зиновий. — Нужно самим заработать.
— Сказал!.. Заработать… А где заработаешь?
— Есть где! — настаивал Зиновий. — Вчера из совхоза приехал Семен Семенович. Они там машины ремонтировали. В совхозе нужно это… ну к проволочкам ветки виноградные подвязывать. А рабочих — кот наплакал. Вот бы нам туда! Ведь подшефный…
— А что?! Махнуть всем классом! — загорелись мальчишки.
— А кто нас отпустит?
И тут только все вспомнили о классном руководителе.
— Лидия Николаевна! — окружили ее ребята. — Нужно поехать! Деньги заработаем — отошлем во Вьетнам!..
— Горячие головы! Раз-два — и поехали. Это же не в кино сходить. Не понравилось — ушел с сеанса. Сейчас шумите, а завтра, может, полкласса раздумает.
— Нет! Не раздумаем!
— Ну вот что. Вы дома поговорите. А я пока почву прощупаю.
— Хорошо! Только вы недолго щупайте…
Родители большинства согласились. Остальных ходили уговаривать целыми делегациями. И когда везде договорились, вдруг выяснилось, что Алевтина Васильевна против…
Это ошеломило их. Но только на два урока. А потом началась осада директорского кабинета. Отпрашивались с урока «на минутку», бежали на первый этаж и, просунув голову в двери, уговаривали: «Алевтина Васильевна, а мы уже не маленькие — через месяц — семиклассники… А уроки мы там делать будем…»
— Эт-то что за комедия! — прикрикнула на них директор. — Вместо того чтобы учиться, бегают тут по одному…
Тогда утром, до занятий, явились всем классом. Заполнили коридор. Пока директор не пришла, давали наставления делегации.
— Вы на политику нажимайте. Вьетнаму, мол, помощь нужна! Осколок покажите! Пусть пощупает… И газеты!.. Хоа Ван Мыну тоже тринадцать было, а он уже пятьдесят карателей уничтожил… А мы что?.. И про учебу… Не отстанем. Пусть не боится!..
— А если совсем соглашаться не будет, — таинственно сказал Зойка, — напомните, как она сама на фронт сбежала. И раненых спасала. И ей орден дали! А нам так и в совхоз нельзя?!
— Откуда ты это знаешь?
— На избирательном участке в автобиографии прочитала. Вот!
— А она не обидится?.. А то все дело испортим.
— А чего обижаться? Правда ведь. Если она сознательная…
— Я сознательная, — раздался насмешливый голос за спиной.
Они мигом обернулись и смолкли. Сзади стояла Алевтина Васильевна. Зойка ойкнула и спряталась за спину Жени.
— Лучше бы дома уроки учили, чем митинговать, — сказала она. Но, увидев помрачневшие физиономии «бэшников», широко улыбнулась и спросила: — Так когда же вы хотели ехать?
— Можно?!.. Разрешаете?!.. Ура-а-а!.. Алевтина Васильевна, Навварта Маср! — восторженно закричали они.
Второго мая в начале десятого, наискосок от школы, прямо у Сазонова двора, остановились две большие грузовые машины. А к школе стали подходить «бэшники», одетые по-дорожному, с рюкзаками и чемоданчиками. Родители окружили директора и Лидию Николаевну, выясняли подробности, записывали адрес.
Зиновий, выбранный ребятами и утвержденный директором командиром рабочего отряда, переходил от группы к группе, составлял списки, распределял по машинам. В отцовских бриджах и сапогах, тужурке-штормовке, подпоясанный солдатским ремнем, он и внешне походил на командира. Говорил коротко, уверенно. Его слушались ребята, то и дело подходили посоветоваться.