«Тут тебе и крышка, – с радостью подумал Мыттев. – Далеко не уйдешь!»
Нарушителя Федор увидел на крыльце, когда обошел дом. Ефрейтор вскинул автомат, крикнул: «Стой!» – тут увидел, что магазина в автомате нет – его вырвало где-то на озере или в кустарнике и камыше. Нарушитель, взбиравшийся на крыльцо на четвереньках, лег на ступени, сунул руку за полу изодранной куртки и выхватил пистолет.
– А, гад! – крикнул Мыттев и швырнул в нарушителя автомат.
Прозвучал выстрел, пуля отбила от крыльца кусок – удар автомата прошелся по руке нарушителя; Федор кинулся на него, пытаясь скрутить ему руки; они боролись, чувствуя, что силы их иссякают с каждой секундой.
Разбуженный криками ефрейтора и выстрелом хозяин выскочил на крыльцо, вначале не поняв, в чем дело, но, увидев Федора, хватил нарушителя кулаком по голове.
– Свяжи его, – тихо проговорил Федор. – На берегу Николай остался. Найди.
И нарушителя, и Федора Антон Соколенко затащил в комнату, связал веревкой руки задержанному, крикнул жене: «Оттирай их!» – накинул полушубок, выскочил из дома и торопливо зашагал к озеру, навстречу евгею.
А через несколько минут по этому же месту бежал к озеру ефрейтор Мыттев.
Оказавшись в тепле, Мыттев разморился. Он сел на лавку и с полным безразличием посмотрел на нарушителя. Он слышал шум ветра, не понимая, где и что так неприятно свистит и завывает, почему вздрагивает дом. Мыттеву снова, как и на озере, в камыше, хотелось, чтобы наступила тишина. Но труба выла, ставни стучали о рамы торопливо и громко, дом вздрагивал, и Мыттев постепенно все яснее осознавал, где он и что произошло с ним и Николаем. Евгей, озеро, нарушитель… А Николай на озере! Даже если с ним ничего не случится, он может двинуться в другую сторону, обессилеть вконец и замерзнуть. Мыттев вспомнил слова Николая: «Как слепой котенок», – и подумал, что прав он был тогда, сравнивая себя с котенком. Но и сейчас, через два месяца, не слишком он и прозрел…
Здесь нет неоновых светильников, нет ни красных, ни зеленых огней с надписью «стой», «переходи». Даже он, Мыттев, не сразу понял, как все это с ними произошло, не сразу пришел в себя. А Николай? Молодцом он себя держал до озера, не отставал, хотя силенки у него – кот наплакал. Теперь, наверное, совсем растерялся. Спасать его нужно. Антон Соколенко долго может проискать…
Все эти мысли, сменяя одна другую, пронеслись в голове Федора и заставили его пересилить усталость.
Когда хозяйка вышла из кухни с гусиным жиром, чтобы натереть лицо и руки Федора, а уж потом «бандиту связанному», Мыттев стягивал нарушителю веревкой ноги.
– Чего ты его так? Аль боишься, что не сладим?
– Смотрите за ним, я на озеро, – ответил Мыттев и, схватив автомат, выбежал из дома.
Николая и Антона Соколенко Мыттев встретил на берегу озера. Лодочник поддерживал солдата.
– Где нашел? – спросил Мыттев у Соколенко.
– Тебя искал. У следа стоит, пошатывается, Мыттев тоже взял Николая под руку.
– Крепись. Вообще-то хороший ты мужик. Я тебе помогу. Научу тебя таежником стать.
Поддерживая друг друга, они неторопливо шагали к дому лодочника, а ветер трепал лохмотья маскхалатов.
Обыкновенное происшествие
Застава стояла у подножия ледника Ползущего. Серебристым тупым клыком ледник упирался в небо, a к нему прижимались другие, поменьше. Пограничники всем им дали названия: Медвежья Грива, Малютка, Пингвиненок. Посмотришь со двора заставы на Ползущий, он будто рядом, рукой подать, но до него километров десять по осыпям, над обрывами, со снегом по колено. На заставе так и говорят: «Глазам завидно, ногам больно».
Раньше пограничники на ледниках бывали редко и только в хорошую погоду. Никто не предполагал, что через них могут пройти нарушители. А два года назад пограничный наряд обнаружил в седловине между Ползущим и Медвежьей Гривой следы. Найти в горах человека, если прошло много времени, не легче, чем иголку в стоге сена, и вся застава не спала несколько суток, пока нарушитель не был задержан. С тех пор службу на ледниках солдаты несут постоянно.
Трудный этот участок. Высота почти пять тысяч метров над уровнем моря. Грозы с градом вместо дождя, метели даже летом и снежные обвалы. Но пограничники поднимаются в горы. Одеваются лишь потеплей, да с запасом берут продукты.
Сегодня на Ползущий начальник заставы направил ефрейтора Семена Андрющенко и рядовых Романа Олтухина и Олега Баскова. Идут они по тропе медленно и осторожно, впереди Андрющенко, за ним, метрах в двадцати – Олтухин и Басков. Басков на ледниках первый раз, оглядывается время от времени назад, на заставские дома, которые становятся все меньше и меньше.
Пограничники обогнули придавленную снегом скалу и повернули в узкое ущелье. На крутых склонах сквозь толстый пушистый снег проглядывали наконечниками стрел камни, а со скал угрожающе свисали пухлые языки карнизов. Басков нерешительно остановился, затем оглянулся и не увидел заставы, привычный вид которой все время подбадривал его. Баскову стало жутко.
– Ты что? – повернулся Олтухин к Баскову, услышав, что напарник остановился.
– Ничего, – ответил неуверенно Басков.
– Пошли, – понимающе улыбнулся Олтухин. – Не отставай от меня.
У выхода из ущелья Андрющенко подождал своих товарищей.
– Похоже, что попадем в пургу, – проговорил он.
Олтухин утвердительно кивнул, а Басков с недоумением смотрел то на одного, то на другого. Ледники ослепительно блестят под лучами солнца, небо светлое высокое-высокое, на нем лишь несколько тучек, а воздух неподвижен.
– Не удивляйся, – ответил Андрющенко на молчаливый вопрос молодого солдата. – Видишь, тучи собираются? Если бы справа от Ползущего, то ничего, а раз слева – закроют ледник. Часа через два-три закроют. Тут уже все изучено. Запоминай.
Вершина Ползущего, как и предполагал ефрейтор Андрющенко, встретила пограничников ветром, несильным, но гнал он на вершину одну за другой тучи. Через холодную мокрую мглу ничего не было видно, поэтому Андрющенко, посоветовавшись с Олтухиным, решил перевалить через ледник и спуститься ниже туч, чтобы они не мешали наблюдению, и там, выбрав поровнее место, пообедать, а затем осматривать, как приказал начальник заставы, седловины и другие ледники.
Вниз они шли тоже медленно, как и вверх, – в горах спуск не легче, а трудней, но прошло уже много времени, и пора было бы выйти из полосы туч, однако никакого просвета не появлялось, и теперь было такое ощущение, что нет ни гор, ни земли вообще – нет ничего на свете, кроме белой тверди под ногами и серой мути вокруг. Даже Андрющенко почувствовал себя неуверенно, остановился и, обращаясь к Олтухину, спросил:
– Может, Роман, в седловину сразу двинем?
– Можно, – немного помедлив, ответил Олтухин.
Андрющенко повернулся к Бескову:
– Километр пройдем по склону, потом – вниз. Точно в лощину спустимся. Считай шаги.
Из полосы низких туч они вышли раньше, чем предполагали. Тучи на этом склоне Ползущего неровной рыхлой стеной поднимались вверх метров на двести; стена эта, казалось, упираетется в такую же рыхлую крышу, быстро двигающуюся над горами. И седловина, и ледник Медвежья Грива, угрюмый, неприветливый, были хорошо видны со склона Ползущего.
– Перекусим в седловине, гривку медвежью прочешем, Малютку оглядим и – домой, – высказал свое решение ефрейтор Андрющенко, достал из чехла бинокль и стал осматривать горы.
Через несколько минут пограничники, обходя трещины, – а их на Ползущем много, – стали медленно спускаться в седловину, а следом за ними, тоже медленно, двигалась серая лохматая стена, не приближаясь и не удаляясь; все ниже и ниже спускалась «крыша». И Андрющенко, и Олтухин, и особенно Басков тревожно поглядывали на двигающиеся за ними тучи, но никто не высказывал вслух своей тревоги, только Андрющенко ускорил шаг. Разрыв начал увеличиваться, и вскоре стена отстала от пограничников метров на двести, но все же продолжала наступать. Остановилась она лишь у самой седловины – ветер задержал ее медленное, грозное движение. Он отрывал серые мягкие клочки и уносил их вниз, в ущелья. Пограничники, выбрав неглубокий расщелок, чтобы укрыться от ветра, подогрели на сухом спирте консервы и хлеб, запили обед растопленным снегом и двинулись на Медвежью Гриву. Стена все стояла на месте, только «крыша» опустилась еще ниже, потяжелела, будто налилась свинцом.
– Придавят нас эти чертовы тучи, – пробурчал Олтухин.
Андрющенко не услышал этих слов – он шел впереди, а Басков ничего не ответил, только зашагал быстрей, чтобы догнать ефрейтора.
Чем выше поднимались пограничники по склону Медвежьей Гривы, тем ветер становился сильней, но солдаты, казалось, не замечали этого. На вершине они легли на лед, для маскировки, и минут пятнадцать осматривали открывшиеся перед ними ущелья. Кругом тусклая белизна. Даже ели, которые росли внизу, на склонах ущелий, возвышались белыми конусами, словно большие головки сахара.
– Давно, говорят, не было такой снежной зимы, – проговорил ефрейтор Андрющенко, передавая бинокль рядовому Баскову. – Смотри, какие карнизы на склонах.
– Сильные обвалы пойдут, – добавил Олтухин.
Наряду оставалось, перевалив небольшой ледник Малютку, осмотреть еще одну седловину, а оттуда, вновь перевалив через Медвежью Гриву, – на заставу.
С Малютки спуск в долину был, но очень крутой. Там проходили лишь летом, зимой же пользовались этим маршрутом в исключительных случаях, хотя и Андрющенко, и Олтухин, и другие солдаты изучили этот маршрут вместе с начальником заставы капитаном Шамшиновым. Опасный маршрут. Тропа местами пролегает там по очень узкой кромке, нависающей над глубокими пропастями. Кто и когда проложил ее? Никто на заставе не знал. Может, теки протоптали ее своими жесткими копытами, может, бесстрашные охотники за барсами, может, контрабандисты, может, первые пограничники или казаки, сотня которых до революции стояла на месте нынешней заставы, а может, и те, и другие, и третьи? Тропа эта самая короткая и спускается в долину к одинокому домику, в котором живет охотник. А от него до заставы всего километров пять.