«Придется, видно, сегодня по той тропе спускаться», – подумал Андрющенко, потому что погода все ухудшалась.
Низко нависло бурлящее темными облаками небо; стена, остановившаяся между Ползущим и Медвежьей Гривой, хотя ветер отрывал от нее большие куски, не отступала и, казалось, не собиралась этого делать, а, наоборот, стремилась пробиться сквозь ветер, заполнить седловину, окутать Медвежью Гриву, опуститься всей своей чернотой на горы. А если это случится, через Ползущий идти обратно будет невозможно: наверняка потеряешь ориентировку. Тогда – только вниз, куда тучи еще не успеют сползти.
Наряду, правда, можно было сейчас повернуть обратно, на заставу, и никто не упрекнул бы Андрющенко за это (начальник заставы, отдавая приказ, предупредил: «Не рисковать!»), но ефрейтор решил двигаться вперед, считая, что Малютку осмотреть нужно, чтобы потом уверенно доложить начальнику заставы: «Признаков нарушения границы не обнаружено». Сомневался Андрющенко лишь в одном: сможет ли Басков пройти по трудному маршруту.
«Должен. Если что, поможем», – мысленно ответил он на свои сомнения, а вслух скомандовал:
– Пошли!
Наряд поднялся на Малютку. Андрющенко достал бинокль, но не успел еще поднести его к глазам, как Роман Олтухин воскликнул:
– Следы!
Седловину действительно пересекала ровная строчка следов, прерывавшаяся в тех местах, где снег был твердым.
С Малютки пограничники скатились к самым следам и стали внимательно рассматривать примятый снег. Прошел человек. Совсем недавно. Будет спускаться, наверное, к домику охотника. Должно быть, знает местность.
Быстро, насколько позволял разряженный горный воздух, солдаты двинулись по следам. Впереди – Андрющенко, метрах в тридцати за ним – Басков и Олтухин. Теперь они не замечали ни туч, опускавшихся все ниже и ниже, ни того, что ветер постепенно стал усиливаться; сохранить дыхание, увидеть и задержать нарушителя здесь, на ледниках, – эта мысль занимала сейчас пограничников. А тучи опускались и зловеще чернели.
Андрющенко остановился. Он увидел, что нарушитель не пошел по тропе, ведущей к охотнику, а резко повернул вправо. А там, ефрейтор знал это, – обрыв. Там горы непроходимы. Видимо, решил отдохнуть в каком-нибудь расщелке. А может, он знает горы лучше? Андрющенко вспомнил слова старого охотника Антона Никифоровича:
«Где пройдет барс, там пройдет человек. Полюбишь горы – везде они пустят».
Пока подходили к ефрейтору младшие наряда, тучи опустились, окутав солдат непроницаемой мглой и холодом. Ветер рванул эти тучи и на смену им принес мелкий снег.
«Вот черт! – мысленно выругался ефрейтор Андрющенко. – Заметет следы». – А вслух проговорил:
– На заставу нужно доложить, чтобы успели перекрыть выходы в долину. Мы-то теперь потеряем следы, но и преследовать тоже надо. Что будем делать?
– Мы с Олегом пойдем по следу, – ответил Олтухин.
– Хорошо. Давайте. А я на заставу. У охотника коня возьму. Старшим ты, Олтухин.
По едва заметным следам (ветер начал заметать их) Басков и Олтухин подошли к обрыву. Метрах в трех внизу были видны глубокие вмятины: нарушитель спрыгнул в рыхлый снег. Следы вели вниз, а метров через тридцать поворачивали за скалу. Снег на вершине скалы напоминал шапку, сдвинутую набекрень. Ветер отрывал кусочки этой шапки, но унести с собой не мог, и они падали вниз.
– Петляет, – пробормотал себе под нос Олтухин, спрыгнул с обрыва и подал сигнал Баскову.
Утопая по колено в снегу, осторожно, чтобы не вызвать оползня, продвигались Олтухин и Басков по следам нарушителя. Вот и скала.
– Стой здесь. Жди сигнала, – приказал Олтухин Баскову и медленно начал обходить скалу.
Оставил он Баскова здесь потому, что нарушитель мог быть вооружен и притаиться за скалой. И если они вдвоем попадут под выстрелы, трудно сказать, чем все закончится.
За скалой – ни следов, ни нарушителя. По неширокому ущелью, круто поднимавшемуся на ледники, ветер гнал поземку. Немного выше скалы от ущелья отходил расщелок, но и в нем, насколько видел Олтухин, поземка сровняла снег.
– Замело, – пробормотал Олтухин. – Куда он пошел, в расщелок или вверх, на ледник?
Нужно идти и на ледник, и осмотреть расщелок, а как пустишь одного Баскова? Но другого выхода нет. Олтухин повернулся к Баскову:
– Пойдешь вверх один. Прямо по ущелью, до ледника. Там трещины. Первая будет на твоем пути. Осмотри ее и жди меня. Я пойду в расщелок. Он тоже немного дальше выходит на ледник. Понял?
Басков не ожидал этого. Незнакомое место, метель. И он один в этих страшных горах. Но сказать ничего против решения Олтухина не мог. Понимал: где-то здесь нарушитель и его нужно искать.
– Все ясно, – ответил Басков, стараясь придать голосу твердость.
Обогнули скалу. Олтухин пересек ущелье и углубился в расщелок. Басков остановился, провожая товарища глазами. Сейчас он с завистью думал о рядовом Олтухине, который, как казалось Баскову, ничего не боится. Но теперь его нет рядом, а идти надо. Идти, куда приказал Олтухин. Там может быть нарушитель…
Совсем немного осталось до ледника. Скалы, у входа в ущелье высокие, почти совсем сошли на нет. Вот-вот Басков выйдет на открытое место. Но в это время за его спиной что-то глухо ухнуло, солдат вздрогнул, резко повернулся назад и увидел, что на скале, у которой они Олтухиным разошлись, снежная шапка разделилась и сползает вниз.
«Обвал!»
Сразу загудели будто все горы, снег огромный белыми потоками летел со скалы и стремительно несся вниз. Басков увидел все это и сразу же, подгоняемый желанием скорее выбраться из ущелья, побежал вверх, не обращая внимания на то, что тяжело дышать, ни на то, что сердце забилось часто и гулко. Горы гудели, справа и слева с невысоких скал падали комья снега, а потом Басков почувствовал, что снег потянул вниз и его – начался оползень.
Снег здесь был неглубок, но все же, поскользнись Басков, стянуло бы его назад, закрутило бы в снежном водовороте, и Басков напрягал все силы, чтобы устоять на ногах и вместе с тем все время подниматься выше, где снег твердый и не ползет. Прошло всего минуты три, но Баскову казалось, что борьба длится бесконечно долго; он был так напряжен, что не сразу заметил, что снег под ногами уже не проминается, а когда почувствовал это, то распрямился и облегченно вздохнул. А ветер, здесь ничем не сдерживаемый, тугой волной бил обессиленного солдата. Басков повернулся спиной к ветру. Он увидел оголившиеся темно-коричневые, почти черные скалы и, прислушиваясь к удалявшемуся вправо и влево грохоту, подумал: «Пронесло. Успел уйти. Олтухин тоже в стороне оказался».
Басков считал, что обвал прошел только в этом ущелье. Он немного отдохнул, а как только дыхание успокоилось, направился вверх по леднику, к месту встречи с Олтухиным. Он шел, немного пригнувшись и прикрывая ладонью, как козырьком, глаза от летящего навстречу колючего снега, всматривался вперед, пытаясь увидеть или следы, или нарушителя. Путь пересекла трещина. Первая ледяная щель. Басков посмотрел на дно, следов вроде не видно. Басков спрыгнул в щель.
Андрющенко, спустившийся уже метров на триста, услышал грохот обвала и определил, что он как раз в том месте, где должны находиться сейчас Олтухин и Басков.
«Не задавило бы!» – с тревогой подумал он о товарищах и побежал.
Он шел по узкой тропе. Слева – обрыв, метров пятнадцать, справа – скала, метров пять. Со скалы свисали толстые козырьки снега. Здесь, если начнется обвал, попадешь под самый его центр, А обвал будет, Андрющенко знал, что стоит только в одном месте стронуться снегу, и загремят обвалы по всем горам, полетят одна за другой лавины снега вниз, пока не спадут снежные карнизы почти со всех скал. Вот и побежал Андрющенко, чтобы скорей оставить позади опасный участок тропы. Впереди, совсем близко, скала переходит в пологий склон, и если там тронется снег, то вместе с ним можно будет скатиться в лощину, удержавшись на поверхности. Набьется только в рукава, за голенища сапог, под куртку, но это не беда. Андрющенко бежал.
Но он не успел. Осталось всего метра два, и в это время Андрющенко скорее почувствовал, чем увидел, что от козырька отваливается огромная снежная глыба. Андрющенко упал и, прижимаясь к скале, пополз вперед. Глыба рухнула, обсыпав ефрейтора; снег с тропы начал сползать вниз, сперва медленно, потом все быстрей и быстрей. Андрющенко стал еще старательней работать руками и ногами. Еще полметра, там обрыв кончается, там не завалит. Рухнула еще одна глыба и придавила ноги ефрейтора; он вырывал их изо всех сил, но снег держал крепко и тащил за собой стремительно, безжалостно. Сверху падали все новые и новые глыбы, но ни одна больше не задела ефрейтора, все они гулко ухали рядом – Андрющенко оказался на самом краю обвала. Он понял это и обрадовался, и хотя его несло вниз, и ноги плотно сжимал снег, он был уверен: останется живым.
Андрющенко прилагал все силы к тому, чтобы вырваться из снега и уползти еще дальше, и это ему удалось как раз вовремя – до дна ущелья оставалось совсем немного, а там неудержимый бег снега затормозится, верхние слои начнут наползать, образуя горы. Там может вновь завалить, если не отползти еще дельше от центра обвала. Ефрейтор, освободив ноги, быстро пополз по стремительно текущему вниз снегу, будто поплыл по бурлящей речке.
Снег под ефрейтором замедлил движение, заскрежетал, а Андрющенко по инерции покатился еще ниже, но он сразу же, раскинув руки и ноги, сдержал свое движение. На него наполз скользивший сверху снег, слой был совсем не тяжелый, и Андрющенко обрадованно подумал: «Теперь все!» Он встал и тут только увидел, что на одной ноге у него лишь шерстяной носок, другая – голая. Холодный снег обжигал эту ногу. Андрющенко сел спиной к ветру и обхватил ступню руками, мокрыми, холодными.
Первое, о чем подумал: «Искать сапоги!» Он даже встал и начал осматривать дно ущелья и крутой склон, но везде, насколько было видно, лежал белый снег.
«Нет. И думать нечего».
Разутая нога мерзла. Он расстегнул ремень, снял куртку, отрезал автоматным штыком рукава и надел их на ноги. Разрезанным на две части ремешком от бинокля завязал рукава на ступнях, а и