Настя лишь повела плечами.
— Ты поговорить хотел, — напомнила она гвардейцу.
— Хотел, — подтвердил тот. — Я вот что думаю: приказ государыня не отменит, но про него еще никто не прознал, Марфа слишком злая ходила, да и надеется она, что я выкручусь.
— И что? — девушка с надеждой посмотрела на преображенца, неужели он знает, как и свадьбы избежать, и государыню не разозлить.
— А то, что, надобно нам с тобой изобразить, что мы по любви венчаться будем.
— Что?! — Настя даже взвизгнула, такой абсурдной показалась ей эта мысль. — То есть…
— То и есть! — не выдержав, передразнил Григорий, как вечно дразнил непонятливых сестер. — Я государыне на верность присягал и любые ея приказы исполнять должен!
— Вот и исполняй, только меня в это не втягивай! — Настя почти швырнула вдруг ставший тяжелым мундир на траву, развернулась и направилась к фрейлинскому дому.
— Дура!! — крикнул ей вслед Белов. — Себя не жалеешь, так хоть об отце подумай!
Настя на мгновение замерла, а потом решительно поднялась по ступеням дома. В сердцах хлопнула дверью.
— Вот ведь! Одно слово — баба! и — проворчал Григорий, поднимая с земли и отряхивая свой мундир. — Хорошо, хоть топтать не начала, с нее станется!
Он критически оглядел зеленое сукно, особо тщательно проверил красные обшлага, чтоб на них не было комьев земли. После чего надел мундир, достал из кармана парик, нахлобучил его на голову и направился во дворец, превращать свой план в жизнь. Настя еще одумается, пожалеет, что так говорила.
Глава 6
Дворец встретил Белова бестолковой суетой. Всюду ходили придворные, в двух малых залах на втором, парадном этаже играли в карты. Зеркала на стенах, поставленные друг напротив друга отражали эту пеструю, точно цыганскую толпу. Правда, вместо мелодичных напеовов кочевников здесь был лишь гул голосов, напоминающий жужжание мух над вареньем.
Белов слегка прищурился и посмотрел по сторонам, выискивая того, кто мог бы проводить его к императрице. За одним из столиков игра шла по-крупному: на зеленом сукне уже переливались драгоценные камни украшений, с некоторых пор используемых для ставок вместо денег.
Банк держал сам Рассумовский. Дородный, с простоватым лицом, бывший певчий, а ныне фаворит и сподвижник императрицы, «ночной император», ка прозвали его в народе, Алексей Григорьевич одинаково добродушно реагировал и на выигрыши и на проигрыши.
Поговаривали, что Елисавета Петровна давно тайно венчалась со своим полюбовником, но доподлинно было никому не известно. Во всяком случае, сам Алексей Григорьевич к власти не рвался, в дела государственные не лез, а то, что на приемах государственных по его настоянию борщ подавали, так оно и к лучшему — пусть послы иностранные русскую кухню опробуют, глядишь и у себя моду на русское введут.
При виде фаворите Белов воспрял духом. В его голове сразу же сложился иной план, более надежный, чем аудиенция Елисаветы Петровны. Преображенец нарочно шагнул вперед и кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Гришка! — заметив гвардейца, Рассумовский призывно помахал рукой.
Пришлось подойти и поклониться, согласно уставу: Алексей Григорьевич был почетным капитан-поручиком лейб-гвардии Преображенского полка.
— Ну что, волчара, — добродушно приветствовал преображенца Рассумовский, относившийся к оборотням с большим пиететом. — Наслышан о твоих злоключениях! Елисавета Петровна мне за завтраком рассказала.
Белов скривился, понимая, что сплетни уже могли разойтись по дворцу.
— Ох, Гришка, Гришка, — продолжал Алексей Григорьевич, опрокидывая в себя очередной бокал с золотистым вином. — Мало тебя батюшка в детстве порол!
— Так а вы исправьте, Алексей Григорьевич! — смело предложил Белов. — Вы же капитан, вот приказ и отдайте!
— Ишь ты! Приказ… — протянул тот. — Вот возьму и выпорю за дерзость твою!
Григорий лишь усмехнулся. Он видел, что Рассумовский уже успел опьянеть, и не будет вставать, чтобы выполнить свою угрозу. К тому же лютовал Алексей Григорьевич лишь на охоте, входя в азарт, отчего его егеря, как правило, были биты. Но на охоте Белов предпочитал на глаза фавориту государыни не попадаться.
— Ладно, чего во дворец пожаловал? — Рассумовский, убедившись, что ему не будут перечить, сменил гнев на милость.
— Милости у Елисаветы Петровны испросить хочу, — преображенец оглянулся, заметив, что вокруг все навострили уши.
Стало быть, сплетня о том, что любимец женщин Белов попался в силки еще не облетела дворец. Скорее всего, Алексей Григорьевич, услышав занимательный анекдот за завтраком, позабыл об этой шутке и вспомнил лишь когда увидел самого Григория.
— Мало тебе вчера было? — хмыкнул фаворит. — Ты учти, Елисавета Петровна про тебя решительно настроена. Перечить будешь, в сердцах и в Сибирь послать может!
— На все воля божья и государыни нашей! — отозвался Белов. И чуть подался вперед, наклоняясь к Рассумовскому. — Алексей Григорьевич, просьба у меня к вам. Наедине бы…
Тот вздохнул и тяжелым взглядом обвел комнату. от него не укрылись пристальные взгляды присутствующих. Ночной император почмокал губами, подыскивая нужные слова.
— А ну пшливон! — наконец негромко приказал он.
Все засуетились, замельтешили, торопясь выйти сквозь золоченые двери.
— А то вставать лень, — пояснил Рассумовский гвардейцу, весьма довольный собой. — Говори, что у тебя?
Белов на секунду заколебался, а потом решительно сказал:
— Окажите мне милость: не говорите никому о приказе Елисаветы Петровны.
— А что так? — бывший церковный певчий с интересом посмотрел на преображенца. — Никак от свадьбы уйти хочешь?
— Хочу, — Белов не стал отрицать. — Только не дано это. Сами знаете, коли Елисавета Петровна решила что, отступать не будет!
— Верно, тогда пошто тайну хранить?
— Да вы сами подумайте! Девки наши узнают, кто в фрейлинах ходит, они ж невесту мою со свету сживут! — Григорий покачал головой. — А я службу оставлять не намерен, вот и придется…
— Ты что, тайно венчаться решил? Ох, Гришка, после такого курицы наши точно жену твою заклюют!
— Мыслей о тайном венчании у меня и в помине не было, но… хочу представить, что по любви мы сошлись. Оно всем спокойнее будет.
— По любви-и-и, — протянул Алексей Григорьевич. — На обман, стало быть, пойдешь?
— Пойду, коль женщину защитить надо.
— А невеста твоя что, сама за себя не постоит?
— Постоит… — в памяти сразу же всплыло как гневно сверкали огромные серые глаза, когда Настасья бросила мундир в траву. — Я больше яду боюсь. Вдруг решит кто так… А Настасье… ей много не надо — худенькая, маленькая… вот и подумал: может вы Елисавете Петровне все изложите?
Рассумовский как-то странно посмотрел на гвардейца, потом хмыкнул и, тяжело опираясь на стол, поднялся, едва не опрокинув мебель на себя.
— Ладно, Гришка, — он сделал несколько неуверенных шагов. — Попрошу за тебя у Елисаветы Петровны. Помоги до дверей дойти!
Белов мгновенно подставил плечо. Тяжело ступая по наборному паркету, они прошли несколько комнат.
— Жди здесь! — приказал Рассумовский, самолично распахивая дверь под любопытными взглядами лакеев, — Душа моя, Елисавета Петровна, услышал я интереснейшую новость!
Двери захлопнулись.
Заложив руки за спину, Григорий прошелся по комнате, хмуро посматривая на свои множественные отражения в зеркалах. От нечего делать, он остановился перед одним из них и начал считать. Насчитал двенадцать. Фыркнул и подошел к окну. Отодвинул портьеру. Внизу в парке вокруг ковша фонтана фрейлины и те из статс-дам, кто помоложе, играли в салочки.
Григорий сразу же углядел Головину. Она кружилась с завязанными глазами, юбка небесно-голубого с золотым шитьем платья качалась в такт шагам. Какой-то хлыщ подскочил к ней и обнял. Смеясь, Головина сорвала с глаз повязку, оказавшуюся офицерским шарфом и горячо поцеловала мужчину.
Белов в раздражении отошел от окна. Его уязвило то, как быстро ему отыскали замену. Впрочем, что еще ожидать от искушенной дворцовой жизнью бывшей фрейлины.
Двери, наконец, распахнулись. Рассумовский вышел, слегка посмеиваясь.
— Гриша, — ласково позвал он преображенца. — Зайди! Государыня кликать изволит!
Привычно одернув мундир, Белов шагнул за порог и оказался в дубовом кабинете, принадлежавший еще самому Петру Великому. Щелкнув каблуками, преображенец почтительно замер, стараясь не обращать внимания ни на царивший на столе беспорядок, ни на ворох бумаг, рассыпавшихся по полу.
— Ну подойди что ли, Белов, — императрица расправила смятые кружева на груди, и лукаво посмотрела на незадачливого преображенца. Губы Елисаветы Петровны слегка припухли, а глаза особенно сверкали. — Вижу, уже заступника себе нашел?
— Так Алексей Григорьевич сами изволили… — понимая, что государыня в благостном расположении духа, преодраженец дерзко улыбнулся.
— Ну что Алексей Григорьевич изволил, я то знаю, — императрица рассмеялась собственной шутке, потом с почти томной нежностью взглянула на молодого офицера. — Эх, Белов, Белов! Вот ведь дурная голова, что ногам покоя не дает! Сам все придумал? Али подсказал кто?
— Сам, — усмехнулся Григорий.
— Ладно, так и быть, просьбу твою уважу… и с Марфой сама поговорю, чтоб язык за зубами держала…
— Спасибо, — совершенно не по уставу поблагодарил Белов.
Императрица снисходительно улыбнулась.
— Благодарить потом будешь, после свадьбы! А к невесте своей присмотрись. Девка правильная! Ладно, ступай уже и более меня по этому делу не беспокой! Месяц тебе даю! И меня на свадьбу чтоб позвал! Страсть как свадьбы люблю!
Григорий лишь вздохнул в ответ и, поклонившись, вышел. Он не стал возвращаться через все залы, а быстро юркнул на боковую лестницу для слуг, огибая горничных, недовольных явным пренебрежением со стороны статного офицера, спустился на первый этаж и направился к казармам.
Деревянные срубы, выкрашенные в полковые цвета, были окружены палатками, в которых жили солдаты. Сейчас те из них, кто не стоял в караулах, расположились на траве вокруг, играя в кости.