При упоминании о государыне Михайлов слегка протрезвел и с сожалением посмотрел на заветную дверь. Григорий перехватил его взгляд:
— Впрочем, друг мой, я готов компенсировать это небольшое огорчение. Саверьич, налей моему другу Михайлову и его веселой компании, пусть выпьют за мое здоровье!
Гуляки согласно зашумели, лицо Михайлова просветлело, хозяин кабака засиял, будто серебряный рубль, который кинул ему Белов, и поспешил порадовать буйную компанию. Преображенец чуть выждал, пока внизу вновь не начались пьяные крики, и спокойно постучал в дверь.
— Кто там? — судя по голосу, мужик был не старый.
— Я от хозяйки вашей, Анастасии Платоновны.
Дверь приоткрылась, сквозь щель на гвардейца изучающе посмотрели два голубых глаза.
— А не врешь?
— Не веришь — уйду, а ты уж сам девку свою защищай. Только солдат здесь много, долго не продержишься.
Мужик заколебался, затем дверь окончательно распахнулась:
— Заходите, барин!
Белов шагнул внутрь. Из-за закрытых ставень в комнатенке было почти темно, впрочем, Григорий неоднократно бывал в них, поэтому знал, что где находится и без света.
На единственной кровати сидела испуганно всхлипывающая девушка в драной одежде. Судя по всему, девка все-таки спускалась в зал, где ее и заприметил Михайлов. Невысокий бородатый мужик стоял у двери, все еще сжимая в руках дубину.
— Тебя звать как? — Григорий внимательно посмотрел на мужика, прикидывая, чего следует ожидать.
Образцовый офицер, Белов привык иметь дело с различными солдатами. Мужик ему понравился. Спокойный, хозяйственный. Именно такими, как правило и бывают доверенные слуги. У Гришиного батюшки, Петра Григорьевича Белова, тоже такие были.
— Петром кличут, — мужик тоже изучал неожиданного покровителя.
— Дубину брось, — приказал Григорий, — И собирайтесь!
— Куда это? — мужик подозрительно с прищуром посмотрел на гвардейца.
— К хозяйке отведу. Здесь вам не стоит оставаться.
— К Анастасии Платоновне? — оживилась девушка, с надеждой смотря на статного гвардейца.
Её голубые глаза радостно засияли. Григорий отметил, что девка действительно статная и красивая: пшеничная коса толщиной в руку, пухлые алые губы, румянец во всю щеку. В подранной рубахе мелькнула грудь. Полная, округлая, увенчанная темным соском…
— А что, другие есть? — огрызнулся Белов, злясь тем, что плоть моментально отреагировала на красавицу. Да будь навязанная императрицей невеста хотя бы в половину так красива, все сложилось бы гораздо проще, — Пошевеливайтесь, я ждать не буду!
Странно, но при воспоминаниях о худенькой сероглазой девушке, ак внезапно свалившейся на преображенца, жар плоти прошел. Григорий недоуменно нахмурился.
— Сейчас, барин, мы мигом! — засуетился мужик, ошибочно решив, что Белов недоволен их расспросами. — Глашка, ну-ка встала! Платок возьми, прикроешься!
— Да пусть переоденется, чего в драном-то идти? — пожал плечами Григорий, опускаясь на сундук, — Вещей у вас много?
— Токмо вон, короб хозяйский, на котором сидеть изволите, да Глашкина котомка!
— А ты без вещей, значит?
— Сменная рубаха есть, мне и довольно! — отмахнулся мужик.
— Ехать есть на чем? Или пешком пришли?
— Возок наш за конюшней стоит. И лошадка гне́дая.
— Запрягай!
Мужик с сомнением покосился на незнакомца в военном мундире. От его взгляда не укрылись ни волчьи глаза, ни знаменитая форма преображенцев, как везде кликали оборотней. Потом перевел взгляд на Глашу, уже успевшую накинуть шаль на плечи и теперь смущенно теребившую косу. Белов совершенно правильно истолковав сомнения мужика, усмехнулся:
— Да ты не думай, не позарюсь. Слово волка даю. Запряжешь, подойди к корчмарю, скажешь, Григорий Белов приказал помочь сундук спустить. Как погрузишься, то мы с дочерью твоей и выйдем, чтоб лишнего внимания не привлекать.
— Племянница она мне, — буркнул мужик.
— Да хоть черт в ступе, — раздраженно бросил Григорий и тут же перекрестился, — Прости господи! Шевелись!
Мужик стремглав выскочил прочь, видимо боясь спугнуть такую удачу в лице незнакомого барина. Глаша растерянно молчала, смотря в пол. Белов задумчиво выстукивал пальцами по крышке сундука походный марш.
Наконец послышались торопливые шаги, Петр вернулся в комнату, в сопровождении одного из работников кабака. Рыжеволосый парень с интересом взглянул на девку, но вовремя заметил волчий недовольный взгляд и схватился за ручку сундука.
Григорий встал и вышел, девушка последовала за ним, стараясь держаться как можно ближе к своему спасителю.
Во дворе Белов вскочил на тот час же приведенного ему коня, кинул мальчишке-конюху медную монету и, не оглядываясь, поехал по дороге к Верхнему парку. Скрип колес известил его, что мужик направил возок следом.
Глава 4
Настя лежала на узкой жесткой кровати и безжизненно смотрела на стену.
Она недолго пробыла во фрейлинской. Как только ее новые подруги убедились, что вверенная Лизетте девушка пришла в себя и не намерена рассказывать, что приключилось на аудиенции у государыни, они потеряли к новенькой всякий интерес.
Исполняя указание, Лизетта сначала проводила Настю к князю Черкасову и передала наказ императрицы. Тот окинул девушку безразличным взглядом, коротко начертал на листе резолюцию, присыпал песком и отдал вместе с небольшим кошельком, полным монет.
— Жалование за два месяца, — недовольно пояснил князь, заметив вопросительный взгляд новой фрейлины.
— Спасибо.
— Ступайте! Ваши обязанности вам объяснят, — и он вновь занялся бумагами.
— «Вам все объяснят», — передразнила его Лизетта, когда девушки вышли из кабинета. — Жаба он! Самая натуральная! Катьке вчера денег в счет жалования не дал!
— А зачем ей деньги? — поинтересовалась Настя, сжимая в руках достаточно увесистый кошель.
— Она на балу в карты перстень проиграла. Хотела выкупить, а Черкасов денег не дал! — Лизетта вздохнула, — Ладно, ты в голову не бери, у Катьки полюбовник щедрый, он перстень выкупил и ей обратно отдал. Правда приказал не играть более, а то побьет!
Настя лишь покачала головой. Нравы императорского двора действительно пугали.
— Лиз, а Лиз, — набралась смелости девушка.
— Чего?
— А у тебя полюбовник есть? — она почти выпалила это и слегка зарделась.
Фрейлина рассмеялась, заметив смущение новенькой.
— Нет, конечно, государыня это ой как не одобряет. Только Катьке то все равно, за ней приданное большое! Из Долгоруких она. Тех, кто не в опале был.
— Понятно, — выдохнула Настя.
Лизетта хитро посмотрела на нее.
— А ты что, уже кого заприметила?
— Кого?
— Полюбовника.
— Нет, — искренне ужаснулась девушка.
Ее собеседница чуть помедлила, а потом хитро спросила:
— А правду говорят, что тебя Белов под руку к императрице ввел?
— Он… он просто мне помог, — Настя все еще стыдилась своего опрометчивого поступка и боялась рассказывать о приказе государыни.
— Ой, врешь! Гриша Белов просто так девушку под руку водить не будет! Берегись, сердцеед он знатный!
Настя лишь вздохнула и напомнила, что им надо пойти к белошвейкам. Фрейлина согласно закивала и провела в небольшое деревянное здание неподалеку от дворца.
Надзиравшая за белошвейками женщина сначала запротивилась, но Лизетта сослалась на приказ государыни, после чего с Настасьи сразу сняли мерки, обещая сшить положенные по циркуляру о рангах фрейлинские платья. После чего Лизавета провела девушку к деревянным домикам, располагавшимся неподалеку от парка.
— Вот. Здесь мы и живем, — улыбнулась фрейлина, подводя девушку к слегка покосившемуся крыльцу одного из домов. — Так что — добро пожаловать. Первая комната, которая больше — моя, там и располагайся. Вторая — дашкина. Она маленькая и темная. А мне пора, — с этими словами Лизетта убежала.
Настя еще немного постояла на крыльце, пытаясь осмыслить происходящее с ней, после чего вошла в дом.
Там везде стоял запах, будто в лусу, когда ходишь по грибы. Сама комната, указанная Лизеттой была тесной и сырой. На дровах явно экономили. От излишней влаги на беленых стенах кое-где проступали пузыри, за кирпичной потрескавшейся печкой собралась паутина.
Анастасия приоткрыла окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, и медленно опустилась на указанную ей кровать, чувствуя, что голова идет кругом.
События ее жизни, произошедшие в одночасье, ввели девушку в полное замешательство. Советуя пасть в ноги государыни, мать Мария хотела лишь того, чтобы воспитанница избежала участи, которую монахиня испытала на себе. Будучи Волконской, мать Мария так до конца и не смирилась с насильным постригом. Настя то и дело замечала, как наставница смотрит с монастырской стены куда-т о вдаль, бормоча себе под нос явно не молитвы.
Сама же девушка не считала судьбу своей наставницы чем-то ужасным. Лет в четырнадцать Настя, подобно всем своим подругам мечтала и о неземной любви, и о собственном доме, где бы она жила с детьми и мужем. Став старше, Настя легко отказалась от этих грез, понимая, что без значительного приданного вряд ли она будет нужна кому-то. Да и прелести семейной жизни, видимые ей как у соседей, так и у собственных крестьян не показались ей особо привлекательными.
Окруженная мелкопоместными дворянами, чьи имения дробились при каждом наследовании, девушка нередко лицезрела не самые привлекательные стороны супружеской жизни. Самая ближайшая ее соседка, ее ровесница, выданная замуж по сговору родителей, с целью объединить земли, часто ходила с синяками да ссадинами, даже не скрывая их.
Когда же Настя спросила причину такого, та посмотрела на нее, как на церковную дурочку, и долго объясняла о необходимости повиноваться мужу и терпеть от него все. Эта речь надолго запала девушке в голову, и по здравому размышлению, Настасья решила, что не годится она в жены — слишком уж она была горяча и нетерпелива, и прямая ей дорога не то в старые девы, не то в монастырь.