— Владимир! Ты почему не спишь? Чего ты там все вертишься? — спросила она шепотом.
— Никак... никак не улягусь. Чего-то... чего-то все мешает, — прокряхтел Вовка.
Он затих на минуту. Варя уже почти уснула, забыв о будильнике, как вдруг за ширмой грохнуло что-то тяжелое.
— Владимир! Что там такое у тебя? — уже еле ворочая языком, спросила Варя.
— Топор... то есть, Варя, я ботинки уронил. Я хотел поставить ботинки, чтобы они аккуратно стояли, а они...
Варя уже ничего не слышала. Она спала.
А Федя, не постелив себе постели, даже не подложив под голову подушки, ничком лежал на диване.
Весь вечер провел он на улицах, то строя самые смелые планы поимки воров, то снова впадая в отчаяние. Несколько раз он бросался бежать к отделению милиции и с ликованием представлял себе, как в Пашкин дом являются милиционеры, как волокут в отделение Пашкиного брата, как ему, Феде, возвращают фотоаппарат и выносят благодарность за смелость и находчивость, проявленную в борьбе с преступниками.
И всякий раз, когда он приближался к дому, где над подъездом горела красно-синяя вывеска «Милиция», ноги путешественника сами собой переходили с бега на шаг.
А что, если фотоаппарат не найдут и Пашка с братом останутся на свободе, а он так и не сможет сейчас же бежать на Север? Ну ладно, пусть даже аппарат найдется и воров заберут. Но ведь у них есть друзья, их может быть целая шайка! Ведь не приставят же к Феде специального милиционера, чтобы тот охранял его от мести баклановских приятелей! Федя, может быть, и до пустыря не дойдет, чтобы взять свои вещи, а его уже настигнет тот парень в кепке почти без козырька, который гудел ему в ухо: «Где живешь? На какой улице живешь?»
Искатель приключений останавливался, с минуту стоял в трех шагах от входа в отделение, потом поворачивался и, всхлипывая, чувствуя отвращение к самому себе, брел обратно.
Всхлипывал он и теперь, лежа ничком на диване. И думал о том, что ему больше ничего не остается, как встать утром пораньше, пока не проснулась Варя, принести с пустыря свои вещи и вернуться к жизни самого обыкновенного ученика Третьей черемуховской школы.
Федя всхлипывал и чихал в подушку. В довершение ко всему он еще и простудился, слоняясь по улицам без пальто холодным осенним вечером.
XIII
В своем классе Варя считалась одной из самых дисциплинированных учениц. Она очень гордилась тем, что за все три учебных года ни разу не опоздала в школу. И вот, в то утро она проснулась, взглянула на будильник, чтобы узнать, сколько еще ей можно нежиться в постели, и тут же вскочила с выражением дикого ужаса на розовом лице. Стрелки будильника показывали без четверти девять.
В несколько секунд одевшись, Варя бросилась к Феде сказать, чтобы он сам готовил завтрак и кормил Вовку, но брата в «кабинете» не оказалось. Варя побежала за ширму к Вовке.
— Вовка, вставай немедленно, без четверти девять, я в школу опо... начала было она и вдруг умолкла в страшном удивлении.
Вовкино одеяло сползло на пол. Сам Вовка крепко спал, хотя пот струился по его лицу. Спал одетый в пальто, с шеей, обмотанной кашне. На подушке валялась его кепка, съехавшая ночью с головы. Справа от Вовки лежал большой топор-колун, слева — Варин мешок для галош, из-под которого растекалась по простыне лужа темно-коричневой жидкости.
Только этого Варе недоставало!
— Вовка! Дурак! Ты что, совсем с ума сошел? — взвизгнула она плачущим голосом.
Вовка открыл глаза и сладко потянулся. Потягиваясь, он взбрыкнул ногами, и Варя увидела на них ботинки и галоши.
Варя знала, что, когда воспитываешь маленьких детей, повышать голос и тем более ругаться нельзя, но тут вся педагогика выскочила у нее из головы. Она сжала кулаки, затопала ногами и даже зажмурилась, чтобы громче кричать.
— Вставай, идиот ненормальный! Черт, дурак сумасшедший, вставай, тебе говорят!
Вовка сел, свесив ноги с кровати и стараясь сообразить, что с ним происходит, а сестра продолжала топать и кричать:
— Тебе кто позволил в пальто и галошах ложиться! Это еще что за безобразие такое, с топором спать! Что у тебя течет? Что у тебя по простыне течет? Я тебя спрашиваю, что это такое течет?
— Помидоры, — машинально ответил Вовка, взглянув на красноватую лужу. Вдруг он вспомнил все, и на лице у него появилась тревога. — Варя, а Федя дома? — спросил он и, не дожидаясь ответа, позвал: — Федя! Федя!
— Нету твоего Феди. И ты мне зубы не заговаривай! Зачем надел пальто? Отвечай!
Но Вовка не ответил: он выбежал из-за ширмы и бросился в Федин «кабинет». Брата не было! Мало того: на диване не оказалось ни простынь, ни подушки, ни одеяла, а никогда еще не случалось, чтобы Федя до завтрака убрал свою постель. Ясно было, что он ее и не стелил.
Вовка вышел в большую комнату, прислонился к стене, скривил рот и поднес к глазам сначала один кулак, потом другой. Затем он открыл рот пошире, сполз по стенке на пол и завыл сначала тихонько, потом все громче и громче.
— Чего ты? Что с тобой? — спросила Варя.
— Федька-а! Какой-то-о! — провыл Вовка и вдруг заколотил по полу ногами в галошах. — Вот все равно убегу, Федька убежал, и я убегу-у-у!
— Куда еще убежишь? Куда Федька убежал? — вытаращила глаза Варвара.
— На Се-е-евер...
— Чего? На какой такой Север? Отвечай!
— В А-а-арктику. И я-а-а убегу, все равно-о-о-о убегу... — заливался Вовка.
XIV
Прошло минут двадцать. По тротуару бежали Слава Панков и Варя. Растрепанная, кое как одетая, она тихонько плакала, размазывая кулаками слезы по сморщенной физиономии, и причитала:
— Папы нет, мама только послезавтра приедет... Ну что я теперь с ними буду делать, что я буду делать!
— Дошкольником был, дошкольником и остался, — пыхтел на бегу председатель.
Навстречу им брел Гриша Тетеркин с пустой базарной корзиной. Мать его послала на рынок за картошкой, а он таких поручений терпеть не мог. Он шел, еле волоча ноги, опустив лопоухую голову, сердито выпятив нижнюю губу.
— Чего она ревет? — угрюмо спросил он председателя, когда тот поравнялся с ним.
— Чего реву! Чего реву! — выкрикнула Варя. — Федька из дому убежал!
— Врешь! — живо обернулся Тетеркин. — Славка, правда?
— Ага. В Арктику рванул. Мы к Евгению бежим, к вожатому.
— Ух ты-ы! — совсем просиял Тетеркин и, забыв о картошке, пустился за председателем с Варварой.
Навстречу по противоположному тротуару шел Сурен Багдасаров — самый сильный мальчишка из Фединого класса. У него на закорках сидел Родя Иволгин, которого силач взялся на пари протащить до конца улицы и обратно.
— Эй! Сюда! Федька Капустин в Арктику убежал! — закричал им Тетеркин.
Сурен повернул голову, переглянулся со своим седоком. Тот соскочил на тротуар. Оба пересекли мостовую и присоединились к бегущим. Через минуту за ними семенила Люба Морозова, держа подальше от себя бидон с молоком. На бегу она заскочила в какой-то двор и закричала там:
— Нюра! Толька! Скорее! Федя Капустин из дому убежал!
Теперь, как говорится в старинных романах, прервем на время наше повествование и обратим свои взоры к героине, о которой мы столь долго не вспоминали.
XV
Как всегда по утрам, Луна была одна. Скатерть на обеденном столе была отвернута, и на клеенке были разложены учебники и тетради, но Ната и не прикасалась к ним. Еще более бледная, чем вчера, с заплаканными глазами, она медленно бродила вокруг стола, то наматывая на палец кончик светлой тяжелой косы, то теребя его зубами, и все думала, думала и думала о Феде.
Вчера, ожидая Федю в раздевалке, она всего на несколько секунд подошла к болтавшим в уголке одноклассницам. Как раз за эти несколько секунд, никем не замеченные, в раздевалке мелькнули Пашка и Федя. Скоро девочки ушли. Удивленная долгим отсутствием Феди, Ната поднялась наверх, но никого там не нашла.
Разошлись по домам педагоги, школу заперли, а Ната еще долго стояла на крыльце, вглядываясь в обе стороны освещенного фонарями переулка.
Потом Луна отправилась к Капустиным, узнала, что Федя домой не приходил, и тут, как ей показалось, поняла все. Почему-то Федя не захотел, чтобы она его провожала. И почему-то он не сказал ей об этом прямо, а предпочел обмануть ее, сбежать не попрощавшись. Горькая обида охватила Луну. Ну чем она заслужила такое хамское отношение?
Ночью Луна долго плакала, утром встревожила папу и маму своим удрученным видом. Когда они стали расспрашивать, что с ней, она ничего не ответила и только снова расплакалась, и родители ушли на работу огорченные.
Чувствуя, что и сегодня уроки ей в голову не полезут, она все же вынула из портфеля учебники с тетрадями, и тут ей попалось письмо, которое Федя просил передать редактору стенной газеты.
«Дудки!» — сердито подумала Ната. Очень ей нужно передавать Федькину писанину и тем самым выдавать себя как его сообщницу. Хватит с нее и других огорчений. Она собралась тут же разорвать послание, но потом ей захотелось узнать, что там такое Федька написал. Присев на край кушетки, Луна стала читать:
«Прошу редакцию поместить в стенгазете это письмо, так как я хочу высказать причины, по которым я уехал искать новую жизнь на далеком Севере.
Конечно, некоторые пионерские активисты будут осуждать меня за мой поступок и отпускать насмешливые словечки, вроде „фантазер“, „дошколенок“ и тому подобные тонкие остроты, но не лучше ли сначала разобраться, что заставило этого „фантазера“ пуститься на такой решительный поступок.
С малых лет я рос непоседливым и любознательным ребенком и мной владела страсть к исследованиям и приключениям. Уже в шестилетнем возрасте я чуть не утонул, решившись один переплыть верхом на бревне широкую реку, которое подо мной перевернулось. Потом я почувствовал, что цель моей жизни — стать полярным исследователем, и твердо решил ее достичь...»