Другой пример – отрицание связи между вирусом иммунодефицита и СПИДом[140]. Ведущие африканские политики, в их числе бывший президент Южно-Африканской Республики Табо Мбеки, упорно заявляют, что подлинной причиной СПИДа является бедность, а теория иммунодефицита придумана Западом с целью усиления своего контроля над Африканским континентом. Если придерживаться политической корректности, можно расценить это нежелание взглянуть правде в глаза как проявление чужой культуры и отнестись к этому с уважением. Если же исходить из логики цивилизованного презрения, то нужно, напротив, заклеймить это суждение, приведшее среди прочего к тому, что за последние 20 лет тысячи девочек-подростков были ВИЧ-инфицированы из-за того, что инфицированные мужчины вступали с ними в половую связь, надеясь – согласно народным поверьям – излечиться этим от своего заболевания.
Главное, что нужно теперь сделать, – это выработать критерии, позволяющие установить минимальный уровень компетенции, который давал бы возможность участвовать в специальных дискуссиях. Если кто-то хочет вникнуть в ход дебатов вокруг проблемы изменения климата или причин распространения СПИДа, ему придется овладеть статистическими методами, с помощью которых можно эмпирически проверить предложенные гипотезы, но которые, со своей стороны, предполагают знание математики. Сверх того, он должен обладать некоторыми специальными знаниями. В наш век узкоспециализированных и сверхсложных систем знаний это во многих случаях уже невозможно; лишь очень немногие люди, не обладающие специальной подготовкой, способны понять аргументацию сторон по вопросам климата, или генетической природы тех или иных заболеваний, или существования бозона Хиггса, не говоря уже о том, чтобы эти аргументы проверить. И проблема эта отнюдь не ограничена кругом естественных наук: даже представителям социальных наук, если они не экономисты, трудно определить, какая из спорящих сторон права в экономических дебатах, которые непосредственно касаются нас как граждан. В наше время наиболее релевантным примером можно считать полемику между учеными неолибералами и неокейнсианцами по вопросу о преодолении финансовых кризисов: следует ли во время кризиса стабилизировать государственный бюджет посредством экономии или, напротив, входить в новые долги и оживлять экономику с помощью конъюнктурных программ.
Можно ли отсюда сделать вывод, что критерий ответственного суждения принципиально невыполним? Быть может, большинство людей в нашем сверхсложном обществе просто обречены на невежество? Мне этот вывод представляется неверным. На протяжении последних десятилетий мы наблюдаем, как интенсивно развивается особая культура распространения специальных знаний среди широкой публики[141]. Выдающиеся ученые, такие как физик Стивен Хокинг, эволюционный биолог Ричард Докинз, нейрофизиолог Эрик Кандель, экономисты Джозеф Стиглиц и Пол Кругман, подняли это искусство на новую высоту. Нечто подобное происходит в сфере гуманитарных дисциплин – истории, философии или библейской археологии. В последнее время интернет неизмеримо облегчил людям доступ к знаниям, и не в последнюю очередь бла годаря этому заинтересованные непрофессионалы получили новые возможности для усвоения информации и обоснования своей политической позиции. Конечно, было бы иллюзией считать, что политические взгляды могут быть научно обоснованы в каждом конкретном случае. Так не бывает ни в экономике, ни в той отрасли, в которой работаю я (исследование терроризма)[142]. Но что действительно возможно сделать – это использовать имеющиеся научные результаты для опровержения различных догм. Так, например, правые политики на Западе утверждают, что ислам по самой своей структуре невосприимчив к демократическим ценностям и больше тяготеет к насилию, чем другие религии. В качестве доказательства часто приводят такие термины, как джихад или шахид (последнее слово означает в арабском языке мученика, принявшего смерть в борьбе за ислам). Забавно видеть, как легко защитникам этого тезиса удается не заметить того факта, что самые большие людские массы в мировой истории были истреблены христианскими народами, а вовсе не мусульманами[143]. Нет нужды в особо сложно научном инструментарии, чтобы выяснить, скажем, что организация «Тамильские тигры» (национальное повстанческое движение в Шри-Ланке, вообще не имеющее никакого отношения к исламу) долгие годы лидировала среди всех подобных группировок по числу терактов, совершаемых смертниками. Так же обстоит дело с уже упомянутым утверждением Тило Саррацина, что иммигранты-мусульмане генетически обречены существовать в Германии на нижних этажах общества, – тезис, опровергнутый учеными как абсолютно недоказанный[144].
И пусть даже состояние науки во многих важных областях еще не дает однозначного ответа на вопрос о том, какие действия предпочтительны на практике, все же некоторые закоренелые предрассудки вполне могут быть опровергнуты. Именно по этой причине многие столь враждебно относятся к науке. Коллективные идентичности основаны на мифах, не выдерживающих критической верификации[145]. Это утверждение можно проиллюстрировать двумя смежными примерами. Большинство израильтян начиная с 1948 года воспитывались в убеждении, что проблема палестинских беженцев (сегодня, после двух войн 1948 и 1967 годов, в граничащих с Израилем землях насчитывается примерно четверть миллиона палестинцев, лишенных гражданских прав) лежит целиком на совести арабских лидеров конца 40-х годов[146]: именно они будто бы призвали палестинцев оставить свои дома, чтобы освободить место для наступления объединенных армий Сирии, Иордании, Ирака и Египта. После провала этой военной операции арабские государства – так говорится – уже не давали беженцам гражданства, чтобы иметь аргументы, отрицающие право Израиля на существование.
Этот сюжет в конце 80-х был поставлен под вопрос израильской стороной. Группа историков, и среди них Бенни Моррис, получив доступ к израильским архивам, пролили свет на то, как действовало правительство Бен-Гуриона во время основания государства в мае 1948 года. Давид Бен-Гурион прекрасно понимал, что объявление независимости Израиля развяжет наступательную кампанию арабских государств. Его правительство втайне вынашивало план в неразберихе грядущей войны изгнать из страны как можно больше палестинцев. Стратеги исходили из того, что лишь массовыми этническими чистками можно было добиться преобладания в стране еврейского населения, а это служило главной предпосылкой построения в стране демократического правления. Бенни Моррис, Ави Шлаим и другие ученые, входившие в группу «новых историков», в 1988 году положили начало серии книг, документально утверждающих, что израильская армия систематически приводила в исполнение так называемый «План Д» и посредством истребления, запугивания и других видов насилия обратила в бегство 750 тысяч палестинцев. Израильская общественность, разумеется, приняла работы новых историков без малейшего воодушевления. Идентичность страны покоилась на господствующем нарративе о том, что Израиль морально безупречен, а еврейский народ имеет неопровержимое право жить на своей родине, которую он покинул после разрушения Иерусалимского храма римскими войсками в 70 году н.э. Исходный лозунг сионизма «Земля без народа – для народа без земли» абсолютно игнорирует арабское население Палестины. Новые историки были заклеймены в качестве антисионистов и ненавистников Израиля, а их лидер Бенни Моррис столкнулся с трудностями при получении профессорской кафедры. По сей день многие израильтяне ощущают несовместимость этих исторических фактов с картиной страны, которую они себе создали, а правые политики отчаянно пытаются оберечь свою прежнюю позицию, исполненную самоуверенности. Последствия известны. До сих пор ни одно израильское правительство не решилось пойти на радикальный шаг: выполнить резолюцию 242 Совета Безопасности ООН и покинуть все территории, захваченные в ходе Шестидневной войны, тем самым открыв путь для образования независимого палестинского государства.
Ссылаясь на упомянутые документы, я вовсе не утверждаю, что исторические исследования предоставляют нам патент на урегулирование израильско-палестинского конфликта, однако этот пример наглядно выявляет центральную роль принципа ответственного суждения в процессе принятия политических решений и показывает, что результаты научных исследований могут поставить под вопрос коллективную идентичность, построенную на предрассудках. Самоуверенный израильский нарратив удручающим образом почти зеркально отражается в политическом нарративе палестинцев, который некритически усвоили себе, да еще и заострили, многие левые течения в Европе и Америке. В этом варианте палестинцы предстают исключительно как жертвы, неспособные как-либо повлиять на свою судьбу. Здесь не требуется масштабных исторических исследований, чтобы заметить: эта версия точно так же игнорирует исторические факты. Уже в 1920-е годы палестинцы предпочли антисемитский и националистический клан Хусейни семье Нашашиби, настроенной скорее космополитически и уже столетиями бережно хранящей ключ от храма Гроба Господня[147]. При Амине аль-Хусейни палестинское руководство поддерживало связь с нацистской Германией, сам он с 1941 года до окончания войны жил в Берлине, откуда формировал мусульманские подразделения вермахта и войск СС, имея от Гитлера обещание «окончательно решить еврейский вопрос» в Палестине[148]. В 1947 году палестинские лидеры отвергли предложенный ООН план раздела Палестины, который предусматривал передачу палестинцам почти половины подмандатной территории (за вычетом Тр