В судьбе Айаан Хирси Али есть еще одно знаменательное обстоятельство. Почему ее – буквально с распростертыми объятиями – принял в число своих сотрудников именно Американский институт предпринимательства, откровенно консервативное заведение, имеющее тесные связи с Республиканской партией? Не вызывает ли беспокойства, что как раз правые партии и организации все более активно изображают себя поборниками свободы слова, которая, как утверждается, терпит значительный ущерб из-за неверно понятого принципа уважения и политической корректности? Нидерландский правый популист и критик ислама Герт Вилдерс уже несколько раз был удостоен наград за свою деятельность в защиту свободы выражения мнений[110]. Основанная им в 2006 году «Партия свободы» сегодня представляет собой третью по величине политическую силу Голландии. Создается впечатление, что защита свободомыслящего Запада поручена правым, и такое развитие событий должно бы внушать опасения левому лагерю – и не в последнюю очередь потому, что критика ислама в Европе выходит за пределы цивилизованного дискурса взвешенных аргументов. Вместо этого мы видим быстрый рост правых и ксенофобских партий и группировок, культивирующих демагогически оформленную исламофобию (вспомним хотя бы упомянутый выше швейцарский плакат, на котором минареты изображены в виде ракет).
РОЖДЕНИЕ ПРИНЦИПА ТОЛЕРАНТНОСТИ В ЭПОХУ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Политкорректность все чаще оборачивается для нас, так сказать, голом в собственные ворота, который мы методически забиваем сами себе, наблюдая, как этот принцип парализует левые да и центристские политические силы. Чтобы понять, как же мы это допустили, нужно проследить возникновение центрального принципа Просвещения, который часто путают с политкорректностью. Речь о принципе толерантности, который некогда был выдвинут для защиты личности от политического и религиозного принуждения[111]. Сразу оговорюсь: если в дальнейшем я уделяю основное внимание истории европейского Просвещения, это не означает, что в других культурах в другие эпохи не могли совершаться подобные процессы. Можно указать на первую волну Просвещения, имевшую место в Индии V века до н.э. и в известных аспектах напоминающую эпоху расцвета древних Афин; или на то, как в X и XII веках ислам открылся навстречу философии классической Греции; или на Акбара Великого с его толерантной религиозной политикой, правящего в Северной Индии во 2-й половине XVI века[112]. Я здесь ограничиваю свое рассмотрение просвещенческими процессами современной эпохи, происходящими в Европе и США, главным образом по той причине, что именно в данном контексте разворачивались те понятия, идеи, институции и практики, которые характерны для современных либеральных обществ. Просвещение как исторический процесс имеет, в сущности говоря, два корня: это стремительный научный прогресс и Реформация. Процесс Реформации начиная с XVI века подорвал всевластие римско-католической церкви в западноевропейском христианстве. Результатом стали религиозные войны, длившиеся дольше столетия и достигшие своей кульминации в ужасах Тридцатилетней войны, в ходе которой (с 1618 по 1648 год) население Европы катастрофически сократилось, в некоторых областях – на 75 процентов. Конец этому бедствию положил Вестфальский мир, которым, с одной стороны, была установлена государственная структура современного мира, с другой – задано четкое разделение политических и религиозных интересов[113].
Чтобы принцип толерантности получил повсеместное распространение и нашел отражение в конституциях стран и в политической практике, понадобилось еще долгое время, о чем можно судить хотя бы по сочинению Спинозы Tractatus theologicopoliticus, написанному в 1670 году. Даже в Нидерландах, самом либеральном государстве XVII века, пришлось печатать этот трактат тайно и переправлять через границу в двойном дне рыбных бочек, словно контрабанду. Распространять его путем открытой продажи было невозможно. Для существовавшего тогда политического порядка книга имела абсолютно подрывной характер: Библия, писал Спиноза, как и всякий другой текст, подлежит историческому осмыслению, анализу и пониманию. Ни одно государство не имеет права принуждать своих граждан к той или иной религиозной вере, поскольку вера есть личное дело каждого. Основание любого государства, по Спинозе, составляет общественный договор, посредством которого суверенные граждане передают исполнительной власти (будь это монархия или другая форма правления) право и обязанность обеспечивать их безопасность, свободу и владение собственностью, – мысль, унаследованная Спинозой от его великого предшественника Томаса Гоббса. Сегодня эти идеи кажутся нам абсолютно очевидными, но в те времена они звучали как провокация. Именно как атеист Спиноза для многих современников был прямо-таки бельмом на глазу. Джон Локк, один из крупнейших апологетов принципа толерантности, автор «Письма о веротерпимости» (1689), исключил атеизм из круга приемлемых позиций, а беспощадный враг клерикализма Вольтер видел в нем опасность для культуры и цивилизации. Радикальное Просвещение, дорогу которому открыл Спиноза, Просвещение, устремленное к разделению религии и политики, оставалось вплоть до конца XVIII века явлением подспудным, и лишь в результате Французской революции оно стало допустимым, что называется, «в приличном обществе».
Принцип толерантности в сфере религии никогда не вошел бы в политическую реальность, когда бы не настоящее культурное землетрясение, произведенное научно-технической революцией в ту эпоху[114]. На протяжении одного столетия в науке произошел качественный скачок, который полностью перевернул наши представления о природе. Ньютонова оптика, его же три закона классической механики, прорывы в области химии, анатомии и физиологии – все это в XVII и XVIII веках положило начало процессу, с ошеломительной быстротой выявившему законы, которым подчиняется природа. Все отчетливее оформлялся вывод, что вера и наука – две абсолютно разные формы познания, на чем особо настаивал Кант, великий философ и систематик 2-й половины XVIII века. Ход истории, равно как и происхождение мира и природы, уже нельзя было объяснить, ссылаясь на буквальное понимание Библии. Если Библия исчисляла возраст Земли несколькими тысячелетиями, то геология уже в конце XVIII века заговорила о сотнях миллионов лет, сегодня называют цифру 4,5 миллиарда лет. С возникновением биологической теории эволюции пал последний бастион авраамических религий – тезис о метафизически выделенном месте человека во Вселенной. Наука рассматривает человека как часть природы, подчиненную ее общим законам[115]. Католическая церковь, которая еще в 1633 году заставила Галилео Галилея отречься от коперниканского понимания законов космоса, а в 1663-м наложила посмертный запрет на труды философа Рене Декарта, вынуждена была согласиться, что в данном случае защищает иллюзорные рубежи. Как устроен мир, как он движется и функционирует, уже нельзя было объяснять посредством библейской экзегезы – но лишь с помощью телескопов, лабораторных исследований и математических уравнений. Если в XVIII веке отдельных ученых-одиночек соединяли лишь неформальные связи, то уже век XIX дал рождение крупным университетам как исследовательским центрам, авторитетно утвердившим, что отныне выявление законов природы должно вестись лишь научными методами. Дух просветительской критики возобладал над авторитетом церковного предания. В ходе промышленной революции этот перелом сказался в виде радикальной трансформации экономики и самого общества. Принцип толерантности зиждется на трех основах. Это, во-первых, оттеснение на задний план религиозных (в Европе читай: церковных) авторитетов во всех вопросах мироустройства, во-вторых, тезис о свободе и автономности личности, который Кант поместил в центр своей моральной философии, а Джон Стюарт Милль считал стержневой ценностью политики: каждый индивид должен быть защищен от государственного и церковного произвола, и, в-третьих, убежденность, что никакая форма критики не может быть подвергнута репрессии и умолчанию. И относится это не только к главным представителям Просвещения, философам, но и к любым авторам критических высказываний в романе, пьесе или сатирической газетной заметке. Литература и театр – от едкой сатиры Свифта и Вольтера до стендап-комедий Ленни Брюса и нынешних сатирических журналов – играют важнейшую роль в развитии и утверждении либерального общественного порядка.
КОЛОНИАЛИЗМ И ДВЕ МИРОВЫЕ ВОЙНЫ
Идеалы Просвещения воплощались в реальность не без помех и отступлений. Французская революция очень скоро из торжества свободы, равенства и братства переродилась в тиранию[116] – современное понятие «террор» отсылает прежде всего к Робеспьеру, который методически использовал террористическую практику как средство для поддержания власти. В конце концов не кто иной, как короновавший сам себя император, принялся внедрять принципы Просвещения в Европе (и Северной Африке) своими военными походами. В XIX веке либеральная демократия распространялась в мире отнюдь не с быстротой лесного пожара. Историко-политическая наука приходит к выводу, что в XX веке образовалось всего восемь подлинно демократических государств. Даже промышленная революция не всегда приводит к приоритету прав человека. Романы Чарльза Диккенса наглядно рисуют людские бедствия в промышленных городах, где угнетенных рабочих мирят с жизнью только неиссякающие струи джина.
Тягчайший грех Запада, мнящего себя вполне просвещенным и цивилизованным, состоит в том, что даже и в XX веке он крайне неравномерно распространял по миру ценности свободы и прав человека. Еще в XVI веке Португалия, Испания, Британия и даже либеральная Голландия не подвергали никакому сомнению свое право делить между собой регионы Земли, о которой они только и знали, что она представляет собой подобие шара. Цель (состоявшую в экспорте христианства и импорте сырья) оправдывала практически любые средств