— На фронт, конечно, все поспеем, а дом домом остается. — Когда сибиряк поворачивался с боку на бок, полка жалобно стонала под его огромным телом. — Ну, война еще годок-другой протянется. А потом домой...
— А если убьют? — Шёневеттер почувствовал, как от злости к лицу прихлынула кровь.
— И это может случиться, — согласился русский. — Только ведь другие придут. Нас, посчитай, сколько наберется...
В словах сибиряка было столько спокойной уверенности, что Шёневеттеру стало не по себе. Он решил подкупить сибиряка.
— Водку пьешь? — спросил он однажды.
— Ну, а кто ее не пьет, проклятую, — оживился русский.
— Купи на станции, пить будешь. — Шёневеттер протянул деньги русскому.
— Да у меня свои имеются, разложим баш на баш. — Сибиряк достал из кисета замасленные червонцы и, когда поезд остановился, побежал за водкой.
— Карл, держи этого русского на прицеле. Чем-то он страшен, — зашептал Шёневеттер Минцелю.
Чутье разведчика не обмануло его. Это случилось уже за Воронежем, когда поезд был недалеко от линии фронта и Шёневеттера с Минцелем отделяли какие-нибудь сутки от той минуты, когда они пройдут через русские окопы и сдадутся немецким солдатам.
Сибиряк заподозрил неладное и сдал их патрулю. В комендатуре без труда поняли, что документы липовые. Через неделю состоялся суд, и Шёневеттера с Минцелем повели на расстрел.
Морозный снег звенел под ногами. Пряталось за вербы белое солнце. Уныло торчали трубы сожженных домов. По черной, занавоженной дороге тянулись на запад сани со снарядными ящиками, мешками с мукой и сухарями. Пожилые возницы сонно поглядывали на комендантских солдат, выстроившихся перед двумя смуглолицыми людьми в шинелях без ремней и крючков.
— Дезертиров поймали, сынок? — поинтересовался у лейтенанта возница.
— Хуже, батька... Шпионов.
— Ну, ну... — Возница поцокал языком и равнодушно стегнул лошадей. — Поторапливайтесь, одры воинские!
Офицер зачитал приговор военного трибунала. И когда поднялись винтовки, Минцель не выдержал:
— Я буду говорить! Мы сообщим важные сведения!..
После дополнительного следствия, новых признаний и учитывая то, что на территории Советского Союза Шёневеттер и Минцель не вели разведывательной работы, им подарили жизнь и направили в лагерь для военнопленных.
Шёневеттер и Минцель возили руду на уральских марганцевых рудниках, пилили лес под Ивделем.
После войны русские объявили амнистию, и агенты бывшего рейха очутились в Ульме.
Только об одном не сказали русским контрразведчикам ни Шёневеттер, ни Минцель — о деньгах и драгоценностях, спрятанных в глубине пещеры на Тамбекском перевале. Если русские их не расстреляли, то они когда-нибудь вернутся в Германию, а потом и на перевал.
В Ульме Шёневеттер устроился в отдел транспортных операций фирмы «Ульммашинен-верке» и, дослужившись до начальника, взял на работу Минцеля, который долго шатался без дела.
Наконец Шёневеттер решил, что настало время отыскать сокровища. Он действовал очень осторожно. Он был опытен и мудр, достаточно крепок и натренирован, чтобы пройти по самым опасным, безлюдным местам высоких гор.
И теперь, умело обойдя афганские и китайские пограничные посты, он вступил на тропу, которая повела его к Тамбекскому перевалу.
— Как прекрасна эта страна, Карл! — взволнованно прошептал он.
— Да, Франц, — ответил Минцель, приподнимая темные очки и щуря глаза от ослепительного блеска вершин.
В непривычно синем небе кружили орлы, широко раскинув могучие крылья. А рядом тоскливо пели камни. Между ними струились, позванивая льдинками, маленькие летние ручьи.
— Ты очень устал, Карл, — сказал Шёневеттер, оглядываясь на спутника.
На красном, сморщенном лице Минцеля выступили белые пятна. Он успел обгореть, и кожа теперь слезала лохмотьями, покрываясь язвами.
— Ты очень устал, Карл, — опять повторил Шёневеттер.
Он шел крупным, неторопливым шагом, стремясь засветло добраться до подножия перевала и там устроить ночлег. Но Минцель отставал с каждым шагом. Он был уже стар и задыхался под тяжелым грузом ранца.
«Всю жизнь Карл был слугой», — подумал Шёневеттер, и у него колыхнулось нечто вроде сожаления.
Даже устраивая Минцеля к себе в отдел, Шёневеттер заботился о себе. Ему хотелось иметь верного соглядатая, который бы доносил ему о настроении служащих фирмы. Этого требовал и сам владелец «Ульммашинен-верке».
Когда Минцель вступил в юности в штурмовой отряд, он лелеял честолюбивую мечту стать хозяином поместья где-нибудь в Судетах или Закарпатье. Но жизнь обложила его невидимыми и непреодолимыми рогатками, оставив одно — служить Шёневеттеру.
Он не злился на преуспевшего коллегу. К старости Минцель понял, что сильный, жестокий, умный Шёневеттер призван повелевать. А его удел — подчиняться, и он смирился.
— Карл, ты должен собраться с силами, — говорил Шёневеттер, поднимаясь по извилистой бесконечной тропе.
— Я иду, Франц, — отзывался Минцель, еле ворочая пересохшим языком.
Солнце уже бросало на горы косые лучи. Ветер похолодал, ледяными иглами колол обожженное лицо. Из низин тянулся сырой туман.
Отчаявшись найти удобную для ночлега площадку, Шёневеттер сел у тропы и привалился к большому камню. Днем он легкомысленно разделся, надеясь загореть на горном солнце, но минут через тридцать почувствовал, что сильно обжег кожу. Теперь его знобило. В горле булькало. Спекшимися губами он поймал сосульку на камне и захрустел ею.
Приковылял Минцель, опустился рядом, шаря в кармане куртки сигареты.
— Придется устраивать привал здесь, — сказал Шёневеттер.
Минцель с жадностью затянулся сигаретой и закашлялся.
— Табак, женщины и шнапс погубили тебя, Карл, — сказал Шёневеттер, брезгливо покосившись на Минцеля.
— Нет, Франц, — ответил Минцель. — Меня погубила слишком непосильная мечта, как, впрочем, и всю Германию...
— Вот как! — удивился Шёневеттер и насторожился, почуяв новые нотки в словах Минцеля.
Ночью, лежа в теплом и легком пуховом мешке, Шёневеттер положил пистолет рядом с собой. Он впервые испугался Минцеля. Никто же в Ульме не знает, что они поехали вместе. Убьет и заберет все деньги.
«Не лучше ли опередить мне?» — подумал Шёневеттер, прислушиваясь к свистящему дыханию Минцеля.
Он нащупал пистолет, оттянул затвор. Патрон выскользнул из обоймы и легко вошел в патронник. Ладонь похолодела. Шёневеттер приподнялся на локте.
Вдруг он почувствовал, что Минцель смотрит на него. В лунном свете, падающем из крошечного окошка, затянутого нейлоновой сеткой, блестели его глаза. Шёневеттер резко отодвинулся от Минцеля и услышал слабый шепот:
— Это уже все равно, Франц...
— Ты не спишь?!
— Нет. Но, повторяю, это уже...
— Что «это»?
— Я знаю, что ты хотел сделать сейчас. Но я-то уже не смогу... Я не выйду из этих чертовых гор. Сердце, — Минцель кашлянул и отвернулся.
— Ты ошибся, Карл, — пробормотал Шёневеттер. — Я не хотел убивать тебя, Карл. Ведь мы с тобой старые оборотни, Карл.
— Помню... Еще со школы наизусть я знаю правило. А я ждал, что тебе рано или поздно захочется разделаться со мной.
— Не говори глупостей! — разозлился Шёневеттер и тихо поставил затвор на предохранитель.
Где-то далеко громыхнул лед, и сонным эхом звук прокатился по горам.
...Когда Шёневеттер проснулся, то подумал, что его неспроста что-то разбудило. Чутьем он угадал присутствие третьего. Он расстегнул пуговицы палатки и увидел при лунном свете длинную пятнистую кошку, которая стояла шагах в десяти и вытягивала морду, нюхая воздух.
Шёневеттер поднял пистолет и затаив дыхание спустил курок.
Пятнистая кошка прыгнула и, уткнув голову в снег, заскребла когтями. Шёневеттер опустил пистолет.
— Ты напрасно стрелял, Франц, — сказал испуганный Минцель. — Нас могут услышать.
— Здесь никого нет, — Шёневеттер вылез из палатки.
Барс все еще корчился. Пуля попала ему в голову, и он тянул лапу к ране, хотел унять боль. Шёневеттер молча смотрел, как трудно и долго издыхал зверь. Он поймал себя на том, что стосковался по горячему делу молодости, по мрачному Орденсбургу, стремительным схваткам с чемпионами школы по джиу-джитсу, по теплой ручке парабеллума. Он боялся разучиться стрелять. Но сейчас подумал, что рука не ослабла и быстро поймала цель, когда непуганый барс подкрался к палатке,
Зверь дернулся в последний раз и затих.
— Будет неплохой ковер, — рассмеялся Шёневеттер, поставив ногу на мягкий живот барса. — Я подарю его тебе, Карл, когда ты бросишь своих потасканных девочек и женишься на хорошенькой кошечке.
— Благодарю, — Минцель вытащил нож. — Надо освежевать барса, пока он теплый.
— Сделай одолжение, Карл, — зевнув, проговорил Шёневеттер. — Спокойной ночи.
В палатке он с наслаждением вытянул ноги и сразу уснул.
Утром резко похолодало. Тучи закрыли горы. Посыпал крупный снег. Идти пришлось почти на ощупь.
Шёневеттер помнил, что перед входом в пещеру была небольшая площадка. Но тропа, наоборот, сужалась.
«Неужели я не найду пещеру? — подумал Шёневеттер. — Нет, я найду пакет, если даже придется потратить на это всю жизнь!..»
Мокрый снег засыпал камни, и ботинки все время скользили.
— Может, переждем непогоду? — предложил Минцель.
— Надо идти, Карл. В конце концов не могла же провалиться эта чертова дыра!
— Нам еще надо вернуться живыми...
— Поверь, я не могу ждать, когда чувствую, что пещера где-то рядом.
«Э-эй!..» — вдруг услышал Шёневеттер далекий крик. Через минуту крик повторился. Он звучал нечетко, был искажен туманом, но Шёневеттер понял, что так могут кричать только люди.
— Что за наваждение? — пробормотал он, оборачиваясь к Минцелю, сплошь залепленному снегом.
— Это, вероятно, идет караван. Если контрабандисты, то они нам не помешают, — проговорил Минцель.
— Но лучше с ними не встречаться совсем. — Шёневеттер пошел дальше.