Мать стучала на кухне крышками, Борис долго и тщательно отмывал с мылом руки. Потом они сели за ужин.
— У тебя сегодня был трудный день, — спустя некоторое время заговорила мать.
— Трудный, мама, — подтвердил Борис. Взгляд его был задумчив.
Поев, Борис встал.
— Мам, я тебе помогу со стола убрать.
— Ступай, и так устал. Сама справлюсь. Вот здесь газеты. Лучше почитай немного перед сном.
Борис зажег лампу над диваном, расположился полулежа и стал лениво просматривать газеты. Но ничего интересного не было. Мысль непрестанно вертелась вокруг одного и того же. Сегодня он был в нотариальной конторе. Там выяснилось, что Лоренц в самом деле оставила завещание, по которому все ее имущество переходило во владение Адольфа Зиткауриса, старого человека, старше, чем она сама. Но вот три года назад она переписала завещание на имя Вольдемара Лапиня.
О каком имуществе вообще могла идти речь? После смерти Лоренц нотариус описал все ее вещи. Это была старая мебель и одежда. Ничего ценного. Если не считать сберкнижки, на которой лежало сто сорок девять рублей. Правда, врач Страуткалн видела у Лоренц на руке старомодные золотые часы и массивное кольцо. Ни того, ни другого не нашли. Возможно, убийца похитил ценные вещи.
Адольф Зиткаурис. Кем он приходится покойной — родственником или старым другом? Известно ли ему, что он больше не наследник Алиды Лоренц? Это могло быть поводом для ссоры, а то и для убийства или грабежа…
Борис отложил газету в сторону, постелил постель, разделся и залез под одеяло. Но заснуть не удавалось. Слишком громко тикает будильник. Громыхает на стыках рельсов трамвай…
А если все-таки Лоренц убита Зиткаурисом? Тогда при чем тут Зента Саукум? Да и Зиткауриса она выдала бы на первом же допросе. А Вольдемар Лапинь? Молодой мужчина. Такому деньги всегда нужны. Если он был родственником убитой, то наверняка знал, что у старухи кое-что в чулке припрятано. И если он к тому же считал, что наследником по-прежнему считается Зиткаурис…
Борис повернулся на другой бок. Мать дышит тяжело. Опять, наверно, сердце. Борис зажег ночник и поднялся.
— Тебе плохо, мама? Дать капли?
— Пройдет, я уже приняла.
— Может, «неотложку» вызвать?
— Не надо, уже лучше. Ложись спи, сынок. Тебе рано вставать.
Постепенно мать задышала ровнее, видать, уснула. А у Бориса не было сна ни в одном глазу.
Прав Дзенис: чтобы расследовать это убийство, необходимо собрать как можно больше сведений об убитой и выяснить, кому была выгодна ее смерть. Похоже, и Зиткаурис, и Лапинь могли быть заинтересованы… Но какая роль при этом отведена Саукум? Неужели отношения были так натянуты, что Лоренц не впускала к себе ни того, ни другого? Надо будет познакомиться с этими людьми поближе.
Борис перевернул подушку. Она теперь приятно холодила и освежала разгоряченную голову.
Сказала тогда о наследнике и женщина по телефону. Та, что звонила в прокуратуру. Ей якобы известно больше, чем нам. Быть может, даже знает убийцу? Странно. Почему же раньше звонили Страуткалнам, угрожали, а теперь вроде бы хотят оказать помощь следствию? Может быть, раздоры среди соучастников? Может, совесть замучила, да не хватает духу прийти с повинной? Так тоже бывает. Как ее разыскать? Коротка летняя ночь…
Светло-серая «Волга» свернула с шоссе и остановилась перед двухэтажным домом. Постройка старинная, но крепкая, стены сложены из громадных отесанных валунов. Такие здания в буржуазной Латвии строили для волостных управ. Строили основательно, на долгие времена. Сейчас в этом доме помещалась контора лесхоза.
Роберт Дзенис вышел из машины, которая тут же развернулась и укатила в сторону Риги.
Директор лесхоза уже поджидал работника рижской прокуратуры, о прибытии которого предупредили по телефону.
— Прошу вас, — сказал директор, показывая на массивный стул за письменным столом, а сам направился к двери. — Кабинет в вашем распоряжении. Я должен объехать участки. Лесника сейчас пришлю. Он здесь, я вызвал.
Дзенис не стал садиться за письменный стол, а удобно расположился на широком диване у окна. Предстоял серьезный разговор. Однако Роберт решил начать его как непринужденную беседу. Таким путем легче настроить человека на откровенный лад. Потому он и не стал вызывать лесника в прокуратуру, а ^приехал сюда сам.
В кабинет вошел несколько деревянным шагом высокий сухощавый седой человек, в брезентовой куртке и резиновых сапогах. Серые глаза смотрели холодно и недоверчиво.
Помощник прокурора придвинул стул поближе к дивану.
— Прошу вас, Зиткаурис.
Старик покосился на стул, на Дзениса, потом неохотно сел. Свет из окна падал ему на лицо. Как раз это и нужно было Дзенису.
— Мне хотелось с вашей помощью выяснить некоторые вопросы, — безразличным тоном начал помощник прокурора. — Я, понимаете ли, разыскиваю родственников Алиды Лоренц. Она умерла прошлой осенью. Вы, кажется, знали Лоренц.
На жестком сером лице Зиткауриса не дрогнул ни один мускул. Старик держал себя так, словно разговор не имел к нему ни малейшего отношения. По дороге из Риги Дзенис продумал, как повести предстоящий разговор, чтобы установить контакт с этим человеком. Может, все-таки начал не в той тональности? Хорошо, испробуем по-другому.
— Просто ужасно, какой смертью привелось умереть Алиде! — вздохнул Дзенис. — Говорят, она была добрая, сердечная женщина.
Лесника передернуло.
— Сердечная?! Хотел бы я посмотреть на того, кто так говорит!
В общем-то Дзенис ожидал другой реакции, но и эта его устраивала. Лед так или иначе тронулся.
— Вы придерживаетесь другого мнения? — удивился он.
— Ведьма! — вырвалось у Зиткауриса.
— Ну что вы!
— Если б вы только ее знали!
— Вы-то знаете ее.
— Лучше было бы не знать.
Зиткаурис старался подавить в себе возбуждение. Он сидел прямо, не касаясь спинки стула. Ответы его были отрывисты, как удары топора.
— По всей видимости, она была к вам в чем-то несправедлива? — Дзенис говорил дружелюбно и даже сочувственно.
— Алида со многими поступала несправедливо. Даже с самыми близкими людьми. Насквозь была злонравная баба. Настоящая выжига.
— И давно вы ее знали?
— С самого детства. Мы же родня. Наши матери были двоюродными сестрами.
Дзенис почувствовал удовлетворение. Начало многообещающее. Удалось все-таки стронуть с места этот паром. Помощник прокурора решил перейти к активным действиям.
— Стало быть, вы всегда недолюбливали Алиду Лоренц?
В глазах у лесника заискрились злые огоньки. Он поджал губы, будто запер их на ключ. Дзенис задумался. Как видно, старик не из простаков. В каком же направлении разматывать дальше клубок?
Неожиданно Зиткаурис заговорил сам:
— Недолюбливал?! Не-ет! Я ее ненавидел! Ее убили, и хорошо сделали. Так ей и надо! Да, да. Хоть она мне и родственницей была. Одной негодяйкой на свете меньше.
Казалось, старика того гляди начнет колотить лихорадка. Землистые щеки нездорово запылали.
— Удивлены, что я посмел так выразиться? — продолжал он. — т- А мне бояться нечего. Прокуратура ищет убийцу. Я так понимаю ваш приезд и разговор со мной. Могу сказать только одно — мне никакого дела до всего этого нет. Вот так.
Дзенису окончательно стало ясно, что старика голыми руками не взять. Достойный противник. Предлагает открытую борьбу. Самым правильным будет принять вызов.
— Да, мы разыскиваем преступника, — подтвердил Дзенис. — И я вас пригласил для разговора именно об этом. Если вы действительно не имеете отношения к убийству, то будете заинтересованы в раскрытии преступления.
— Чего ради я должен вам помогать?
— Совершено тяжкое преступление. Виновник подлежит суровому наказанию. Этого требуют закон и справедливость.
— А я так считаю, что поделом ей. И карать убийц незачем. За еретические мысли меня судить не станут? За мысли ведь к ответственности не привлекают.
Старик явно потешался над Дзенисом.
— Вы правы. За мысли, даже за еретические, наказывать нельзя. Но за отказ дать свидетельские показания — можно. Неужели вы действительно хотите, чтобы ваш отказ был записан в протокол? Вы производите впечатление разумного человека, и я надеюсь найти с вами общий язык.
Зиткаурис пожал плечами.
— Спрашивайте. На что смогу — отвечу.
— Это другой разговор. Расскажите, чем занималась
Алида Лоренц до войны, точнее — во времена Ульманиса?
— Ей принадлежал цветочный магазин на Гертрудинской.
— Лоренц была состоятельным человеком?
— Жила всегда шикарно. Умела устроиться, подладиться под любую власть.
— И под немецкую тоже?
— Еще как!
— Она сотрудничала с оккупантами?
— Не знаю, как с оккупантами, но с немецкими офицерами — это уж точно.
— А разве у Лоренц не было семьи, мужа?
Бледные уши Зиткауриса слегка порозовели.
— Для семейной жизни эта дрянь не годилась. Чего ради обзаводиться детьми, заботиться о муже? Ей бы только самой снимать пенки с жизни.
Дзенис наблюдал за ушами Зиткауриса, они невольно выдавали хозяина. Не получил ли он в свое время отставку, а теперь хочет задним числом свести счеты? Ну что ж, пускай…
— Много у нее в юности было поклонников?.
— Ого, эта бабенка и под старость не терялась. Штурмбаннфюрер фон Гауч влюбился в нее по уши и даже собирался увезти с собой в Германию, когда узнал…
Зиткаурис осекся.
— Что узнал? — резко переспросил Дзенис.
Лесник упрямо молчал.
— Я вас спрашиваю, о чем узнал фон Гауч?
В голосе Дзениса зазвучали металлические нотки. Старик опустил глаза.
— Что у них будет ребенок.
Молчание.
— Ребенок родился?
— Да, мальчик. Но Алида даже не подумала его сама воспитывать. Чужим людям сбагрила в деревню. И опять зажила припеваючи. А сын плоть от плоти… Этого я ей простить не мог.
«Да нет, не этого», — подумал Дзенис.
— А как штурмбаннфюрер? — спросил он вроде бы между прочим.