реступник в поле зрения.
Окружить бы эту поляну, перекрыть отходы… Но автоматчики опять отстали. Жди их… А бандиты наверняка нас заметили и уж теперь-то драпанут во все лопатки.
Вдруг Русаков увидел человека, прыжком кинувшегося к толстенному буку.
— Твой! — шепнул он Троллю. — Фас! Только тихо!
Тролль прильнул к земле и пополз, огибая поляну справа. Выждав минуту, Русаков пополз влево. Миновав открытое место, он достал пистолет, снял с предохранителя и шагнул к дереву.
Ба-бах! Справа грохнул выстрел. Русаков рванулся на звук, и в тот же миг прямо перед ним полыхнуло пламя. Пуля чиркнула по щеке. Падая, Русаков увидел чьи-то ноги, успел зацепить их рукой, и человек грохнулся наземь. Пистолет оказался под ним. Своей огромной тушей он чуть не расплющил руку. Во всяком случае, пальцы разжались, и Русаков оказался безоружным… Где-то у лица мелькнула борода, а на лоб со свистом опускалась рукоятка «вальтера».
Русаков дернулся в сторону, и рукоятка уткнулась в землю. Рывок за бороду, коленом — под ребра, и бандит откатился к дереву. Всего мгновенье лежал он вниз лицом, всего мгновенье не видел Русакова, но этого было достаточно, чтобы вскочить, подбросить себя вверх и каблуками сапог врезаться в кисть, сжимавшую «вальтер». Бульба, а это был он, ойкнул, выпустил пистолет, но тут же перевернулся через голову, вскочил и, петляя, бросился в кусты.
Русаков схватил пистолет. Прицелился. Мушка прыгала перед глазами, упираясь в спину бандита. Нет, в спину, не годится. А в ноги не попасть. Надо успокоиться. Он глубоко вдохнул. Выдохнул. И мягко нажал на спуск… Бульба подпрыгнул, нелепо взбрыкнул ногой и шлепнулся в лужу.
Теперь вперед! Быстрее! Еще быстрее! Иначе будет поздно. Живыми главари бандеровцев не сдаются. А этот тип нужен живой. Только живой. В лесах еще немало его дружков… Когда Русаков подбежал к Бульбе, тот тянулся к поясу, на котором висел кинжал.
— Нет, гад, зарезаться не дам! — крикнул Русаков и рванул его пояс.
Надо знать прочность широкого кожаного ремня, чтобы представить силу, которая могла бы его разорвать. Русаков далеко не богатырь, но в этом рывке была вся его ярость, вся ненависть к бандиту, от руки которого погибли многие десятки ни в чем не повинных людей.
Русаков связал Бульбе руки. Наложил жгут на простреленное бедро. Сел. Стер со щеки кровь. Потом вскочил и прямо через кусты бросился на другую сторону поляны.
«Первый выстрел прозвучал оттуда, — вспомнил Русаков. — Но если Тролль убит, почему Грицько не помог Бульбе?!»
Когда Русаков вырвался на крохотную лужайку, когда перепрыгнул через лужу крови, ползущую из-за поваленного дерева, он увидел два трупа. Далеко откинутая рука бандита… Пистолет… Неестественно вывернутая голова… На горле — сомкнутые клыки Тролля… А во лбу собаки дырочка от того единственного выстрела.
Русаков нагнулся. Попытался разжать зубы. Ничего не вышло — мертвая хватка. Пришлось вставлять рукоятку пистолета и буквально раздирать пасть собаки.
Русаков взял Тролля на руки: здоровенный пес стал удивительно легким, он как-то весь переломился и обвис на руках хозяина. Русаков вышел на поляну, опустил Тролля, положил его горбоносую голову на колени, достал платок, вытер кровь с зажмуренных век, обнял его заострившуюся морду и… заплакал. Нет, слез у Русакова не было. На собачью морду капала кровь с раненой щеки. Русаков вытирал кровь свою, вытирал сочившуюся из раны Тролля и без конца баюкал его простреленную голову.
Нет, никому и никогда не понять до конца состояние. Русакова! Ведь собака для настоящего проводника — это не просто животное, это друг, это ребенок, это существо, преданность и верность которого не знает границ. Сколько вложено в такую собаку сил, ума и терпения! И сколько жертв пришлось принести ради нее! Пустяк вроде бы — накормить. Но ведь ни от кого другого, кроме хозяина, она ничего не возьмет. Так что, где бы ты ни был — в отпуске, командировке, на собственной свадьбе или на похоронах друга, два раза в день явись с бачком каши.
«В изголовье повесьте… упавшую с неба звезду».
Бедный Тролль, если б ты знал, как часто твоему хозяину хотелось вот так, как сейчас, взять твою голову, погладить, приласкать. Но ты — собака-солдат, и никаких ласк тебе не положено.
На поляну вышли автоматчики. Они поняли, что дело сделано, и не приставали с расспросами. Русаков в последний раз погладил Тролля и дунул в ноздри. Отпрянул! Снова дунул. Ноздри вздрогнули… и с шумом втянули воздух! И какой воздух! Воздух, пахнувший хозяином! Что еще нужно собаке?! Шевельнулся кончик хвоста, шевельнулось похолодевшее сердце Русакова. Он вскочил и побежал делать носилки.
— Вот и отдохнули, — сказал старик и встал. Сделал шаг… Другой… Опять зазвенело в ушах… В глазах запрыгали зайчики… Он повернулся к скамейке… Потянулся к спинке Не достал. И сполз на землю.
Тролль почувствовал, что происходит что-то неладное. Такого с хозяином никогда не было: идти не может, дышит с хрипом. Тролль забеспокоился, суетливо забегал вокруг хозяина, тявкнул. Но он молчал. Лежал, уткнувшись в землю, и молчал.
Тролль лег рядом и, поскуливая, ловил редкое дыхание хозяина. Потом взял его за плечо и осторожно перевернул на спину. Тролль был слеп, он не видел запавших глаз и посиневших губ, но всем своим нутром он почуял: хозяину очень плохо. И тут в старой, больной собаке проснулся решительный и сильный пес. Он уже точно знал, что надо делать. Вспомнить бы только дорогу… Тролль лизнул хозяина, схватил его фуражку и побежал.
Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки — и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, мчался огромный лохматый пес.
Через три квартала он повернул направо… Потом налево… Остановился… Вернулся назад и бросился в боковую улочку.
Знакомый двор. Запах сирени. Два прыжка через детскую площадку. Вот и скамейка у подъезда. Тролль уловил слабый запах хозяина и другой, тоже хорошо знакомый. Значит, нашел.
Тролль ринулся к двери, вскинулся, ударил лапами — ничего не вышло, дверь открывалась наружу. Попытался зацепить зубами или когтями — бесполезно.
Тогда Тролль обежал вокруг дома, нашел на первом этаже окно, из которого шел запах Ганки, и залаял. Залаял?.. Тролль не узнал своего голоса. Вместо отрывистых, басовитых рыков вырывался какой-то сиплый хрип.
А время шло… В нескольких кварталах отсюда на земле лежал хозяин, и ему нужно было помочь. Тролль же сидел, как будто ничего не произошло, и пытался понять, что случилось с голосом. Нет, так дело не пойдет! Он схватил фуражку, попятился назад, покрутил носом, примерился к нужному окну, разбежался и прыгнул. Раздался треск дерева, звон стекла, крики людей! Но Тролль уже ничего не слышал…
Была мягкая летняя ночь. Еще не заснули сторожа магазинов, еще сидели у подъездов дворники, еще бродили влюбленные парочки — и все они жались к подворотням и шарахались в сторону: посреди улицы, не разбирая дороги, бежала молодая, простоволосая женщина. А в руке была зажата старенькая милицейская фуражка.
СЛОВИН ЛеонидДело без свидетелей
Денисов застал капитана Кристинина в его кабинете на Петровке, на четвертом зтаже. Как всегда, здесь было по-казенному чисто и пусто. О вкусах хозяина кабинета свидетельствовали только несколько растений в горшочках на окне да глупый тигр с цветной репродукции, скаливший за стеклом свою брезгливую, невыспавшуюся морду.
Капитан милиции Кристинин сидел за столом и читал бумаги. Увидев Денисова, он прищурил вместо приветствия один глаз и снова углубился в документы. Денисов осторожно вздохнул, сбросил куртку, сел в кресло у окна.
Время от времени в комнату без стука входили незнакомые Денисову люди, здоровались, брали со стола отпечатанные на ксероксе бумаги, читали и расписывались. Потом так же молча уходили. Денисов и Кристинин ни на минуту не оставались одни, кроме того, Кристинину часто звонили, и он коротко, но обстоятельно отвечал по телефону.
Вошел лейтенант Губенко. Он ничуть не изменился за это время и выглядел таким же невеселым и костлявым, как и летом.
— Денисов? — удивился он. — Каким ветром? Ты где сейчас? — Он ревниво следил за продвижением по службе своих знакомых и, встречаясь с ними после долгого перерыва, заметно волновался.
— Все там же. На Астраханском вокзале?
— Перешел в уголовный розыск?
— Нет, стою на посту.
— Но ведь ты на юрфак поступил? — Губенко успокоился, и с этой минуты его отношение к Денисову можно было снова назвать теплым, даже дружеским.
— Почему ж на посту?
Денисов промолчал.
— Ты своего кадровика знаешь? Между прочим, хотел его спросить о тебе. Мы двенадцатого вместе гражданский процесс сдавали. Хотел и забыл — понедельник, летучка, да мне еще нужно было взносы собирать!
— Четверг, — уточнил Денисов и неожиданно покраснел. — Двенадцатого в том месяце был четверг.
— Правильно, в понедельник я криминалистику сдавал, — Губенко удивленно покосился в его сторону.
— Все! — сказал ~ Кристинин, подымаясь. — Можно отдавать печатать! — Он вышел из-за стола и остановился напротив Денисова: — Ну что нового? Дал Блохин какое-нибудь кошмарное, запутанное преступление?
Блохин был старшим инспектором уголовного розыска, ответственным за предупреждение и раскрытие краж вещей у пассажиров, с которым Денисов, несший службу в залах вокзала, постоянно контактировал.
— Дал! — Это и было тем делом, которое привело Денисова в МУР. —
Сначала не хотел, говорил, не положено. А потом дал. Ознакомил со всеми материалами…
Кража чемодана у восьмой билетной кассы. Июльская…
Губенко даже присвистнул:
— А подозреваемый есть?
— Никого, и ни одного свидетеля.
— В чем же суть?
— Потерпевшая стояла в очереди за билетами, чемодан — сбоку… В деле один допрос, три постановления.