— Да бросьте вы... — успокаивала она меня. — Этот геолог как приехал, так и уедет. Никому он ничего не скажет. Зато я приберегла для вас сюрприз, узнала от Серафимы Кузьмовны, когда приедет ее обожатель.
— Неужели так прямо и спросили? — ужаснулся я, боясь, что эта болтушка провалит нам всю музыку.
— Зачем считать меня окончательной дурой? — обиделась она. — Я просто сегодня утром сказала ей, что мне нужно было бы мяса, лучше всего, если бы говядины, и она пообещала, что, может быть, поздно вечером в субботу, а верней, что утром в воскресенье что-нибудь сообразит.
«Суббота! — прикидывал я в уме. — Сегодня четверг. А что, если этот Трофим Егорыч, или как его еще зовут, уже здесь и Серафима Кузьмовна только дожидается его отъезда, чтобы продать привезенное мясо? Нужно, пожалуй, пойти проверить, как обстоит дело у нее на задворках, вчера там не было свежих следов».
Однако когда я пошел «прогуляться», то этот чертов геолог увязался за мной.
— Куда собрались? — спросил он, догнав меня. — Надеюсь, не на розыски?
— Нет! — сердито отрезал я. — Просто хотелось пройтись одному. Нужно обдумать одно дело.
— Обдумывать нужно вдвоем, — улыбаясь, ответил геолог. — В этом отношении я привык следовать любимой поговорке моего начальника, подполковника Егорова: «Ум хорошо, а два лучше». Он мне поручил связаться с вами.
— Так вы от него! — обрадовался я. — Вот хорошо! А то я не знал, что мне следует предпринять.
— Для вас самое главное — ничего не предпринимать, — ответил мой собеседник уже официальным тоном. — Кстати, зовут меня лейтенант Ивкин. Все, что нужно, сделаем мы. Я и так убедился, что обо всей этой операции осведомлено слишком много людей. Взять хотя бы ту же Марию Петровну, зачем ее-то нужно было посвящать в такие дела?
— Зато благодаря ей я узнал, что Маслянников будет здесь если не сегодня и не завтра, то обязательно в субботу, — возразил я.
— Едва ли, — покачал головой лейтенант. — Верней, что он вовсе не появится здесь больше. Кроме здешнего пункта, у него есть еще три. На одном из них, самом дальнем, его на днях проворонили, теперь ожидают на двух промежуточных. Сюда же я приехал на всякий случай, если ему взбредет в голову изменить свой обычный маршрут. Вас я попрошу остаться здесь, пока Маслянникова не арестуют, чтобы вы помогли его опознать.
В пятницу мы с лейтенантом несколько раз по очереди проверяли, не появились ли новые следы на огороде Серафимы Кузьмовны, но там не было ни новых, ни старых. Выпавший снежок запорошил все колеи.
Наступила суббота. Возможно, что в сумерки должен был пожаловать долгожданный гость. Лейтенант накануне вызвал к себе в помощь милиционера из райцентра, но тот что-то не появлялся.
— Начинает смеркаться, — сказал наконец лейтенант, взглянув в окно. — Больше задерживаться нельзя. Пойду один.
— Пойду с вами! — вскочил я, хватаясь за полушубок.
— Не выйдет! Посторонним там делать нечего, — возразил лейтенант подчеркнуто спокойным тоном. — И вообще, вероятней всего, сегодня никто не явится.
Я настаивал чуть ли не с пеной у рта, убеждая его, что преступник от него одного обязательно сбежит.
— Не сбежит! — скривил губы лейтенант. — Не таких приходилось брать. — Но под конец согласился и даже дал мне свой запасной пистолет.
В гости к Серафиме Кузьмовне мы отправились не через калитку, а известной уже нам дорожкой для особо дорогих гостей, через огороды. Немного обождали, пока она вышла в сарай доить корову, и прошли прямо в избу.
Пес, как и следовало ожидать, поднял гам и этим заставил хозяйку вернуться.
— Здравствуйте! — сказала она, разглядев нас. — Зачем пожаловали?
— Да вот хотим на квартиру к вам устроиться временно, — объяснил лейтенант. — Мы ненадолго.
— Никак не могу пустить, — наотрез отказала Серафима Кузьмовна на этот раз самым обычным русским языком, без малейшего жеманства. — Я женщина одинокая, цельный день на работе, а вы тем более мужчины.
— А вы разве не пускаете мужчин к себе на постой! — придрался к слову лейтенант.
— Ну что вы! — возмутилась хозяйка. — Что люди говорить станут?
— А как же Трофим Егорыч к вам наведывается?
— Какой Трофим Егорыч? — вспыхнула хозяйка. — На одинокую вдову всякий зря наговорить может.
— Так вы утверждаете, что незнакомы с Трофимом Егорычем и что он ни разу у вас не бывал? — спросил лейтенант, подавая ей свое удостоверение.
Ох и затрещала же она ему в ответ!
— А почему бы мне и не принимать Трофима Его-рыча? Он человек служащий, командировочный, должен же он где-то останавливаться, если на заезжей вечно народу битком набито. Может, еще налоги с меня за это станете брать, так не выйдет у вас это дело. Трофим Егорыч мой давнишний знакомый, даже родственник, и я его из одного только уважения, без всякой платы, как дорогого гостя, принимаю.
— А давно вы знакомы с этим дорогим гостем? — спросил лейтенант. — Не скажете ли нам, в каком году он сидел в тюрьме и за что?
— Откуда же мне это знать? — растерялась Серафима Кузьмовна. — Он мне этого не говорил, а знакомы мы не больше года. В прошлом декабре первый раз заехал да в этом годе, наверное, раза три-четыре.
— Ладно, будет вам сочинять, — поднял лейтенант руку, — еще наговорите на себя невесть что, а потом придется отнекиваться. Мы пришли к вам затем, чтобы повидать этого самого Трофима Егорыча, задать ему пару вопросов, а вам придется пока никуда не выходить и, во всяком случае, не подавать ему никаких знаков, не то предупреждаю: будете отвечать по всей строгости закона.
— Да зачем же я ему буду знаки подавать? — заплакала Серафима Кузьмовна. — На кой он мне черт сдался! Ведь я только из-за своей бабьей глупой доверчивости его пускала, верила ему, идолу. Ведь он, змей, сколь раз обещался, что бросит свою грошовую работешку и напостоянно у меня останется. Вон на сараишко денег не пожалел, дал, и хоть скорей ему, а не мне нужен этот сарай, а все же имущество.
Утомительное это дело — сидеть часами молча, почти без движения, поджидая, не завизжат ли полозья во дворе, не залает ли пес, прислушиваясь к каждому звуку, настораживаясь при малейшем подозрительном шорохе. Хозяйка тоже сидела сперва с нами в кухне у стола, теребя с несчастным видом оборку фартука, но долго не выдержала, пошла прилегла.
Буйный мартовский ветер обшаривал снаружи стены, дергал за прикрытые ставни, гудел в трубе, предвещая оттепель. Рана моя тоже давала себя знать, и на сердце было тревожно. «Неужели, — думал я, — сейчас увижу наконец своего врага?» Но никакой уверенности, что приятель Кузьмовны и есть Желтоглазый, у меня не было, особенно после того, как Серафима Кузьмовна на вопрос о цвете глаз своего знакомого сказала:
— Самые обыкновенные глаза и вовсе не желтые. Тоже скажете. Разве у человека бывают желтые глаза? Вот только болят они у него, оттого он очки не снимает.
Было уже около часа ночи. Я, признаться, слегка задремал, но заливистый лай собаки заставил меня очнуться.
Тут из комнаты, наспех поправляя сбившиеся волосы, выбежала Серафима Кузьмовна и, видимо, со сна забыв о нас, бросилась к дверям, но лейтенант успел перехватить ее.
— Как только постучит — откроете! — сказал он строго. — Но предупреждаю, чтоб ни слова... Оружие при нем бывает?
— Что вы? Какое там оружие! — пролепетала хозяйка и, услышав тихий, но по-хозяйски настойчивый стук в окно, перекрестилась и, набросив платок, шагнула в сени.
Лязгнула щеколда, стукнул откинутый крючок.
— Заспалась! — послышался недовольный хрипловатый бас, и высокий мужчина в дубленом полушубке, стуча деревянной ногой, вошел в кухню, держа в охапке свернутую комом рыжую доху.
— Тихо! — приказал лейтенант, появляясь сзади него из-за занавески, прикрывавшей умывальник. — Поднять руки!
Но человек, метнувшись к стене, прижал к себе одной рукой свернутую доху, начал другой быстро шарить в ней.
Тут выскочил из дверей горницы я со своим пистолетом и изо всей силы рванул доху к себе. Она развернулась, и из нее с громким стуком упал знакомый мне винтовочный обрез.
Желтоглазый нагнулся за ним, но лейтенант ловким ударом хорошего футболиста пнул обрез под лавку и, обхватив свободной рукой запястье противника, завернул ему руку за спину.
Пришлось порядочно повозиться, пока этот зверюга не был связан. Силушкой его природа не обидела, да и стремление во что бы то ни стало вырваться придавало ему прыти. Ведь он точно знал, что ему грозит.
Когда он немного утихомирился, я развязал шнурки, на которых держались его дымчатые очки, и на меня взглянули памятные на всю жизнь, снившиеся мне сколько раз в кошмарах рыжеватые, горящие неизмеримой яростью глаза.
— Жоглов! — воскликнул я. Только теперь, глядя на него, я убедился, что человек, стрелявший в меня, и человек, изображенный на фотографии, которую показывал мне подполковник, одно и то же лицо.
Жоглов тоже узнал меня и проговорил, словно давясь от злобы:
— Так ты не сдох, оказывается?
В общем, «друзья» встретились вновь.
На этом я думаю и закончить свое затянувшееся повествование. Дальше уже все ясно. Только еще нужно сказать, что настоящего Трофима Егоровича Жоглов не только ограбил, но присвоил его имя и должность, правда, без зарплаты, и его очки, и даже деревянную ногу. Поэтому никто и не подозревал, что под личностью одноногого подслеповатого инвалида скрывается молодой здоровенный бандит.
Возможно, что он еще долго бродил бы по свету, если бы я не стал так упорно его разыскивать. И скажу по совести, я искренне горд, что благодаря мне эта гадина больше не пакостит нашу землю. Так что, как видите, личная заинтересованность тоже играет иногда немаловажную роль.
— А как ваша жена? — спросили рассказчика. — Так и пропала без вести?
— Нет, зачем пропала? Нашлась! Видите вон там на женском пляже, у самого моря, голубой зонтик? Вот когда этот зонтик закроется, то это будет означать, что мне нужно срочно оставить вашу приятную компанию и идти с моей супругой обедать. Ничего не поделаешь — режим. А она у меня ух какой строгий блюститель порядка. Вон, видите, зонтик закрывается — иду, — закончил он, поднимаясь с шезлонга. — Счастливо оставаться!