Дачник пошарил сзади себя за дверью и швырнул в комнату, как нашкодившего котенка, Марусиного Вовку. Тот вылетел прямо к столу, едва не упал, но не заплакал, только глазами сердито сверкал.
— Ворюга! — сказал ему вслед Дачник, обошел брезгливо и с тяжелой злостью плюхнулся на стул.
— Что у вас произошло?
Произошло нехорошее дело: Вовка с друзьями к нему в сарай забрались и зачем-то начали там полы вскрывать.
— Я ихним родителям иск вчиню: и за пол, и за потоптанные грядки, и за нарушение неприкосновенности жилища! — кричал разъяренный Дачник. — И предупреждаю: если вы, как обычно, проявите свойственные вам мягкость и либерализм, я буду соответственно информировать ваше прямое начальство и соответствующие инстанции! — Он хлопнул тяжелой ладонью по столу и вышел.
Андрей молча проводил его взглядом и посмотрел на Вовку.
— Дядя Андрей, мы ничего красть не собирались — врет он все! Мы там одну вещь искали. Но она не его. Ничья.
— Клад, что ли? — усмехнулся Андрей.
— Вроде, — уклонился Вовка. — Не спрашивай, дядя Андрей, все равно не скажу. Эта тайна не моя, и я не предатель.
— Это я знаю, — вздохнул участковый. — Иди за отцом.
Дверь за ним не успела закрыться — супруги Кошелкины за правдой пришли, мол, рассуди, участковый. Они никогда не ладили: лет пятнадцать уже то расходились с руганью и слезами, то сходились с песнями, а в чем дело — никто понять не мог. Да они и сами, видно, не знали. Участковый выслушал и, в причинах разобравшись, поругал, посоветовал, помирил. И сам себе при этом удивлялся: откуда нужные слова-то находил, и почему эти пожилые люди его серьезно слушают?
Потом Зайченкова явилась и тоже кричать начала:
— Свалился на мою голову, черт незваный! Отдохнуть от него не успела! Только хозяйство в порядок привела, а он — нате! — явился. Трех курей уже пропил, телогрейку новую где-то задевал и отцовы сапоги загнал. Сажай его, участковый, поскорее, до большой беды!
После нее Паршутин пришел с бумажкой, в разорванной по вороту рубахе.
— Вот, гражданин участковый, прими по всей форме заявление потерпевшего от хулиганских действий бывшего алкоголика Тимофея Петровича Елкина. Нанес публичное оскорбление — при народе пьяницей и треплом обозвал, а также материальную трамву и моральный ущерб моей личности.
Паршутин повернулся и показал свою «трамву» — след на штанах от сапога и ворот порванной рубахи.
— Вот что, личность… — Андрей перевел дыхание. — Если ты еще раз сунешься к Елкину, я тебя направлю на две недели вагоны разгружать. Все! Кругом! Шагом марш!
— Вот как? — удивился Паршутин. — Вот, значит, как? Ну, погоди, участковый, погоди! Плохо ты меня знаешь, чтоб я не отомстил…
Андрей встал — Паршутин выскочил за дверь. И тут же забарабанил в окно, расплющив о стекло нос, прокричал: «Нянькайся с ним, нянькайся, он тебе за добро и заботу найдет чем отплатить!»
Вредный по-глупому Паршутин все старался Елкина разозлить, до гнева довести и морду свою немытую под его кулак подставить, а потом шум поднять, жалобу устроить. Андрей, чтобы этого не случилось — последствия-то могли чреватыми для Тимофея оказаться, — особо его предупредил, чтобы не соблазнялся Паршутина проучить. Тот его успокоил:
— Не боись, Сергеич, пусть себе лает, верблюд все равно идет и ноль внимания на него оказывает. Это он от зависти все.
Но Андрей все-таки тревожился — он Паршутина достаточно знал и потому так грубо с ним обошелся. Нехорошо, конечно, но надо.
За всеми этими и другими обычными делами незаметно день прошел. Андрей посмотрел на часы — пора в клуб: сегодня танцы, школьный оркестр, наверняка со всех деревень молодежь соберется. За своих-то он был спокоен, а вот козелихинские парни на танцы, как в бой, ходили. А все потому, что своих девчонок мало, да и чужие всегда лучше кажутся. Надо приглядеть.
На сцене серьезные музыканты свои инструменты расставляли, уборщица мокрым веником полы брызгала, по стеночкам самые нетерпеливые топтались — девчонки завитые и подкрашенные, парни приодетые, с влажными волосами.
Андрей прошел в игровые комнаты, посмотрел на окаменевших шахматистов, послушал, как стучат шары в бильярдной и прыгает над зеленым столом белый теннисный мячик, предупредил Куманькова-старшего, чтобы убрал карты, которые тот уже ловко раскидывал на широкой скамейке.
В спортивном зале дельтапланеристы свои крылья разложили, что-то с ними ладили и чему-то смеялись. Посторонних здесь не было — не пускали, только в углу пыхтел над штангой Василий Кочкин.
В зале грохнуло, завизжало, затопало — танцы понеслись. Андрей зашел еще в курилку — заглянуть, не звенят ли там стаканы, а уж потом вернулся в зал. Наметанным взглядом окинул бушующую толпу. Сразу и не поймешь, что творится, кто с кем и как танцует.
К нему подошли дружинники, доложили, кого пришлось вывести и домой проводить, кто в опорном пункте объясняется с командиром Богатыревым и за кем надо присмотреть.
Участковый вышел на улицу, постоял на крыльце. Народ все еще шел в клуб, и все с ним здоровались, многие издалека руку тянули.
19 мая, вторник
Андрей, можно сказать, еще не ложился, а его уже поднял многодетный Петрухин, про которого на селе шутили, что у него детей больше, чем зубов. Это в самом деле было так: зубов у него осталось всего два и то в глубине, не видно, а детей было шестеро девчонок.
— Андрюша, выручай, — чуть не плакал он. — Младшенькая сильно заболела, а доктор Федя говорит, что сам помочь не может — надо в район везти, да не на чем. Ихняя машина Дашку Парменову рожать повезла. Когда еще вернется? Выручай, Андрюша! Век не забуду твоего добра, — лихорадочно говорил он, пока Андрей собирался и закрывал дом. — Уж такая она славная девочка получилась, такая славненькая — вся в меня, и зубов столько же…
Пока заехали за девочкой, пока мать собирала ее и давала наказы Петрухину, далеко за полночь перешло. В район приехали — уже светало.
— Ты иди, — сказал Андрей, — а я тебя подожду.
Вернулся Петрухин не скоро, часа через два — Андрей даже подремать успел.
— Ну что? — спросил он, выбираясь из коляски.
— Порядок! Говорят: «Езжай, отец, домой смело, нет теперь опасности». Спасибо тебе, участковый.
— Ладно, теперь ты меня жди, надо в райотдел заскочить. А уж потом домой.
— Она у вас что, за шкафом валялась? — вырвалось у Андрея, когда дежурный показал ему ориентировку.
— Сам виноват, — обиделся тот. — У нас ты гость редкий, и на месте тебя не застанешь, впрочем, маленечко и наш грех есть. А что? Ты к Платонову зайди, он этим… Федориным занимается.
— Ты что? — тоже спросил следователь Платонов. Они были с Андреем старые приятели. — Чего разволновался?
Андрей ответил не сразу, все не мог оторваться от нескольких строк: «…среднего телосложения… пальцы тонкие, беспокойные, слегка дрожат… волосы темные, спереди в волосах заметна ровная седая прядь…»
— Это он был, Федорин. Я рапорт оставлял… — И он, коротко рассказав о случае на переезде, попросил сводки за последние две недели и карты областей — своей и смежной.
Они разложили карты, склонившись над ними, сделали выписки.
— Вот смотри: побег — первого числа; кража со взломом в продовольственном ларьке в Бирюкове — второго; в Сабуровке на вокзале кража чемодана с носильными вещами — четвертого…
— Шестого, — перебил Платонов, — заявление гражданина Федорина об утере документов, в том числе паспорта.
— …Это уже у нас, в Званске. Там же, в тот же день кража чемодана на вокзале, кража двух чемоданов в поезде. Тринадцатого — встреча на переезде. Вот его дорожка.
— Точно, — сказал Платонов. — Во времени и в пространстве. И прямо в наш дом. Молодец, Ратников!
— Смеешься?
— Какой смех! Пойдем начальству докладывать.
— Так, Ратников, — сказал следователь, когда они вернулись. — Посмотрим, что за фигура такая — Антон Агарышев, в настоящее время гражданин Федорин… Год рождения… Молодой совсем, твой ровесник. Судимости… Статья такая-то, такая и такая. И еще две… Набрал — ничего не скажешь. Больше, чем у тебя благодарностей. Признан по решению такого-то суда особо опасным рецидивистом. Отец — бывший ответственный работник торговли. Осужден, отбывает наказание. Статья… Так, образование гражданина Агарышева — чуть выше среднего. Это ясно — как папашу посадили, сынок за систематическую неуспеваемость из института вылетел, заступиться-то некому. Трудового стажа практически нет. Вместо него другой «стаж» — очень солидный для его возраста… Дерзок, решителен, патологически жесток. Легко подчиняет своему влиянию людей, в местах лишения свободы терроризировал заключенных, ставших на путь исправления. Ты знаешь, как он побег совершил? С оружием в руках! Он в колонии ухитрился пистолет изготовить — из аптечной резинки, алюминиевой ложки, гвоздя и стержня от авторучки. Кто-то ему патрон от мелкашки подарил. И этим единственным патроном из своего фантастического пистолета он тяжело ранил охранника. Попытался забрать его автомат — не удалось. Тогда он без автомата ушел и уже почти двадцать дней на свободе. Где он может быть? И чего нам от него ждать?
— Чего угодно, — вздохнул Андрей. — Такие на все способны. Тем более что отвечать ему все равно по высшей отметке придется. И я его упустил!..
— Ты и поймать должен, — по-доброму улыбнулся Платонов, хорошо понимая, как сильно казнится молодой участковый, и желая шуткой поддержать его. — Только вот где он сейчас? Ты у себя ничего такого не замечал?
— Особенного ничего, — пожал Андрей плечами. — Все как обычно, одни и те же проблемы.
— А не особенного?
— Телогрейка у одного мужика пропала.
— Ну?
— И сапоги.
— Так…
— И топор.
— Все?
— Дерево на дорогу упало…
— Кот взобрался на чердак, — в тон ему протянул Платонов.
— Дерево упало перед машиной, где деньги везли. Зарплату.
Платонов привстал:
— Само, что ли, упало?