Раскрутив веселье, Золотов отошел в тень и, хотя не забывал наполнять рюмки и продолжал участвовать в разговоре, погрузился в размышления.
Если для всех остальных участников застолье было просто приятным времяпрепровождением, то для него — ответственным и важным мероприятием, от которого зависела реализация дальнейших планов. Во-первых, Федор познакомился с Хамидом. Теперь они знают друг друга в лицо, что значительно упрощает будущие контакты. А во-вторых, Федька, кажется, заглотнул наживку — вон как он рассматривает девочку, так бы и съел глазами… Это хорошо, очень хорошо…
— А где же наш друг Сурен? — обратился к нему Хамид. — Что-то я его давно не видел.
При упоминании имени Шаха Вершикову передернуло.
— Он… э-э-э… уехал, — выдавил из себя Золотов. — Уехал отдыхать на море…
— На Белое, — ядовито рассмеялась Вершикова. — Но скоро вернется. Через каких-нибудь восемь лет!
Золотов напрягся, но Хамид продолжал улыбаться и понимающе кивал головой, отнеся несуразность ответа на счет своего незнания нюансов языка.
Вот идиотка! Золотов, не меняя радушного выражения лица, сильно наступил Марине на ногу. Так и сгорают на мелочах! Одно лишнее слово может спугнуть партнера, и с огромным трудом налаживаемый канал закроется, не успев открыться!
— Что с тобой, Машенька? — участливо спросил он. — Нехорошо стало? Пойдем на улицу…
Он помог Вершиковой выйти из-за стола, бережно придерживая за локоть, провел к двери.
— Сдурела, стерва? Не знаешь, когда тебе можно пасть открывать? — Золотов говорил тихим ужасным голосом, страшно выпучив бешеные глаза. — Ты со своими куриными мозгами можешь мне все карты спутать в большой игре! Знаешь, что за это бывает?
— Хватит пугать! Я уже устала бояться, надоело участвовать в твоих аферах, думать над каждым словом! Когда ты оставишь меня в покое? Я уже ничего не хочу, только отвяжись!
— Ничего не хочешь? Врешь, милая! А австрийские сапоги на зиму? А канадскую дубленку? А югославское белье? А французскую косметику? Обойдешься? Нет, дорогая, ты уже порченая, к дорогим шмоткам приученная, к дармовым деньгам! Посади тебя на зарплату и одень в ширпотреб, и все сразу же увянешь! Да и вид товарный потеряешь, а это ведь единственное, что у тебя есть!
Золотов немного успокоился и теперь наслаждался, хлеща Вершикову словами, на которые она не могла ничего возразить.
— Никакой путной специальности ты не выучилась, даже лаком ногти мазать и то я тебя пристроил. За душой ничего нет. Или я не прав? Тогда возрази, выложи свои козыри!
— Да чего ты взъелся? Что я такого сказала?
Воля у нее была сломлена уже давно, она привыкла приспосабливаться к обстоятельствам, к тому же прекрасно понимала, что в чем-чем, а в этом Золотов прав.
— Не твоего ума дело! Лишнее сболтнула, а потому заруби себе на носу: про знакомых, про дела при посторонних ни ползвука! Ясно?
— Ясно…
Вершикова высморкалась, глядя в зеркальце, поправила расплывшиеся ресницы.
— То-то. Ну как жених, нравится?
— Ничего. Но он на меня не реагирует…
— Ты просто к такому не привыкла. Медленно загорается — дольше горит. Глаз на тебя положил, еще пару раз встретитесь, и все в порядке!
Когда они вернулись к столику, Федор и Хамид беседовали как давние знакомые.
— Ну что? — участливо спросил Петренко.
— Нормально. — Вершикова как ни в чем не бывало села рядом. — Почему не пьете? И у меня пустая рюмка!
— Но… Может быть, вам хватит?
— Ерунда! Давайте выпьем за любовь! Вы верите в любовь, Федя?
— Даже не знаю, что вам ответить…
Федор растерянно подергал мочку уха.
— А почему мы до сих пор на «вы»? Живо брудершафт! — Вершикова выставила согнутую полукольцом руку со стопкой.
Преодолев неловкость, Федор выпил через переплетенные руки и замешкался.
— Ну! — Марина ожидающе подняла лицо, и он поцеловал плотно сжатые губы.
«Молодец девка! — подумал Золотов. — Умело работает. По-моему, мальчик уже готов. Или почти готов. Но надо контролировать дальнейший ход событий. Если они вдруг и впрямь надумают пожениться… Тогда плохо… Перемкнутся друг на друга, и все — теряю обоих! Этого допустить нельзя… Ну да ладно, видно будет… Используем старую любовь — солдатика служивого или еще что-нибудь придумаем… Не впервой…»
Золотов на миг взглянул на себя со стороны. «А ведь я привык вертеть людьми, распоряжаться чужими судьбами… Даже испытываю удовлетворение от этого… И неплохо получается…
А как расценить такую привычку с позиций общепринятой морали? Безусловно, однозначно: значит, я мерзавец, отщепенец и негодяй? Так? Лично я не считаю себя негодяем. Правда, ни один мерзавец не признается в этом. Подсознательный барьер ограничивает пределы самокритики. Можно сказать: «Ах, я недостаточно усидчив!» или: «Я ленив!» В чем еще не стесняются признаваться? «Грешен — люблю хорошо поесть (выпить, одеться, погулять)!» То есть в мелочах, подразумевая, что в случае необходимости эти недостатки легко преодолеть…
А кто посмеет сказать: «Я глуп, жаден, подл, труслив»? Какая женщина произнесет: «Я развратна»? Даже не произнесет, подумает? Нет таких! Перед собой всегда находится тысяча оправданий, объяснений, уважительных причин и веских аргументов, чтобы задрапировать голую правду.
А если все-таки это не удается, можно махнуть рукой и не держать ответа перед собой, а окружающим нетрудно замазать глаза, запудрить мозги, заткнуть рты. И все в порядке! Как легко быть чистым, честным и порядочным! Мало кто занимается самокопанием…
Но я же не принадлежу к серой массе! Правда, так думают все — каждому человеку свойственно оценивать себя выше остальных… Но я могу доказать это очень просто: признаться себе в том, в чем рядовой середнячок признаться не способен: да, если исходить из объективных критериев и общепринятых оценок, то иначе, как негодяем, меня не назовешь! То, что я это понимаю, и возвышает меня над толпой!
И не всегда был таким, и моя беда, а не вина, что я таким стал. «Бытие определяет сознание». Точно! Окружающим пришлось немало постараться, чтобы сделать из меня того, кто я есть. Так что теперь пусть не обижаются…»
— Валера, ты что, заснул? — Голос Федора вывел его из задумчивости.
— Да, вроде задремал — разморило. По-моему, засиделись мы здесь…
Когда они вышли на улицу, оживление спало — то, что связывало этих четверых людей, осталось в ресторанном зале. Первым откланялся Хамид, потом засобиралась Вершикова, а Федор вызвался ее проводить.
— Счастливо, — улыбнулся им Золотов. — С Федей я не прощаюсь, вечерком зайду, поговорить надо.
Он шел в сторону лесополосы, и мягкая рыхлая земля приятно подавалась под ногами. Между молодыми деревцами Золотов лег на траву и, заложив руки за голову, закрыл глаза. Хотелось безмятежности и абсолютного покоя, но мысли о Деле продолжали терзать мозг.
О Деле он начал думать давно, с тех пор, как пришел к выводу, что деньги дают не только все доступные удовольствия, но и власть, авторитет. Зарплаты хватало только на такси, да и то не всегда. Он начал вертеться оптом брал у знакомого продавца или завмага дефицитный товар и через своих людей сбывал его в розницу. Хлопотно, опасно и не очень выгодно: со многими приходилось делиться.
Попробовал заняться «самолетом». Доверенный человек приводил заботливого папашу, желающего «подстраховать» свое чадо на вступительных экзаменах в институт. Золотов придирчиво изучал документы, особое внимание обращал на аттестат. При хороших оценках говорил, что может попробовать, но ничего не обещает и ничего не просит вперед: если получится, тогда…
Один раз система сработала, и растроганный родитель принес пакет с «благодарностью», но дальше пошли неудачи: абитуриенты срезались все подряд, а когда один все-таки поступил, папа «забыл» выполнить свою часть обязательств.
Тогда и зародилась мечта о собственном деле. Он знал, что есть люди, свободно оперирующие суммами, которые ему только снились. Случай и услужливый посредник свели Золотова с одним из таких дельцов. Добиться расположения Шаха было нелегко, даже вспоминать неприятно…
Однажды Шах зашел без предварительной договоренности, смуглое лицо отливало серым, движения были резкими, дергаными.
— Послушай, Золото, надо оставить у тебя одну вещь. На хранение.
Он положил на стол маленький тяжелый пакет.
— На днях я его заберу. Если… — Шах задумался, напряженно глядя в одну точку. — В общем, пусть пока полежит. У тебя же будет в сохранности, как в сберкассе? До востребования… Никому не болтай. Отдашь мне или человеку, которого я пришлю… Да, и еще… — Он пристально посмотрел Золотову в глаза. — Я тебя не предупреждаю, это и так ясно, но за сохранность отвечаешь головой. Понял?
Предчувствие не обмануло Шаха — в эту же ночь его арестовали. После суда Золотов вернулся домой и развернул сверток. Он знал, что в нем, но хотел убедиться, насколько велик капитал, волею судьбы попавший в руки. Капитал оказался солидным… И тогда пришла идея — запустить его в оборот.
Солнце слепило глаза даже сквозь закрытые веки, и Золотов повернулся на бок.
Несчастливая идея… Как раз началась полоса невезения: один прогар, второй, третий… Содержимое пакета уменьшалось, не принеся ожидаемых дивидендов. И появился страх, что в любую минуту посланный Шахом человек потребует вернуть оставленное…
Обратного пути не было, и Золотов придумал сложную многоходовую комбинацию, которая могла поправить положение, вернуть утраченное и принести немалый доход. Но… только в том случае, если каждый участник сработает точно, умело и четко.
Началось самое трудное. Упрямо не давался в руки Федя, уходила из-под влияния Марочникова, даже Вершикова время от времени пыталась бунтовать… Чтобы держать их в повиновении, приходилось все время изобретать новые способы, что-то придумывать, постоянно плести интриги. Это раздражало, возбуждало глухую, затаенную злобу.
Прямо под ухом послышалось надрывное жужжание. Золотов открыл глаза. В толстой, геометрически правильной паутине отчаянно билась большая навозная муха. Видать, погналась за запутавшейся здесь же мошкой. Едят мухи мошкару? Впрочем, теперь она сама попадет на обед… Ишь как дергается… Чувствует что-то, соображает. Или просто инстинкт? А где же хозяин?