— Где он это взял?
— Думаю, что лучше тебе задать этот вопрос самому гражданину Гришакову.
— Ну поднимай его, познакомимся.
Оказалось, что Гришакова я знал. Это был Жора — ресторанный спутник Золотова. Таганцев посадил его на стул передо мной, а сам занял место у двери.
Одно время Гришаков действительно работал заместителем директора магазина, но потом за пьянство и злоупотребления его уволили, и последние полтора года он перебивался случайными и, как можно было судить, не слишком честными заработками.
— Вы подозреваетесь в нарушении правил о валютных операциях, — объявил я Гришакову. — Как подозреваемый, имеете следующие права…
— А отказаться от дачи показаний я могу?
— Можете, конечно, можете, — заверил я. — Только зачем? Мы ведь не собираемся выспрашивать бог знает что… Ответьте на маленький и простой вопрос: откуда у вас эти монетки, доллары?
Гришаков громко засопел, лицо его сделалось багровым.
Я оглядел его мощные руки и крепкую фигуру. Пожалуй…
— А уж потом, раз вы «привязываетесь» к даче и этому делу, я поспрашиваю вас об убийстве.
— Убийство вы бросьте. Чего все в одну кучу валить и на пушку брать! — Он задумчиво почесал переносицу. — А про монеты я знать ничего не знал. Попросили забрать пакет, я и забрал.
— Думаю, что вам, как бывшему торговому работнику, будет полезно ознакомиться с прейскурантом, — любезно сказал Николай и положил перед Гришаковым раскрытый уголовный кодекс. — Обратите внимание на статью восемьдесят восьмую. Впечатляет?
— Чьи ценности, Гришаков? — спросил я. — Определенные соображения по этому поводу у меня есть. Кроме всего прочего, здесь, наверное, пахнет контрабандой. Еще одна серьезная статья! Показать?
Жора, напряженно думая, покачал головой.
Я переложил на столе бумаги.
— Сегодня утром, по дороге на работу, видел вашего приятеля Золотова. Он толкался возле юридической консультации.
Гришаков насторожился.
— Теперь я понимаю, что ему там понадобилось. И не сомневаюсь, как он ответит на вопросы, связанные с вашим задержанием у ворот его дачи.
Было заметно, что у Гришакова по этому поводу тоже не было сомнений.
— Так что если не хотите говорить, я отправлю вас в камеру, сидите, думайте. Надумаете — проситесь на допрос. А мы попробуем пока сами разобраться что к чему.
Я стал заполнять протокол задержания.
— Да, Валерку не переговоришь, — процедил Гришаков. — Особенно если он первый начнет. Всегда старается другого подставить… Но монетки и валюта его.
— Откуда?
— Не знаю. Он деловой, вертелся везде, с фарцой знался. Хотел крупное дело провернуть, чтобы на всю жизнь хватило. Монетки он долго собирал. На даче тайничок был. А после того, что получилось, засуетился — теперь, говорит, там милиция пасется да родители собираются дачу продавать… Предложил мне, чтобы я вынес. Ну я один раз чуть не напоролся, все, говорю, хватит! А он — я, мол, все разузнал, никакого риска, а две сотни получишь! На мели я сейчас, в долгах кругом…
Стараясь вызвать сочувствие, Гришаков горестно вздохнул.
— Он любит «негров», мальчиков на побегушках.
— А Петренко ему зачем понадобился?
— Морячок-то? Ясно зачем! Вы правильно угадали: Валерка собирался металл за кордон переправлять. А оттуда — валюту, вещи… Готовился: все дружбу водил с иностранцами, что в мединституте учатся. Какие-то каналы уже нащупал. Перевозчик был нужен, он про Федю и вспомнил. Приручал, приручал, а тот — бац и на нож напоролся…
— Как это получилось?
Жора изобразил на лице многозначительность.
— Золото рассказал, что морячок приставал к Машке и чересчур разошелся, а та его… — Он сделал многозначительный жест. — Только не похоже это ни на него, ни на нее. В общем — темная история.
И тут я утвердился в ускользающей вчера мысли, в мозгу как бы раздался щелчок, и события, происшедшие на баркентине «Кейф», сразу предстали в ином свете.
Таганцев поехал задерживать Золотова на работу, а я, оформив постановление о производстве обыска, отправился к нему домой. По дороге заехал в бюро судебно-медицинской экспертизы и десять минут поговорил с Кобульяном.
Дверь открыл Золотов-старший. Узнав о цели нашего прихода, он страшно возмутился и бушевал добрых полчаса, крича, что нет закона, по которому можно измываться над людьми, если у них в доме произошел несчастный случай. Он угрожал самыми ужасными карами, называл фамилии ответственных должностных лиц, предрекал мне скорое увольнение с работы и привлечение к ответственности за злоупотребление властью.
Слушая гневный монолог, я подумал, что звонить от имени Чугунцова вполне мог сам глава семейства Золотовых, все необходимые для этого качества у него имеются.
— Жаловаться вы имеете право куда сочтете нужным, — прервал я его, улучив момент. — Я несу полную ответственность за свои действия. Так же, как и вы за свои. А потому ознакомьтесь с постановлением и распишитесь.
Мать Золотова, серая невзрачная женщина, испуганно наблюдала за происходящим, но в разговор не вмешивалась: в семье она не имела права голоса.
Валерий Федорович занимал отдельную комнату. На ковре над кроватью висела фехтовальная маска, под ней наперекрест — рапира и шпага. Много фотографий хозяина, в основном портреты, глаза картинно прищурены, обязательно присутствует сигарета. Несколько безвкусных дорогих ваз отражали представление Золотова о прекрасном.
Обыск продолжался несколько часов. За плинтусом обнаружился небольшой тайник. Он был пуст, но я сделал соскобы, и эксперты определят, хранились ли здесь интересующие нас предметы.
В последнюю очередь осматривали письменный стол. Полнейший беспорядок, уйма всяких бумаг, навалом альбомы с фотографиями.
На всех снимках красовался вальяжный и значительный Валерий Федорович в окружении легкомысленного вида девиц или преданных сотоварищей. Разнообразия он, похоже, не признавал.
Внизу, погребенный под ворохом хлама, лежал плоский, завернутый в ватман пакет. Когда я его развернул, с глянцевых листов ударили в глаза розовые груди, колени, ягодицы… Рядом — красная пачка из-под фотобумаги. Посмотрим, что там…
Я бросил пачку обратно. Так вот чем держал Золотов девушек! Веселая вечеринка, «заморское» питье, «финская» банька… Плюс увлечение фотографией и скрытая камера… Вот и готов крючок, безболезненно сорваться с которого жертва не сможет…
ЛИЦО И МАСКА
Два дня я готовился к встрече с Золотовым. Многое из того, что удалось узнать, удивляло, но в основном мои предположения оказались верными.
Первый допрос подозреваемого, сразу после задержания, провел по моему поручению Таганцев. Протокол получился коротким:
«не знаю, объяснить не могу, об этом я уже давал показания ранее, возмущен фактом ареста».
Он встретил меня издевательской улыбкой.
— Нехорошо, гражданин Корнилов! Вместе рестораны посещаем, об жизни беседуем, а потом вы меня — хвать и за решетку! Разве это по-человечески?
Держался Золотов развязно, до наглости, видно, решил, что терять нечего и надо играть ва-банк.
— Давайте ближе к делу, — сказал я как можно холоднее.
— Как хотите. Хозяин — барин. Мое дело телячье — знай мычи!
— Тогда для начала скажите: откуда у вас золотые монеты и валюта, как вы хотели их использовать?
— Если бы у меня когда-нибудь были золотые монеты, я бы использовал их очень просто: вставил себе зубы, а потом… — Он мечтательно закатил глаза, — поехал бы с хорошей девочкой в круиз по Дунаю…
— Чьи же ценности изъяты у Гришакова?
— У него и спросите!
— Уже спрашивали.
— И?.. — На лице Золотова отразился живейший интерес.
— Он показал — золото принадлежит вам.
— Какой негодяй! У меня золотого — только фамилия. Так что здесь мы решительно расходимся. Я говорю одно, он — другое. Плюс на минус, в результате — ноль. Есть еще вопросы?
— Конечно. Меня интересуют обстоятельства убийства Петренко.
— Господи, да сколько можно говорить об одном и том же? Мне уже надоело повторяться!
— Есть одна вещь, о которой вы не знаете. Петренко убит мощным ударом, Вершикова такого нанести не могла.
— А я мог?
— Вначале казалось, что нет. Но определенный навык и владение фехтовальной техникой вполне способны заменить огромную физическую силу.
У Золотова чуть дернулась щека — и только.
— По-моему, вы пьете вино из моего бара. Да еще нахваливаете.
— То есть?
— Принимаете догадки за факты. Помните вашу метафору?
— Вершикову я уже допросил. Она признала, что оговорила себя по вашему указанию…
— Интересно! Тогда, может, она сказала и кто убийца?
Этого Вершикова не сказала. Может, боялась «адмиральского внука», может, действительно не видела, как все произошло. Судя по уверенности Золотова, скорее всего — первое.
— Знаете, Золотов, я еще не встречал человека, которому нравится быть негодяем. Больше того, который сам сделал из себя негодяя. Умышленно и вполне сознательно.
Он сидел спокойно, не проявляя никаких эмоций.
— Вы думаете, никто не может определить причин этого?
— Не понимаю, о чем вы.
— Подозрения появились у меня во время нашей последней встречи. Тогда сквозь маску неунывающего бодрячка проглянул обычный человек, не удовлетворенный своей жизнью и оттого тоскующий. Человек, играющий чужую роль. И это удивляло, так как совершенно не соответствовало вашему облику.
— Устанавливаете контакт? Психологический подход? — криво улыбнулся он. — Ну-ну, попытайтесь!
— И еще одно обстоятельство обращало на себя внимание. В юношестве вы, казалось, не проявляли задатков, способных так трансформировать личность. До определенного момента Валерий Золотов был нормальным парнем. И вдруг… Я допросил многих людей из вашего окружения тех лет, картина получилась достаточно полной, но поверить в нее очень трудно. У каждого в жизни случаются огорчения и разочарования, но чтобы для борьбы с ними убивали в себе чувства, способность сопереживать чужой боли… Даже в следственной практике сталкиваюсь с этим впервые.