Ренэ Карьо отделал свою пьесу «Елизавета» и метался в отчаянии, не зная, как пристроить ее: он уже не раз говорил об этом с Жозефиной, но креолка была в последнее время задумчива и рассеянна.
Франсуа Тальма брюзжал на весь Божий свет, так как у него не было новой пьесы с выигрышной ролью для него. Старые пьесы начали приедаться, их нельзя было часто ставить, а в новых, как на зло, не было роли.
А Аделаида Гюс переходила от отчаяния к бешенству, от бешенства к отчаянию. Ей вообще не давали ролей! Прошел ноябрь, прошел декабрь; по прежнему летоисчислению наступил Новый год, а она все еще не была ни разу занята. Адель не раз обращалась с жалобной претензией к Тальма, но великий артист только пожимал плечами и ссылался на невозможность сделать что-либо в данный момент: роли старого репертуара расписаны, а нового репертуара пока еще нет. И Адели приходилось толкаться незанятой, лишней за кулисами, с завистью поглядывая на кипучую работу других.
И вдруг все это сразу развязалось, вдруг все трое преисполнились пламенных надежд и радости. Правда, надежды не оправдались, правда, радость оказалась кратковременной. Но судьба преследует свои особенные цели, скрытые до поры до времени от понимания людей. Плетет и плетет старуха-судьба свою сеть, улавливая в нее людей, мнящих себя героями и остающихся пустыми марионетками в руках рока. В это время прозорливая, великая женщина (Екатерина Великая – Гримму, письмо от февраля 1794 г.) писала одному из своих зарубежных друзей: «Если Франция выйдет из теперешних затруднений, она станет могущественнее прежнего; но ей нужен человек, выходящий из ряда, искусный, отважный, стоящий выше своих современников, а может быть – и выше своего века. Родился ли такой человек? От этого зависит все!» Крушение надежд, даже гибель жизней, родившиеся из этой счастливой по виду случайности, оказались нужными судьбе для доказательства, что такой человек родился и что он действительно стоял выше современников и века!
Что же произошло? Да сущие пустяки! Просто генерал Бонапарт приревновал Жозефину к Ренэ Карьо!
Уже несколько раз случалось, что Наполеон заставал у своей возлюбленной юношу, сейчас же уходившего при его появлении. Бывало и так, что, уходя от Жозефины, Бонапарт встречал Ренэ, направлявшегося туда.
Однажды поэт явился к Жозефине со своей пьесой в кармане, не зная, что у креолки в этот момент находится Наполеон. Впрочем, даже и зная это, Ренэ не повернул бы обратно, как обыкновенно, а все равно прошел бы к Жозефине. Юноша был взволнован до полного отчаяния. Как говорил он Луизе, он уже не мог долее ждать признания и успеха, так как все жизненные силы иссякли у него за долгие годы страданий и лишений. Вот уже целую неделю он приставал к Жозефине, чтобы та дала ему возможность ознакомить избранное общество с пьесой. Пусть вдова Богарнэ устроит у себя небольшой вечер для избранных, пусть она пригласит туда влиятельных лиц от политики, литературы и театра для прослушивания пьесы, которую прочтет Ренэ; тогда по их реакции сразу будет ясно, может ли он, Ренэ, ожидать чего-либо от своего таланта.
Но Жозефина рассеянно выслушивала юношу, не говорила ни «да», ни «нет» и, по-видимому, даже не давала себе труда понять, что именно он хочет от нее. Ей и действительно было не до него. Бонапарт становился все настойчивее в своих домогательствах ее руки, все властнее предъявлял свои права на нее. Между тем креолка уже теперь, когда они не жили вместе, а только часто виделись, находила невыносимыми оковы, наложенные на нее ревнивым, властным возлюбленным. Что же будет, когда она станет его женой? К тому же в последнее время Баррас снова стал проявлять к креолке особый интерес. Сластолюбивый директор дал понять Жозефине, что Тереза Тальен уже прискучила ему своей опекой, но в ее руках находятся некоторые важные тайны, что заставляет его быть крайне осторожным. Однако при малейшей возможности… Жозефина уже предвкушала торжество над подругой и в счет этой «первой возможности» уже охотно подарила Бар-расу два поэтических свидания наедине. Да, да, связь с Баррасом ничуть не была похожа на кошмарную связь с диким корсиканцем. По меткому выражению одной из временных подруг директора, Баррас подходил к женщине, как кот к сливкам, а Бонапарт накидывался, словно голодная собака на мясо. Еще бы! В каждом движении Барраса, в каждой фразе, улыбке сказывались порода, воспитание, аристократические традиции, вся совокупность того, что не могут изгладить самые якобинские убеждения, а Бонапарт был истинное «дитя природы», непосредственное в своей дикости. Баррас с его ужимками маркиза доброго старого времени казался в любви ровным, теплым, ласковым ветерком, Бонапарт же был всесжигающим самумом (Жгучий ураган в Сахаре.). Правда, многие женщины предпочли бы сгореть в костре истинной страсти, но Жозефина не обладала темпераментом, она была только чувственна!
Да и с материальной стороны можно ли было поставить на одну доску Барраса с Бонапартом? Баррас – всесильный господин Франции, щедро разбрасывающий золото пригоршнями, а Бонапарт – офицерик, умеющий только превозносить себя до небес. Ну, сбудется даже мечта его жизни, получит он командование итальянской армией. Конечно, это связано с роскошным жалованием, но… как предположить, что этот мальчик успеет там, где терпит неудачи «опытный волк» Шерер? А если неудача постигнет и Бонапарта, то сказка власти и богатства очень быстро рассеется, как дым, и что ждет тогда Жозефину?
Немудрено, если креолка была озабочена и рассеянна; целыми днями она кусала пальцы в бесплодных потугах найти какое-нибудь средство, чтобы отдалить от себя Бонапарта и обмануть бдительность Терезы. Ренэ не знал этого; он видел в рассеянности Жозефины просто невнимание женщины, охладевшей к недавнему возлюбленному, и разлетелся к креолке без предупреждения, надеясь застать ее врасплох.
Но он не мог попасть хуже! Тереза Тальен проведала кое-что относительно последнего ужина Жозефины с Баррасом и нашла возможность мимоходом ввернуть в разговоре с Бонапартом ядовитое словечко по этому поводу. Бонапарт кинулся к Жозефине с объяснениями, и Ренэ, влетев в комнату, застал как раз самый разгар семейной сцены. Креолка лежала в слезах на кушетке, а Бонапарт то осыпал ее страстными упреками, то с хрипом алчущей страсти кидался целовать лаковую туфельку изменницы. Увидев вошедшего Ренэ, он резко спросил юношу:
– Что нужно?
Поэт вспыхнул. Его нервы были так напряжены, что он забыл обычную сдержанность и насмешливо ответил:
– Разве я ошибся адресом? Мне кажется, что я – у гражданки Богарнэ и только хозяйка вправе задать такой вопрос!– Молодой человек, – все тем же резким тоном продолжал Наполеон, – ты слишком часто повадился ходить сюда! Что тебе нужно? Чего ты ищешь здесь?
– Чего я ищу? – с холодным бешенством повторил Ренэ. – Но как раз того, что ты не можешь дать мне, гражданин генерал!
– А, значит, она… – хрипло вырвалось у Бонапарта.
– Вот-вот! – насмешливо подхватил поэт. – Гражданка Богарнэ как раз может дать мне то, что я ищу!
Вместо ответа генерал кинулся на юношу, левой рукою схватил его за грудь и занес для удара правую. Но тут на помощь подоспела Жозефина.
– Наполеон! – крикнула она, вскакивая с кушетки и кидаясь к противникам. – Ты с ума сошел? Ты позволяешь себе кидаться на моих друзей? Кто дал тебе право на это? Как ты смеешь разыгрывать здесь роль хозяина?
– Зачем же твои друзья вызывают меня на бешеный гнев? – с некоторым смущением возразил Бонапарт, отходя к окну.
– Прошу извинить, гражданин генерал, но я ответил лишь вызовом на вызов! – с достоинством сказал Ренэ. – По какому праву вздумал ты требовать от меня отчета о цели моего посещения?
– По праву страдающего человека, измучившегося от вечных терзаний, но готового первым просить прощения, раз он неправ! – ответил Бонапарт, и в тоне его голоса послышалось что-то страдальческое, надтреснутое.
Это тронуло впечатлительного юношу, и он весело ответил:
– В таком случае я должен просить прощенья, генерал! Мне как поэту, претендующему на знание людских сердец и страстей, следовало бы обнаружить больше проницательности и сразу понять, что означает твой гневный вопрос! Ну так позволь же мне, гражданин генерал, изложить тебе цель и причину моих частых посещений этого дома! Как я уже сказал, я – поэт! Я верю в свое призвание, верю, что Божество заронило в мою душу немалую искру, но мы живем в скверное время. Чтобы встретить признание общества, мало иметь право на это признание, а надо войти в моду. Гражданка Богарнэ, отличающаяся изысканным вкусом и любовью к изящным искусствам, почтила меня своим одобрением и обещала сделать для меня все возможное, чтобы обратить на мою личность внимание общества. Вот то, чего я ищу в этом доме: покровительства, без которого мне ни при каком таланте не удастся выдвинуться! А теперь это покровительство мне особенно нужно. Я написал пьесу, которую считаю очень удачной. Но мало того, какого мнения о своем произведении я сам, нужно, чтобы его оценили другие. А между тем дирекция театра только руками отмахивается от незнакомых авторов, являющихся смущать ее безмятежный покой! Гражданка Богарнэ некогда обещала мне посодействовать ее постановке а теперь даже не слушает меня. Я заговариваю о пьесе, а она отвечает мне о своей любви к тебе! Сегодня я решил сделать последнюю отчаянную попытку, и… вот…
– Так вот что! – весь просветлев, став детски-ясным, тихим и радостным, воскликнул Бонапарт. – О, прости меня, гражданин, прости! – Протянув обе руки, Наполеон быстро подбежал к Ренэ, крепко пожал ему руки и затем обратился к Жозефине: – Простишь ли ты меня, злая мучительница? Значит, ты все-таки больше любишь меня, чем хочешь показать это? Значит, ты все-таки думаешь и говоришь обо мне? Но ты все-таки ошибся! – обратился он снова к Карьо. – Ты уверял, что я не могу дать тебе то, что ты ищешь, а между тем… Ведь Тальма – мой большой друг, и если я замолвлю ему словечко… Ага, – воскликнул он, заметив, какой радостью засияло лицо юноши, – то-то! Но сначала скажи мне, каков именно сюжет твоей пьесы?