зорникам «гуманитарную помощь»: горячую пищу и выпечку.
— Какого-то олигарха совесть замучила, — со смехом комментировал Петр, — вот он и выдает деньги на гуманитарку один раз в неделю.
— А вот вам и еще гуманитарная помощь, — вдруг весело сказал Степаныч. — Заходи, Кузьминична, садись с нами чай пить.
Кузьминична, стоявшая у порога, являла собой образец сказочной бабушки: поверх пестрого платья — длинный вязаный жакет, на голове — платочек из тонкой шерсти, на носу — очки, а в руках — корзиночка, накрытая чистенькой тряпочкой. Сразу было видно, что это добрейшая душа. И голос у нее был приятный.
— Никак, ты себе постояльцев пустил, Степаныч, — сказала она, слегка растягивая слова.
— Нет, Кузьминична, это внуки мои.
— Да у тебя вроде одна только внучка, и та уже большая.
— Так она по крови внучка, а эти — по родству души и общему несчастью, такие же бесприютные бедолаги, как я. Считай, на улице живем.
— Ну, в зиму так оставаться нельзя, — рассудила Кузьминична. — Ты сыну-то дозвонился, рассказал о своей беде?
— Лешке-то? А вот он-то самый первый виновник и есть!
— Не пойму я тебя…
— А чего тут не понять? Богачам родня тот, у кого денег тоже куры не клюют. Они нас и замечать не хотят. Но обиднее всего, когда свои…
— Да ты опять об Алексее? Он-то причем?
— А притом! Его это фирма, которая у меня квартиру обманом отняла.
— Да быть такого не может!
— Говорит, не знала та «Фея», что его отца облапошивает! Отца нельзя, а чужого можно? Кого ж я вырастил, Кузьминична?
Степаныч побледнел и схватился рукой за сердце. Мальчишки разом подскочили, Кузьминична ахнула, а старик, отхлебнув остывшего чая, успокоительно проговорил:
— Не помру… Назло им всем не помру, пока эта канитель с домом не кончится.
— Так ведь Алексей может тебя к себе забрать, — опять рассудила Кузьминична.
— Пред-ла-гал, — отозвался Степаныч. — Только я теперь к нему — ни ногой. И потом… Хочу, чтобы правда победила, справедливость!
— Ну, правда-то всегда так высоко, — заметила Кузьминична.
— В наших руках она, в наших! — не согласился Степаныч. — Только за нее бороться надо. И я не уступлю! Дождусь, когда этих мошенников на чистую воду выведут!
— Ну, ежели все-таки до холодов ничего не решится, — певуче заговорила Кузьминична, — ты приходи ко мне. Две раздельные комнаты… Что ж, не поместимся, что ли? Вы же с моим Митей так дружили, будто и не соседи вовсе, а братья. Он теперь поблизости от твоей Ксении лежит… Да разве ж я могу тебя в беде бросить? Поживешь у меня, пока все решится.
— А этих куда? — Степаныч кивнул на ребят. — Я теперь за них в ответе.
— Да с чего это тебе за них отвечать… — начала Кузьминична.
— А с того! — перебил Степаныч. — Кто-то же должен отвечать за обездоленных детей? Не должны они чувствовать, что не нужны никому в целом свете. Это про-ти-во-ес-тественно!
Не зная, как реагировать на такое заявление, Кузьминична заторопилась выкладывать из корзиночки на стол пирожки, приговаривая:
— Вот эти с картошечкой, а эти с яблоками. Вы ешьте, всем хватит. Я еще принесу.
От чая Кузьминична отказалась и ушла в некотором смущении. Она была готова поселить у себя на некоторое время соседа, друга семьи, но привести в дом незнакомых мальчишек с улицы… Смущенно чувствовали себя и ребята: каждый из них понимал, что если бы не они, то, может, Кузьминична и уговорила бы Степаныча пожить у нее. Старик он боевой, но сердце его подводит, и хорошо бы ему жить под присмотром.
Ужин в переулке
Как-то само собой получилось, что «командиром» троицы стал Петр. Может, на правах старшего, а может, лидерство было заложено в его характере. Ближе к вечеру он распорядился:
— Нечего Степаныча объедать. Едем ужинать в переулок.
— В какой переулок?
— Я же говорил: есть такой переулок в центре города — туда привозят что-нибудь горячее для бездомных ребят. Я весной туда ездил.
— Так то весной, — с сомнением произнес Антошка. — Теперь, может, уже и не возят.
— Съездим — посмотрим, — решил Петр. — Не можем же все время у Степаныча есть.
Ребята согласно закивали головами: старик добрый, но не может он их все время кормить. Надо самим о себе заботиться.
До центра доехали на троллейбусе. Большая Садовая на пересечении с Буденновским проспектом, несмотря на быстро сгущавшиеся сумерки, была полна народу. Сверкал огнями универмаг, напротив в кондитерской витрины зазывали тортами. Уловив жадные взгляды друзей, Петр небрежно сказал:
— Они только с виду вкусные, а на самом деле так себе, не мужская еда.
Ребята оторвали взгляды от витрины и последовали за Петром, который вел их дальше по центральной улице, сияющей огнями и благополучием. Но вот Петр свернул куда-то, потом еще раз, второй — и Алька поразился, что всего в нескольких метрах от ухоженного центра есть улицы с провалившимися тротуарами, со старыми корявыми домами, которые, казалось, вот-вот рухнут прямо на глазах. И он впервые подумал о том, что как-то в жизни все неправильно устроено, если существует такая разница между людьми и даже между улицами и домами. Стало совсем темно, и Алька уже не видел ни обшарпанных стен, ни колдобин на дороге и послушно шел за Петром, держа за руку Антошку. Они еще раз свернули за угол и оказались то ли в маленьком скверике, то ли во дворе между домами, где около единственной скамейки тускло светил фонарь на единственном столбе.
— Пришли, — сказал Петр. — Пацанва уже собирается.
Алька увидел, что несколько ребят сидели на скамейке, а остальные толклись около них, подталкивая друг друга и переговариваясь. Увидев троицу, все затихли, потом раздался тоненький девчоночий голосок:
— Новенькие, что ли?
— А вы тут прописаны? — парировал Петр.
— Не прописаны, но уже с лета тусуемся. Да вы не бойтесь! Мы всех принимаем, еды много привозят, всем хватит.
Вслед за этим в проулке показался небольшой фургончик, который вскоре остановился около самой скамейки. Из кабины вышли водитель и парень, они открыли кузов и вытащили оттуда два больших бидона.
— Так, ребята, подходите по одному, — скомандовал водитель, открывая бидоны.
Парень вынул из сумки одноразовые тарелки с пластмассовыми ложками, такие же стаканы и стал привычно раскладывать еду по тарелкам и наполнять стаканчики горячим чаем. Троица взяла свои порции и отошла чуть в сторонку. Поставив стаканчики на бордюр, ребята приступили к трапезе. В этот раз на ужин привезли соус — картошку с мясом и по два кусочка хлеба. К чаю была еще сдобная булочка.
— Ну, всех отоварили? — спросил парень. — Голодных не осталось?
— Не-е-ет! — дружно закричала ватага.
— Значит, порядок, — констатировал парень, — тогда мы едем на другую точку.
— А что, где-то еще есть такие, как мы? — поинтересовался тихонько Антон у Петра.
— Наверное, есть, раз они туда едут, — резонно ответил Петр.
— А это олигарх? Такой молодой? — не унимался Антошка.
— Ну, что ты! Будет тебе олигарх сам еду беспризорникам развозить… Это его работники.
— Посуду, как всегда, в мусорку, — предупредил водитель, уже отъезжая.
— Зна-а-ем! — дружно разнеслось в ответ.
— А мы свою с собой возьмем, — сказал Петр, — нам дома пригодится.
У Альки при слове «дом» перед глазами мелькнула их уютная двухкомнатная квартирка, где совсем недавно он жил в чистоте и тепле, а теперь его домом стала комната в полуподвале с продавленным диваном, и то на время. Интересно, а где же ночуют все эти ребята? Их здесь человек двадцать или больше… И каждый почему-то оказался на улице. Почему? Будто угадав его мысли, Петр сказал:
— Подойдем поближе, поговорим с ребятами.
Подойдя к скамейке, Алька увидел, что на ней сидят пять девочек и два совсем маленьких мальчугана, лет семи-восьми, остальные ребята, что толкутся около скамейки, примерно его возраста или старше. То, что в этой компании оказались и девочки, его очень удивило — не думал он, что они тоже способны уйти из дома. Одна из девочек, худенькая, бледная, никак не могла доесть свою порцию, и ее дружно уговаривали:
— Ешь, Лиля, ешь! Подумай, ведь до завтрашнего вечера продержаться надо.
— Давай, давай, — присоединился к уговорам Петр, — за маму, за папу…
Все внезапно замолчали.
— Я что-то не то сказал, — немного растерялся Петр.
Одна из девочек вдруг зло бросила:
— Нет у нее ни мамы, ни папы! Погибли в автокатастрофе!
— Ну… извините, — пробормотал уже совсем растерявшийся Петр, — я же не знал…
— Не знал, так и говорить нечего! — все так же недружелюбно высказалась девочка.
— Но поесть надо, — настаивал Петр. — Ты поешь, Лиля.
— Не могу, Зоя, — обратилась Лиля к соседке, — плохо мне… Не могу есть… Пить! Пить дайте!
— Надо было лишний стакан чая попросить, — сказала Зоя.
— А я свой еще не пил, возьми, — и Алька протянул Лиле стаканчик с полуостывшим чаем.
Лиля с жадностью схватила его и залпом выпила. Когда ее ладонь прикоснулась к его руке, Алька почувствовал, что его будто огнем обожгло. Он внимательно посмотрел на девочку и сказал:
— По-моему, у нее температура.
Петр приложил тыльную сторону ладони ко лбу девочки и подтвердил:
— Да она горит! Ее к врачу надо!
— К вра-а-чу! — с насмешкой протянула Зоя. — Пытались уже. Полис требуют или деньги. А у нее нет ни того, ни другого.
— Так пропадет же она здесь! — высказал опасение Петр.
— Все мы здесь… пропадем рано или поздно, — глухо отозвалась Зоя.
— Ну, вы еще когда-то, а она сейчас! — настаивал Петр. — Надо что-то делать! Где вы ночуете?
— Вон в том доме на лестничной площадке, около батареи.
— И что, никто больную к себе не пустит?
— Конечно, не пустят, — устало сказала Зоя. — Да они нас с площадки гоняют.
— Ну, ладно, родители погибли. Но ведь она с ними где-то жила… Может, кто из родственников остался?
— Тетка… Тетка осталась, от которой Лиля и сбежала, потому что тетка очень злая… В Батайске живет.