Серина, так звали девушку, встречала его радушно. Взявши друг друга за руки, сидели в палисаднике среди сиреневых и ясминных кустов, вскоре уже и целовывал ее безнаказанно. Родители, подсматривая, ничего не имели против. Многообещающий мидшипмен в качестве зятя их устраивал.
«Вдруг поднялся сильнейший попутный ветер, и поколику все к отплытию стало быть готово, эскадра поспешно снялась с якорей и двинулась к Спитхеду».
Адмиралтейство так и не нашло для фрегата «Северн» новых старшего и младшего помощников. Капитан Еллоу по-прежнему пребывал в прострации. Вынесли было его на палубу, уложили в шезлонг, дабы подышал свежим воздухом. Воззрясь на поднятые паруса, улыбнулся. Повернувшись к Перегрину, хотел что-то сказать... Тут в поле его мутного зрения попался старец-пехотинец с костылем под мышкою. Капитану сызнова сделалось худо, замычал, мотая головой, и отключился. А ведь еще не ведал о юношеском пополнении!
На четвертый день плавания ветер переменился, простояли на рейде в Спитхеде три месяца. Перегрин, расхаживая с рупором по капитанскому мостику, мыслями уносился в Лондон, в полюбившийся палисадник. Поначалу питались вполне сносно – штормило, и коровы в клетках, установленных на верхнем деке, переломали себе ноги. Нужно было срочно забивать скотинку, посему в свежем мясе эскадра недостатка не испытывала. Тем не менее корабли гудели как ульи от беспрерывного старческого нытья. Ветеранов можно было понять: простужались в сырых кубриках, да и хронические заболевания у них обострялись. С юношами тоже не все было просто.
«Матрозы весьма скоро сделали им пагубную привычку к спиртному. На военном корабле любители горячительных напитков выходят из положения вот как: скажем, в понедельник двое отдают третьему свои порционы рома, и тот очень даже прилично захмеляется. Во вторник уже он уступает порцию одному из вчерашнего триумвирата, в среду – другому. Таким образом каждый третий на корабле пьян, что, впрочем, нимало не сказывается на трудоспособности бывалого матроза. Не то – юноши. Употребив, валялись на палубе в самых людных местах, нечувствительные к пинкам старших по званию.»
Приходилось озадачивать юношей с утра до вечера: клетневали и смолили тросы, теребили паклю, щипали пеньку, расплетали старые снасти, смазывали салом мачты от топа до палубы. Замеченных в неоднократном употреблении пороли, подвешивали на ночь к реям. Недовольные суровостью морской службы вплавь добирались до берега. Занимаясь выиском беглых, Перегрин несколько раз переправлялся на сушу. Однажды не вытерпел, нанял коня, поскакал в Лондон.
Поздно вечером, под проливным дождем, прискакал в столицу. В лабиринте улочек пустил коня шагом. Вдруг услышал впереди хохот мужчин, плач женщины. Сызнова дал коню шпоры. Увидел на пути своем пьяное кодло, окружившее какую-то девушку. Узнал в оной Серину. Обнажил кортик – негодяи врассыпную пустились наутек. Склонясь, обхватил девушку за талию, приподнял и посадил впереди себя. Сетовала на обычную свою рассеянность: возвращаясь из театра, заблудилась. Внезапно расчувствовался и признался ей в любви. Утром были они помолвлены, а через день в спешном порядке обвенчались.
Когда Перегрин вернулся, эскадра уже грызла сухари. На кораблях начался голод. За крупную крысу платили четыре шиллинга. Некий семидесятилетний старец неделю получал паек за своего брата-близнеца, – скрывая смерть оного, лежал с трупом в одном гамаке. И еще имел наглость громогласно привередничать: сухари, мол, выпечены не из пшеничной или кукурузной муки, как положено, а просто это молотые, мол, каштаны. К тому времени капитан Еллоу совсем пожелтел и усох.
«Я собственноручно принялся кормить его крысиным бульоном с ложечки. Он покорно потреблял сие съестное снадобье, глядя на меня из подлобья и ни слова по-прежнему не произнося. К счастию, подоспела шхуна с дополнительными припасами провианта, она же забрала трупы. Тут, как по заказу, задул попутный ветер. Подняли якоря. Отечественная земля наконец скрылась за кормой в обычном своем тумане.»
До Мадеры добрались без приключений. Правда, марсовые Джонс, Джонсон и Джинкинс сызнова были уличены в курении после захода солнца и понесли прежестокое наказание (приказал протянуть их под килем), но в целом порка и подвешивание способствовали укреплению дисциплины: юноши смиренно теребили паклю, старцы если и выражали недовольство, то исключительно себе под нос. На Мадере закупили дешевого вина и высадили женщину, которую обнаружили в трюме фрегата «Северн».
«Переход до острова Святой Екатерины ознаменовался трагическим событием – старцы на всех кораблях заболели тропической лихорадкою, каковая при отсутствии надлежащего ей противудействия способна привести человека в состояние временного умоизступления. Старцы возмнили, что водная гладь за бортом корабля не что иное как травяной ковер вожделенной суши, ну и попрыгали в океан, прямиком в пасти алчных аккул. С флагманского фрегата просигналили: жилые помещения промыть с уксусом и проветрить, корабельным священникам читать заупокойные молитвы.
На острове Святой Екатерины запаслись свежими фруктами и пресной водою. Только вышли в океан, разразилась буря. Когда оная миновалась, увидели, что в составе эскадры отсутствует бриг «Перл». После трехдневных поисков пришли к горестному умозаключению, что судно сие изгибло.
Сызнова кончаются съестные припасы. Откуда-то вылезла голодная девка. А я-то полагал, что на Мадере мы от них окончательно избавились. Наиболее из матрозов суеверные порывались вышвырнуть ее за борт. Я вступился, но к утру обнаружилось, что несчастную все-таки...
Заметили на горизонте судно, подняли пиратские флаги, пустились вдогонку. Определили, что это бриг, пересчитали на оном пушки. Наше требование лечь в дрейф выполнено не было, посему никто из нас не сумневался, что судно сие испанское. Коммодор принял решение атаковать. Надобно было привести фрегат в боевую готовность, - велел вытащить боеприпасы на палубу, гамаки в сетках уложить вдоль бортов, реи обмотать цепями. Опробовали пожарные насосы – после сражения придется же разбрызгивать уксус, который, как учили нас в академии, отбивает запах крови и облегчает очистку от нее палубных досок.
О Серина, знай, что ежели судьба судила мне утонуть в океане, последние «буль-буль» из холодеющих уст моих будут суть звуки имени твоего!..
Некстати начался шторм. Повисли у испанца на хвосте, но догнать никак не можем.
Шторм усиливается. Лопнул грот-марсель, треснула сухая бизань. Вследствие качки увеличилось число переломов рук, ног среди юношества. Вторую неделю гонимся за испанцем, догрызая последние сухари.
Шторм, наконец, стихает, но есть стало совсем нечего. На исходе третьей недели настигли преследуемое судно, каковым оказался бриг «Перл». Проклятья неслись с кораблей, окруживших незадачливый бриг, ибо слишком много сил потратили мы на оплошную сию погоню.
Сызнова охотимся на крыс. Марсовые Джонс, Джонсон и Джинкинс первенствуют. Плачу им из корабельной казны по пять шиллингов за штуку, дабы кормить капитана бульоном. У многих наличествуют признаки заболевания скорбутом: кровоточат десны, выпадают зубы, мышцы вялые, как сырое тесто – надавишь пальцем, и остается вмятина.
Обводя глазами пустой горизонт, воспоминал, какими яствами был употчеван на своей свадьбе. Цыплятки жареные, печеная гусятинка, лососинка, ветчинка, паштеты всяческие воспоминались, отнюдь не Серина, к стыду моему превеликому...
Как нельзя вовремя подвернулся посреди океана остров. Прежде всего переправили на берег больных.
Остров безобитаем, посему беспрепятственно срывали с древес фрукты, настреляли птиц, сделали запасы пресной воды. Как только больные скорбутом излечились, эскадра продолжила плаванье.
Удачно вписались в юго-восточный пассат – три недели не притрагивались к парусам и не перебрасопили ни одного рея.
Сегодня ночью сызнова потерялся «Перл», зато утром догнали испанский галеон. Пересчитали на нем пушки и по сигналу коммодора изготовились к бою. В подзорную трубку наконец увидел я, как выглядят испанцы: все офицеры в черных бархатных камзолах с золотым и серебряным шитьем, с орлиными профилями.
Обменялись залпами и договорились разойтись с миром – галеон был в отличном состоянии, команда сытая, бодрая. Даже вчетвером мы все равно с ним не справились бы. Вдобавок, испанцы подбили фрегат «Глостер». Так бесславно закончилось первое мое морское сражение.
«Глостер» затонул. Команду успели спасти, но сэр Ричард Норрис, не сходя с капитанского мостика, застрелился, будучи донельзя раздосадован столь непродолжительным сроком своего капитанства.
Приближаемся к мысу Горн. Проверили такелаж, выбрали втугую мартин-бакштаги и мартин-штаги, поставили новые штуртросы из сыромятных ремней – все это следует делать заранее, дабы снасти успели вытянуться, покуда не вступили мы в область холодов.
Повеяли мразные ветры. Брызги на лету обращаются в град. Приказал увеличить порционы рома. Теперь каждый выпивает по три кварты, но даже юноши не хмелеют – так холодно. То и дело приходится огибать сине-зеленые ледяные горы.
Все шьют себе куртки и штаны из проолифенной парусины, густо смолят их, а сапоги пропитывают смесью из растопленного сала и дегтя.
Сгребаем с палубы снег, скалываем наледь. Дабы не было скользко, посыпаем палубу золою.
При входе в Магелланов пролив столкнулись с испанским судном. Окружили его, но так тесно было в проливе, что не стали палить из пушек, – велик был риск попасть друг в друга. Без артподготовки полезли на абордаж. Со скал следили за ходом сражения пешереи в звериных шкурах. Размахивая дубинами, подбадривали криком, кажется, нас, но, быть может, и противника нашего. В подзорную трубку наблюдая за рукопашною схваткою, был я неприятно поражен свирепостью нашего юношества. Терзаюсь сумнениями: вот приневоливал молодых теребить изо дня в день скушную паклю, щипать обидную пеньку... Неужли моя в том вина, что ожесточились сердца их?.. Одержали над испанцем полную поверхность. Захватили много еды, вина и золота. Судно испанское сожгли, команду высадили на скалы.