Ичеренский же, постукивая пальцами о стол, отбивал такт, а Кузман Христофоров привычно хмурился и тяжело вздыхал. Но в общем и целом было весело. А как только на столе появлялся знаменитый жаренный под крышкой петух, становилось еще веселее.
Бай Гроздан, председатель кооператива, обнаружив в старой корчме столь внушительную компанию, набрался мужества и тоже присоединится к нам. Этот непревзойденный специалист по табачной рассаде превосходно пел; как затянет, бывало, задушевные, немного печальные родопские песни, даже Кузман Христофоров и тот, подняв глаза к потолку, вроде бы виновато и с растроганным видом покачивает в такт головой.
Один лишь начальник, майор Инджов, не присоединялся к нам. Но и он время от времени заходил в старую корчму: ему ведь полагалось надзирать за своими подчиненными. Появится, бывало, – вид у него строгий, как всегда, – сядет в самом конце лавки и молчит.
«Старшина» Марко Крумов тут же подносил ему на деревянной тарелочке рюмку сливовицы, обильно подслащенную медом, и дела несколько поправлялись. Но вообще-то начальник подолгу не засиживался с нами. Он ведь как-никак начальник, и мы на него не были в обиде.
Так, незаметно, как я уже сказал, проходил наш досуг.
Мне очень полюбились эти люди, хотя Боян Ичеренский по-прежнему не замечал меня, а капитан артиллерии все чаще и чаще наведывался в Луки: в этом селе была амбулатория, и властвовала в ней доктор Начева. Она любила выходить на прогулку, накинув на плечи платок цвета резеды. Но как бы там ни было, я не имел оснований глядеть на капитана косо за то, что он часто наведывался в Луки. На своем-то мотоцикле почему бы ему на съездить туда?
Рашка исправно давала высокие надои, в районе не было ни сапа, ни куриной чумы, кооператоры рассчитывали получить осенью кругленькую сумму дохода, и вдруг эта неприятность – происшествие на Илязовом дворе. Мы были так встревожены, так потрясены, словно нас громом поразило. Гром и в самом деле нас не миновал: арестовали нашего славного сотрапезника Методия Парашкевова.
Его место на лавке пустовало.
Мы по-прежнему собирались в старой корчме, но куда девалось былое веселье? Капитан, человек далеко не сентиментальный, то и дело вздыхал, Боян Ичеренский помрачнел, замкнулся и походил на зловещую градовую тучу.
Один Кузман Христофоров как будто не изменился. В
глазах его даже вроде бы проглядывало злорадство, но он по-прежнему молчал.
В таком вот прескверном настроении нас и увидел впервые Аввакум Захов. А почему у меня осталось мрачное воспоминание о нашей первой встрече, я сейчас расскажу.
16
Мы только сели было обедать – Марко Крумов потчевал нас яичницей, – как вдруг с площади доносится автомобильный сигнал. Все прислушались, а Боян Ичеренский встал и выглянул в окошко. Мы были в полном сборе – это означает, что майор Инджов тоже находился среди нас и молча потягивал свою медовицу. И только он один, пожалуй, не обратил внимания на сигнал.
– Машина окружного совета, – скачал Боян Ичеренский и снова сел за стол. Потом, отламывая кусок хлеба, он добавил – Эта машина уже приезжала сюда. Я запомнил номер. Бай Гроздан почесал в затылке.
– Наверное, окружной агроном. – На его лице вдруг появилась озабоченность.
Пока мы гадали, кто бы это мог приехать, наш «метрдотель» уже громко приглашал кого-то в корчму.
– Просим! Пожалуйста, заходите!
И авторитетно отдавал распоряжения:
– Мальчик, тащи сюда чемодан, чего стоишь!
Вот на пороге появились двое; одного мы сразу узнали
– это был секретарь окружного совета. Другого – он был тоньше, ростом выше и моложе – я видел впервые. На нем был серый спортивный костюм, на руке висел бежевый плащ, одним словом, вид у него был вполне элегантный.
Его лицо, строгое и немного усталое, не отличалось привлекательностью и красотой капитана Калудиева. Но его облагораживали необычайно глубокая сосредоточенность и спокойствие.
Секретарь окружного совета очень торопился. Он выпил у стойки полстакана вина, поблагодарил и коротко представил нам своего спутника. Нам стало известно, что
Аввакум (он назвал его подлинное имя, но какое это имеет значение для рассказа?) Захов – историк, археолог, прислан
Академией наук изучать далекое прошлое края, и потому он некоторое время будет жить в нашем селе.
– Ба! – хлопнув себя по лбу, воскликнул бай Гроздан. –
То-то нам в совет прислали письмецо из какого-то института, просили оказывать кому-то содействие. – Он задумался. – Совсем недавно дело было, дня два назад!
Секретарь окружного совета выразил уверенность, что мы поможем Аввакуму получше устроиться, и, так как он очень спешил – его где-то ждали, пожелал нам успешной работы и отбыл. Майор, допив свою медовицу, вышел проводить его.
Серая машина исчезла в направлении Лук.
Боян Ичеренский, которого мы с молчаливого согласия избрали нашим старейшиной, пригласил Аввакума сесть возле себя, налил ему стакан вина и попросил бай Марко приготовить гостю что-нибудь поесть. Потом, как и подобает в таких случаях, стал представлять приезжему каждого из присутствующих.
– Это бай Гроздан, – кивнул он в сторону председателя и добродушно усмехнулся ему. – Председатель кооперативного хозяйства, наш отец-кормилец. Человек очень славный, а его сосед, что сидит насупившись, будто целый мешок зеленых яблок съел, – это известный горный инженер Кузман Христофоров. Он много пьет и столько же молчит. Загадочный экземпляр. Теперь прошу обратить внимание! – Он показал головой на капитана. – С их милостью не советую меряться силами на поприще любви.
Смахнет, как букашку. У него немало талантов; кроме всего прочего, он артиллерист. Окончил академию, и, если его раньше времени не погубит какая-нибудь Станка, он непременно дослужится до генерала. Простите меня за откровенность, капитан, но я вас очень люблю! Ваше здоровье!
– А почему вы забыли этого молодого человека? –
спросил Аввакум.
Речь шла обо мне. Я покраснел.
– Вот этого? – Боян Ичеренский пожал плечами и снисходительно усмехнулся. Потом пояснил: – Он весь на виду, судите сами, что он собой представляет. О нем я ничего не могу сказать, – и выпил залпом вино.
Аввакум тоже осушил свою рюмку. Я вздрогнул и потупился.
– Этот молодой человек (господи, он не больше чем лет на пять старше меня, а я для него «молодой человек»!)…
этот молодой человек, – начал Аввакум, глядя в окно, как будто я не сидел прямо против него, а находился где-то на улице, – душой поэт, а занимается ветеринарией. Он, вероятно, ветеринарный врач. Притом я готов биться об заклад, несмотря на поэтические наклонности, он хорошо знает свое дело. И, как мне кажется (тут Аввакум тихонько вздохнул), он влюблен, и к тому же несчастливо. Впрочем, в том, что человек влюблен, нет ничего плохого. Хорошо быть влюбленным, даже если девушка не отвечает взаимностью.
Я чувствовал себя так неловко, мне было так стыдно, что я готов был сквозь землю провалиться. А капитан Матей Калудиев захохотал, и притом так нагло, – я же точно знал, что доктор Начева вовсе не приглашала его к себе, он сам за нею волочился.
Боян Ичеренский молчал и удивленно смотрел на нашего нового знакомого.
– Когда же вы успели так подробно изучить его биографию? – полюбопытствовал он.
То, что я оказался предметом общего разговора, меня, разумеется, задело, и не знаю почему, мне стало вдруг неприятно и тоскливо.
– Ничего я не изучал, – сказал Аввакум. – Я приехал прямо из Смоляна и вот сейчас впервые ступил на момчиловскую землю. Если я что-то правильно подметил в этом молодом человеке, то этим я обязан прежде всего своему чутью реставратора. Вы должны знать, что я археолог и в то же время реставратор. Я занимаюсь реставрацией всевозможных старинных вазочек, горшочков и других бытовых вещей, которые мы находим в земле уже разбитыми на десятки кусочков. В Софийском археологическом музее имеется двенадцать древних глиняных сосудов, восстановленных моими руками. Это довольно доходное дело, оно хорошо оплачивается, но требует ловкости и очень острой наблюдательности. Прежде всего наблюдательности. Я хочу сказать, что моя профессия научила меня видеть все в мельчайших подробностях. Одна из таких подробностей – глаза этого молодого человека. Реставратор сразу подметит, что они очень чисты и мечтательны. Другая подробность – его лоб: он у него высокий,
гладкий. Эти две детали – глаза и лоб – навели меня на мысль, что молодой человек обладает поэтическими наклонностями. А что он занимается ветеринарной практикой, это каждый может определить, стоит только обратить внимание на левый карман его куртки – оттуда выглядывает неврологический молоточек для обследования крупного скота. Товарищ Христофоров не носит с собой такого молоточка – он не занимается ветеринарией. А на основании чего я заключаю, что молодой человек влюблен и что ему не везет в любви? Поглядите на круги у него под глазами – это результат бессонницы. Но по его виду не скажешь, что он ведет разгульную жизнь. Этот молодой человек не спит или спит мало, а почему? Потому что у него на сердце камень. Счастливый влюбленный спит как младенец. У счастливого влюбленного прекрасный аппетит и хороший сон. Верно, товарищ капитан?
Пока он говорил, Марко Крумов поставил перед ним тарелку с яичницей и свежеподжаренной домашней колбасой.
– Вот, приятного аппетита! – обратился к нему бай
Гроздан.
– Я на свой аппетит никогда не жалуюсь, – засмеялся
Аввакум и, ловко разрезая колбасу, спросил Ичеренского: –
Гожусь я в реставраторы, как, по-вашему?
– Что и говорить! – тотчас же согласился геолог и как-то задумчиво усмехнулся.
Аввакум посмотрел на него довольно нахально и сказал:
– Но за каждую реставраторскую работу мне платят деньги. Я не привык тратить время зря и болтать попусту.
Вот и вам за то, что я нарисовал, так сказать, духовный портрет товарища ветеринара, придется платить за мой обед.