лого великолепия? Правда? Вот вам одно наглядное доказательство, прошу вас! Видите ту блондинку со страусовыми перьями? Насколько женственней, загадочней и более зрело выглядит она по сравнению с этой современной девчонкой, которая по-мальчишечьи нахлобучила набекрень берет. Им обеим по девятнадцать лет, но станете ли вы отрицать, что та, с перьями, больше похожа на женщину?
Та, что с перьями, – моя сестра, молодой человек, а девчонка – моя внучатая племянница, дочь сына моего брата. Сестра похожа на женщину, у которой уже было несколько романов, а у этой девушки вид абитуриентки, только что выскочившей из гимназии. В действительности, молодой человек, это лишь внешнее различие, обязанное исключительно моде. Обе они ровесницы и обе одинаковые дурехи. Сестра в то время была помолвлена с вон тем усатым артиллерийским поручиком. Вскоре он стал ее мужем, а еще немного погодя его разорвало английским фугасом в излучине Черны. Девушка в этом году поступила в класс живописи Академии художеств и тотчас же обручилась. Позавчера представила мне своего красавчика –
кинорежиссера. Как видите, молодой человек, между ними обеими можно поставить знак равенства, и если та, с перьями, выглядит более женственной, соблазнительной и во всех отношениях великолепной, то этим она обязана только чудесной прежней моде и доброму старому вкусу.
В это время Йордана подала на серебряном подносе коньяк и кофе. Аввакум провозгласил тост в честь доброго старого вкуса, и подполковник прослезился от гордости и умиления.
В гостиной было сумрачно и тихо. Каждый раз, когда разговорчивый подполковник умолкал, слышалось, как назойливо-нудно стучит по стеклам дождь. Приближалось время обеда, и Аввакум с искренним сожалением поднялся с места.
5
Следующие несколько дней Аввакум был всецело поглощен устройством на новом месте. С неподозреваемым у себя педантизмом, с увлечением и даже вдохновением он обставил спальню, кабинет и подсобные помещения. С
утра до вечера он перетаскивал и расставлял вещи, как будто всю жизнь только тем и занимался. Наконец к вечеру четвертого дня все как будто оказалось на своих местах.
Аввакум подошел к старинному камину и поднес к растопке горящую спичку. Тяга жадно подхватила и раздула огонек, и в тот же миг холодная, сырая комната ожила.
Бодро запорхало пламя, и на противоположной стене весело заиграли розоватые отблески.
Аввакум набил трубочку, устроился поудобнее у огня и вытянул ноги. Угасал серый дождливый день. Ветер тихо завывал в ветвях склонившегося у веранды дерева и время от времени швырял в стекла входной двери частые, стремительные капли дождя.
Последние несколько дней прошли в хлопотах незаметно, без каких-либо происшествий. Он покупал книжные шкафы и другую мебель, приводил в порядок книги.
Отставной подполковник в первый же день познакомил его с внучкой, но им удалось обменяться лишь несколькими словами во время этой случайной встречи во дворе.
– Вот она, моя девчушка! – сказал отставной подполковник и, напустив на себя шутливый тон, спросил, глядя свысока на девушку:
– Как тебя зовут, девочка?
– Ты меня спрашиваешь, дедушка? Меня зовут Виолетка, – ответила она притворно пискливым голоском.
– Куда идешь, Виолетка?
– В школу, дедушка.
– А эта рамка зачем тебе?
– Рисовать буду, дедушка.
– Так, так, – старик прокашлялся. – Познакомься с этим хорошим дяденькой. Он будет жить над нами.
– О, я очень рада. – Девушка улыбнулась и протянула руку. «Рука у нее маленькая, как у Сии», – подумал Аввакум и в свою очередь спросил:
– Кто вам преподает рисование?
Виолетта назвала имя профессора.
Аввакум поглядел ей в глаза. Чуть более секунды она выдержала его взгляд, а затем покраснела и отвела глаза.
– Даст вам жизни этот профессор, – сказал Аввакум. –
Он большой педант и не выносит хитрецов.
Девушка пожала плечами и ничего не ответила.
Дождь усилился, и Аввакум поспешил в дом.
Раза два они встречались после этого, но у обоих находились срочные дела и им было не до разговоров.
А сейчас Аввакум сидел у огня, курил и лениво размышлял о своей будущей работе. Но ветер, поскуливавший за дверью, шорох дождя, потрескивание огня в камине рассеивали мысли и незаметно уносили в дрему. Уже стемнело, игривые отблески пламени покраснели и утихомирились, как вдруг за спиной зазвонил телефон, всполошив все вокруг.
Это был первый телефонный звонок в новой квартире.
Аввакум взял трубку и удивился, услышав мягкое сопрано Виолетты. Она спрашивала, нельзя ли зайти к нему на минуту…
– Пожалуйста, – сухо ответил он. На другом конце провода не очень были огорчены лаконичным ответом, потому что в трубке прозвучало бодрое «благодарю».
Аввакум включил люстру, и в комнате стало сразу как-то торжественно и светло. Услышав шаги на лестнице, он открыл дверь и со сдержанной любезностью пригласил девушку войти.
– Господи, сколько света! – воскликнула она, застыв в удивлении у порога. – Словно на электростанции! И у вас не болят глаза?
– Нет, не замечал, – сказал Аввакум. Она стояла на пороге и с любопытством оглядывалась вокруг.
– А я думала, что у вас мрачно и неприветливо. Оказывается, я заблуждалась, и притом жестоко.
Аввакум незаметно наблюдал за ней. «Как будто я тысячи раз видел ее раньше», – с удивлением подумал он.
– Почему вы решили, что у меня должно быть мрачно и неприветливо?
– Почему? – переспросила она, разглядывая книги на полках, и, не оборачиваясь, сказала: – Вы ведь производите впечатление мрачного человека. Разве вы этого не знаете?
Стоит лишь поглядеть вам в глаза, и – вы извините – мороз дерет по коже. Честное слово!
– Значит, у меня плохие глаза, – усмехнулся Аввакум.
– Что вы! Я не сказала ничего подобного! – Она украдкой взглянула на него через плечо и звонко рассмеялась.
– Вот и обидела вас, а я ведь не хотела! Глаза у вас вовсе не плохие – наоборот. Если бы женщинам позволялось делать комплименты мужчинам, я бы сказала, что они красивые.
Но что это за красота, боже мой!
– Какая же это красота? – поинтересовался Аввакум.
– Прямо скажу – неприятная. Вы сердитесь?
– Ничуть. Продолжайте!
– И книги у вас одна скучнее другой.
Она пожала плечами с притворно безнадежным видом и прискорбно вздохнула.
– По человеку и книги! – заметил Аввакум.
Она искоса поглядела на него, усмехнулась, но ничего не сказала.
– Вы как-то сказали, что я хитрая. Вы помните?
– Ну и что? – спросил Аввакум.
– Ничего. Увидели в первый раз и сразу – хитрая! Позвольте, а на каком основании?
– Вы и сейчас хитрите, – сказал Аввакум.
– Да что вы? – Она повернулась к нему, и на щеках у нее появился легкий румянец.
– Совершенно точно. Тогда вы обманули деда, сказав, что идете на занятия по рисованию. Не так ли? Но вы и не думали идти на занятия. На урок рисования не ходят с пустым подрамником.
Она стояла у камина, потупив глаза. Щеки у нее стали пунцовыми.
– У вас не было с собой и бумаги. Ничего, кроме пустого подрамника. Вот это я и называю хитростью и, мне кажется, не ошибаюсь. Может быть, у вас в тот день было свидание с женихом?
– Это мое личное дело, – тихо промолвила Виолетта.
«До чего же она похожа на Ирину, – мелькнуло в голове у Аввакума, – Ирину во время ее поездки в Вену».
– Да, – сказал Аввакум, и голос его на миг дрогнул. –
Вы абсолютно правы, этот обман – ваше личное дело. – Он немного помолчал и, глядя ей в глаза, спокойно добавил. –
Однако нам надо поспешить – внизу нас ждут.
Виолетта замерла, стоя у камина, и, побледнев, молча смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– В противном случае я предложил бы вам сесть, –
продолжал Аввакум. – Внизу ваш жених ходит по гостиной, посматривает на часы, и нам не следует злоупотреблять его терпением.
– Господи! – тихо прошептала Виолетта и огляделась вокруг. – Уж не попала ли я в жилище колдуна?
От смущения она еще больше похорошела, и Аввакум залюбовался ею.
Он подошел к телефону и быстро набрал какой-то номер. В трубке откликнулся твердый мужской голос. Очевидно, голос был знакомым, потому что Аввакум довольно усмехнулся и кивнул головой.
– Асен, – сказал он, – прошу тебя, наберись еще минуту терпения. И не выходи из себя: ревность, говорят, большой порок.
Виолетта слушала, вытаращив глаза.
Аввакум положил трубку, извинился и скрылся в спальне. Немного погодя он вышел в темном костюме, с крахмальным воротничком. Повеяло легким, приятным одеколоном.
– Так и быть, – заговорил он, подойдя к ней, – расскажу вам эту историю. Года полтора назад, когда мы занимались раскопками на юго-востоке, режиссер кинохроники Асен
Кантарджиев получил от меня в уплату за честно выигранное пари чудесную серебряную монету. Эту античную монету вы сейчас носите на цепочке. От вашего дедушки я узнал, что жених ваш кинорежиссер. Конечно, в кино есть и другие режиссеры, кроме Асена Кантарджиева. Но только невеста Асена Кантарджиева может носить на груди такую монету, не правда ли? Вот как я узнал имя вашего жениха.
– Но как вы узнали, что он здесь, внизу? – спросила
Виолетта, прикрывая рукой серебряную монету.
– Очень просто! – рассмеялся Аввакум. – Ни одна девушка не оденется столь изысканно, если не ждет гостя.
Вы, конечно, ждали жениха и поэтому надели его подарок
– цепочку с монетой. Но его присутствие прежде всего заметно по этой маленькой метке. – Аввакум показал на крохотный розовый кружок у нее на шее. – Слабый, бледный след от вашей собственной помады. Он поцеловал вас в губы, а потом перенес отпечаток и на это место. Почему вы смутились? У вас вид оскорбленной гимназистки.
Я вас обидел?
– О, – улыбнулась через силу Виолетта. – Тут-то вы промахнулись. – Она тряхнула головой. – До сих пор вы ни единым словом не задели меня. Мой жених целовал меня!