Асен рассмеялся и лукаво подмигнул Аввакуму – Ты, собственной персоной, стоял у стены и, наверное, подпирал ее, чтобы не упала… А?
Аввакум почувствовал, как у него загорелись щеки. На миг ему показалось, что он столкнулся с исключительным, непостижимо сильным человеком, у него даже стало горько во рту. Оказывается, Асен все время наблюдал за ним, бесцеремонно разглядывал в темноте, в то время как сам он, прижавшись к стене, выглядел жалким слепцом!
– Да, ты подпирал стену и мечтал, как влюбленная гимназистка! – продолжал насмехаться Асен.
Аввакум покраснел – впервые в жизни ему пришлось краснеть перед своим противником. Он бесцельно смотрел себе на руки, не зная, что ответить. Потом он вдруг расхохотался так звонко и весело, что Виолетта выглянула из спальни и улыбнулась. «Попался, мошенник! – с облегчением подумал Аввакум, уже не чувствуя горечи во рту. –
Доберусь я до твоих глаз, подожди немного!» – и продолжал смеяться беззаботным смехом человека, оставившего позади все обидные сомнения и страхи.
Зато Асен не на шутку встревожился.
– Ты выглядел очень расстроенным и озадаченным, –
сказал он, – поэтому я не решился беспокоить тебя. Почему ты смеешься?
– Я потерял ключ от наружной двери, – сказал Аввакум,
– и ломал голову, как войти в дом. А потом, когда уже совсем отчаялся, перерыв в десятый раз карманы, нашел его.
– Это действительно очень смешно, – согласился Асен.
– А тебе не пришло в голову, что ты можешь влезть на веранду по черешне?
Аввакум покачал головой.
– Я никогда не лазил по деревьям, – сказал он. – Один мой родственник упал с груши и сломал шею. Этот случай навсегда врезался мне в память.
– Но у тебя под окнами не груша, а черешня, – усмехнулся Асен.
– Все равно, – вздохнул Аввакум. – Черешня – такое же дерево, как груша. И, кроме того, я осторожный человек.
Не люблю рисковать.
– Но ты не сердишься на меня за вчерашний визит? –
спросил Асен. – Я зашел с самыми лучшими намерениями и, мне кажется, сделал для тебя доброе дело.
– За что ты будешь в свое время достойно вознагражден! – сказал со смехом Аввакум и подбежал к Виолетте, чтобы взять у нее из рук поднос.
Разговор перешел на другие темы. Асен спросил:
– В углу за шкафом я видел небольшой кинопроектор.
Зачем он тебе?
Аввакум рассказал о подарке Слави Ковачева, умолчав, разумеется, о том, чего режиссеру не следовало знать. Он вынул из ящика стола кинокамеру, и Асен от восторга захлопал в ладоши.
– И ты молчал, что у тебя такое сокровище! Обладать таким богатством и не пользоваться им! Это неслыханно!
Уверяю тебя!
Он окинул аппарат опытным взглядом старого специалиста и с удовлетворением покачал головой.
– Чудесная штучка! Ты умеешь снимать обыкновенным фотоаппаратом? Да? Э, тогда ты через три дня будешь запросто управляться и с этой камерой. Если у тебя есть хоть немного смекалки – а у меня есть основания полагать, что ты смекалист сверх меры, – то через неделю ты уже будешь крутить в этой приятной и уютной гостиной свой собственный фильм, а мы с Виолеттой будем зрителями.
«Держится со мной так, как будто уже намертво схватил меня когтями», – подумал Аввакум, раскуривая трубку.
– Не знаю, когда и как я смогу отблагодарить тебя, –
ответил Аввакум с приветливой улыбкой. – Но если твоя невеста не имеет ничего против, я согласен сейчас же приступить к первому уроку.
– Если я вам мешаю, я уйду к себе, – сказала Виолетта.
Она испытующе посмотрела на Аввакума и спросила, нахмурив брови: – Может быть, мне в самом деле лучше уйти?
– Как раз наоборот, – возразил Аввакум. Он отвел взгляд в сторону, чтобы не встречаться со знакомым взглядом. – Напротив, – повторил он, – ваше присутствие более чем желательно. Вы даже не представляете, как полезно ваше присутствие!
Аввакум рассмеялся, за ним рассмеялся и Асен. Они оба смеялись раскатисто, по-мужски, исподлобья бросая друг на друга молниеносные, сверкающие, как сабельные удары, взгляды. Виолетта удивленно наблюдала за ними.
А в общем вечер прошел как нельзя лучше.
Аввакум показал свои редкие книги, несколько старинных гравюр и, пока они болтали о том, о сем, расспросил режиссера, где он живет и доволен ли своей квартирой.
У Асена почему-то развязался язык, и Аввакум разузнал много интересных подробностей. У дяди, оказывается, была квартира в центре, но он каждую осень с наступлением туманов переселялся в загородный особняк; там, на верхнем этаже, у него были спальня и кабинет. За порядком в доме следила пожилая женщина, которая приходила по утрам. В нижнем этаже помещались кухня и столовая, но ими не пользовались потому, что дяде приносили обеды из города. Помимо того, что он страдал одышкой, после инсульта он стал волочить правую ногу и поэтому редко спускался вниз. Весь первый этаж был в полном распоряжении Асена; в кухне он спал, а столовая служила ему гостиной и рабочим кабинетом. Дядя собирался на днях перебраться в свою осеннюю «резиденцию» и Асен пообещал Аввакуму познакомить их – он должен узнать, что это за человек. Попробуй поспорить с ним в решении задач, кроссвордов, одолей его в шахматы, и тогда ты поймешь, что значит мастерство и настоящий ум.
Аввакум поблагодарил за приглашение и сказал, что он с нетерпением ждет встречи с таким исключительным человеком. А про себя подумал: «Либо Асен – причудливое сочетание таланта с легкомыслием, и поэтому, нанося мастерские удары, он шутя открывает свои карты и позиции, либо, не найдя серебряной чаши Ичеренского, считает меня безвредной личностью, либо глубоко убежден, что держит меня в своих руках и может ликвидировать в любой момент, когда будет приказано». Из этих трех возможностей третья казалась Аввакуму самой вероятной и приемлемой, а именно та, что Асен возомнил, будто Аввакум «уже у него в кармане». «Поэтому, – решил Аввакум, –
надо прежде всего лишить его возможности видеть в темноте». Провожая гостей. Аввакум сказал:
– Дорогие друзья, разрешите мне сделать вам скромное предложение. Как вы знаете, я старый холостяк и очень одинок. Не хотите ли вы пойти вместе со мной в театр?
Сейчас идет «Ромео и Джульетта» – прекрасный спектакль.
Я берусь добыть билеты и буду ждать вас у входа. Вы согласны?
– О! – Виолетта радостно улыбнулась и, не дав Асену вымолвить слово, живо воскликнула: – Разумеется, согласны. Мы пойдем! – Прижавшись к жениху, она повторила: – Непременно пойдем!
– Да, «Ромео и Джульетта» – прекрасный спектакль, –
авторитетно подтвердил Асен. – Хотя лично мне подобные пьесы не импонируют. Я предпочел бы «Макбет». «Макбет» – это пьеса! Но, чтобы сделать вам обоим приятное, я согласен и на «Ромео и Джульетту». Благодарю!
8
В последующие дни Аввакум сделал такие успехи в искусстве киносъемки, что уже запросто снимал стаи вспархивающих воробьев, тучи желтых листьев, гонимых ветром, подполковника, подкрашивающего усы и вдохновенно разглагольствующего о преимуществе дамских корсетов. Он даже сумел исподтишка запечатлеть на нескольких метрах затяжной поцелуй Виолетты и Асена.
Новое увлечение не на шутку захватило его. Можно было сказать, что в последние дни он выпускал из рук кинокамеру только за обедом и во время сна. По вечерам он включал проектор и на гладкой стене комнаты возникал печальный голый лес, низко нависшее над почернелыми верхушками мрачное небо, круги пожелтевшей листвы у стволов, которую ветер подхватывал и равнодушно разбрасывал во все стороны… Окутавшись клубами сизого дыма, Аввакум хмуро глядел на «экран» и по нескольку раз прокручивал эти кадры, потом сменял ролики и на экране оживали другие фрагменты, хотя и менее романтичные, которые он смотрел с не меньшим интересом. То были лица случайных прохожих на тихих улочках, ограды палисадников и фасады домов.
За эти дни его книга об античных памятниках и мозаиках не продвинулась ни на строчку, и причина его творческого застоя коренилась не в его очередном увлечении, не в редких приступах меланхолии. Ему попросту не хватало времени для работы. Он то снимал и просматривал заснятые кадры, то развлекался в компании своих новых друзей или же размышлял о них. С Виолеттой он мало разговаривал: о чем мог он, старый холостяк и скептик, говорить с ней – девушкой, только что окончившей гимназию? Но общение с ней доставляло ему радость вроде той, которую он испытывал, любуясь ярко и сочно написанными картинами или слушая школьные песни, будившие память о светлых днях, промелькнувших в жизни, как солнечный луч. Совсем другое дело – Асен. Временами
Аввакуму казалось, что этот человек наделен какой-то сверхъестественной ловкостью, способностью куда угодно проникнуть, все достать и притом обладает не только недюжинным умом, но и склонностью к опасному авантюризму. В то же время Асен был задирист до легкомыслия и по-детски жесток. Всем своим поведением, недомолвками, колкими словечками он, казалось, говорил: «Вот видишь, любезный, я очень хорошо знаю, что ты за птица; давно держу тебя под колпаком, и никуда ты от меня не денешься. Но пока не пробил твой час, давай поиграем в жмурки, потому что ты как-никак интересный партнер и поиграть с тобой просто занятно». Нельзя было не признать, что Асен Кантарджиев как противник был галантен и не лишен чувства юмора.
Таким образом, перед Аввакумом возникли сразу две нелегкие задачи: оберегать свою жизнь и вывести на чистую воду Асена. У Аввакума пока не было никаких доказательств его преступной деятельности или связи с преступным миром и поэтому не было оснований просить содействия полковника Манова, который непременно потребовал бы доказательств и фактов. В лучшем случае полковник поручил бы расследование кому-нибудь другому, а Аввакума упрятал бы за тридевять земель…
Что осталось бы тогда Аввакуму? Античные памятники и мозаики? Кинокамера и сентиментальные пейзажи? Из-за этого лишить себя удовольствия разгадать загадку и положить на лопатки достойного