айней мере сейчас, что он ее не получит. — У него против Хари никаких улик не было. И если он счел нужным соблюсти формальности по отношению к этой пуговице, то сделал это невольно, сам не зная почему.
После того как лейтенант вышел из комнаты, Аввакум подумал: «Видимо, я это делаю ради нашей Прекрасной феи. Из ревности!» Тут он почувствовал, что его вдруг словно обдало горячей волной или он оказался перед огромной, полыхающей пламенем печью. Ревность! Обычно человек ревнует, когда любит. А он, разве он любит? Эту его игру в такой же мере можно назвать любовью, как, например, вальс — симфонической музыкой!
Дальше, дальше… Уравнение уже решено, вывод сделан. Что же дальше? Кто убийца?
Аввакум закрыл глаза, потому что мертвец, откуда бы он на него ни смотрел, нервировал ею. Он, казалось, ужасно мучился, подвешенный на этих ремнях, как будто силился освободиться и сползти на пол, а ремни не пускали. Особенно неприятное чувство вызывали безжизненно повисшие руки. Теперь им флакончик из-под духов, хранящийся в ящике стола, конечно, ни к чему. Профессор иногда вынимал из ящика этот флакон, с жадностью открывал пробочку и вдыхал воображаемый аромат. Теперь даже представить было трудно, что эти руки были способны на такое.
Итак, кто же убийца?
Аввакум вздохнул и закурил сигарету.
В комнату вошел сержант. Все еще мокрый, он теперь выглядел бодрым и больше не зевал. «Коньяк подействовал», — подумал Аввакум и кивнул ему:
— Докладывайте!
Сержант доложил, что они обыскали весь дом, начиная с чердака и кончая подполом, и никаких укрывающихся посторонних лиц не обнаружили.
— Правда, мы обнаружили вот это, — и сержант протянул руку. — В бумажнике повара.
«Это» оказалось сберегательной книжкой. От потертой обложки исходил смешанный запах лаврового листа и душистого перца.
— Пять штук, — важно заметил сержант. Он стоял навытяжку, и лицо его сияло от гордости. — Пять штук, — повторил он.
Между исписанными страницами сберегательной книжки лежали пять банкнот по два доллара каждая. Аввакум пересчитал — действительно, было пять бумажек. Он пощупал их, посмотрел на свет. Настоящие доллары.
— А вы посмотрите, сколько у этого бедняги на книжке, — сказал сержант. В голосе его звучало возмущение, но ни малейшего оттенка зависти.
Аввакум взглянул на последнюю цифру Имея такие деньги, бывший кок вполне мог купить «Волгу». И еще осталось бы. Помолчав немного, Аввакум спросил:
— Протокол составили?
— Так точно, — ответил сержант.
— А как себя ведет повар?
— Плачет, — Сержант пожал плечами. — Плачет, товарищ майор. Навзрыд.
Аввакум стал расхаживать взад и вперед по комнате.
— Сейчас же отправьте арестованного в управление, — распорядился он — Наручники с него не снимать.
Итак, кто убийца?
Труп действительно был похож на утопленника, опутанного отвратительными корневищами. Аввакум отвернулся и закрыл глаза.
Теперь найти убийцу не так трудно, раз найдены следы. Сейчас важнее другое — шифрограмма, о ней надо думать в первую очередь. Шифрограмма давала кому-го инструкции. Круг того и гляди сомкнётся, задание, таящее опасность для государства, будет выполнено.
Когда и где?
Быть может, это произойдет в ближайшие часы — ближайшей ночью или завтра? А может, послезавтра?
Да, кто-то сидит в темноте, слушает, как стучат капли о стекло, и, довольный своим хитроумием, посмеивается. Хороший шахматист, он довел своего противника до мата и теперь с полным правом может спокойно выкурить трубку.
Ушла ли Прекрасная фея? Завтра вечером ей предстоит танцевать в «Спящей красавице», и этой ночью она должна хорошенько выспаться. Пускай идет проклятый дождь, в дождь всегда хорошо спится.
Но чего ради ему водить самого себя за нос? От стола профессора его отделяют всего лишь два шага. Пора сделать наконец эти два шага; и посмотреть собственными глазами, не осталось ли там чего-нибудь.
Если там ничего не окажется, то тот, кто сейчас сидит где-то в тепле, может спокойно курить свою трубку. Время работает на него.
Аввакум встал, обошел мертвеца и остановился слева от него. Перед глазами Аввакума открывался весь стол.
Телефон, арифмометр и пепельницу можно не принимать во внимание, так же как и логарифмическую линейку и стакан с цветными карандашами.
Так. Все остальные предметы надо проверить и допросить. Но их, слава богу, не так много. Словарь «Ларусс», первый том Большой энциклопедии, «Теория вероятностей» и его старые знакомые — латинский словарь и грамматика латинского языка.
От двух последних книг на Аввакума повеяло леденящим холодом — шифрограмма, по всей вероятности, составлена по-латыни, с условными обозначениями. Над такой загадкой сам черт голову сломит.
Кроме книг, на столе валялось множество черновиков, испещренных цифрами — бесчисленные столбики цифр!
Для того чтобы определить значение трех колонок пятизначных цифр в десятой степени, требуется исписать в процессе вычисления целую общую тетрадь. Сейчас перед его глазами лежал ворох черновиков с вычислениями, однако в таком хаотическом беспорядке эти вычисления абсолютно ничего ему не говорили. Тем не менее он начал складывать разбросанные черновики, стараясь придать им какую-то систему, которая, конечно, была мнимой.
И в этот миг, когда он сознавал полную бесполезность того, что делал, именно в этот миг он обнаружил то, что его интересовало больше всего, — тетрадь с этимологическим выражением таинственных пятизначных чисел. Она лежала у арифмометра, чуть правее правой руки покойника. На раскрытой тетради лежала стопка чистой бумаги, предназначавшейся для черновиков.
Аввакум жадно схватил тетрадь, как будто в ней четко выписанными словами ясно и просто излагался тайный смысл жизни. Листы тетради скрепляла спиральная проволока. Но от первого листка были видны лишь жалкие следы в завитках спирали.
Все оставшиеся листы тетради были чисты, без единой помарки.
Единственный исписанный лист был вырван.
Покончив с профессором, убийца поспешил уничтожить то, из-за чего было совершено убийство.
Об этом рассказала тетрадь.
Но что было написано на оторванном листке? Сама тайна или ее латинские символы?
Во всяком случае, этот листок был здесь и безвозвратно пропал. Не требовалось каких-то особых способностей, чтобы в этом убедиться: на полу и в корзинке для бумаг валялись остатки сгоревшего листка. Начисто сгоревшего, потому что это остатки больше напоминали сажу. Взволнованный дурацкой пуговицей, лейтенант не обратил внимания на сожженную бумагу.
Ладно, Аввакум сам это заметил, да много ли пользы?
В момент, когда он подносил к сигарете горящую спичку, рука его дрогнула. Профессор ведь почти не владел левой рукой, поэтому она обычно лежала неподвижно на столе. И он был вынужден во всех случаях обходиться одной только правой рукой и писать, и держать листок бумаги или тетрадь в удобном положении, чтобы не уставала рука и работа шла быстро. Чтобы удерживать в удобном положении отдельный листок или тетрадь, он старался прижимать их к столу кистью руки и прижимал сильнее, чем это делает человек, пользующийся обеими руками. Когда пишущий сильно нажимает кистью на тетрадь, то и пальцы на карандаш нажимают сильнее, так как напряжение мышц автоматически распространяется на всю руку, с начала и до конца. Чтобы регулировать напряжение мышц, человеку приходится распределять свое внимание, а если необходимо сосредоточиться на чем-то другом, то думать об этом уже не приходится. Карандаш в руке профессора нажимал на бумагу сильнее, чем требовалось, так что неизбежно должны остаться следы и на следующем листке тетради.
Аввакум вырвал из тетради верхний лист и посмотрел сквозь него на зеленый шар абажура. На нем и в самом деле были заметны вмятинки в виде закорючек, одни проступали более отчетливо, другие были едва различимы. Все же какие-то следы остались.
Сейчас тому, кто отсиживался где-то в тепле, восхищаясь своим хитроумием, нет оснований, хлопнув шапкой о землю, пускаться на радостях в пляс. Даже сидеть и спокойно раскуривать трубку нет оснований.
— Лейтенант! — окликнул Аввакум помощника.
Не успел лейтенант Петров переступить порог, как Аввакум сказал ему:
— Этот листок из тетради — настоящая драгоценность. Доставьте его лично в фотохимический отдел лаборатории и проследите, чтобы фотокопия письма, написанного на предыдущем листке, была сделана немедленно. Я полагаю, что за час, самое позднее за час десять минут, все будет проделано и я буду иметь удовольствие снова видеть вас здесь!
— Разумеется! — улыбнулся лейтенант Петров и щелкнул каблуками, хотя был в штатском.
Лейтенант был более чем счастлив: ведь работать под началом Аввакума — это настоящий университет для начинающего контрразведчика. И для послужного списка это имеет значение — с кем ты работал. Начальство учитывает такие вещи…
Аввакум опустился в кресло и закрыл глаза.
13
И чудится ему, что он ныряет в глубокий омут Янтры, ниже излучины, у виноградника деда Седефчо. Он, бывало, уходил туда с ребятами после школы, затем, мол, чтобы ловить рыбу под камнями, но на самом деле они играли там или, прячась в ракитнике, подсматривали, как невестки деда Седефчо, отбелив на солнце белье, купались в речке. Омут под старым виноградником был глубокий, редко кому удавалось достать его дно, да и пробовать не отваживались — говорили, что там в тине лежит, шевеля усами, громадный свирепый сом и подстерегает жертву. Сом этот чуть ли не ровесник деда Седефчо. И Аввакуму чудится сейчас, будто он нырнул в этот омут, вокруг все зеленое и холодное, а над головой, на поверхности, сверкают и булькают серебряные пузырьки. Он не знает, как быть — то ли подняться вверх и поймать себе несколько таких серебряных пузырьков, то ли опуститься еще глубже, до самого дна, где шевелит усами страшный сом. Он раздумывает, а тем временем страшилище сом, отделившись от дна, медленно поднимается и на спине у него сидит профессор с бессильно повисшими руками, сердито таращит глаза. «Ты смотри! — думает Аввакум, и ему хочется с