ьей попытки я пронзил пулей предмет, и он стал быстро падать в море. Я приказал направить судно так, чтобы предмет упал если не на палубу, то, по крайней мере, недалеко от судна, чтобы можно было рассмотреть, что он из себя представляет.
Через несколько минут после выстрела на небольшом расстоянии от моего корабля я увидел небольшую, позолоченную корзину, висевшую на огромном аэростате, гораздо больше церковного купола. Мной овладело сильное волнение: я боялся, что нанёс вред воздушному путешественнику.
Оправившись от изумления, я стал присматриваться и заметил, что в корзине находится человек и половина жареного барана. Мои люди обступили корзину и о чём-то разговаривали между собой. Как я потом узнал, они хотели убить хозяина корзины, как это делают со шпионами, и речь шла о жизни этого несчастного путешественника.
Я, конечно, расстроил их планы. Я смело подошёл к корзине и заговорил с путешественником по-турецки, так как это происходило в турецких владениях. Но он ответил мне по-французски.
Тогда я задал ему несколько вопросов на его родном языке. Путешественник оказался французом. Выглядел он очень важно. Его нарядный костюм привлекал общее внимание, а из кармана его жилета висела толстая золотая цепь, украшенная разноцветными дорогими камнями. На конце цепи было прикреплено очень много красивых брелоков и медальонов с изображениями знатных людей. Из каждой петли его фрака свешивалась золотая медаль с различными изображениями. Каждая медаль стоила по крайней мере несколько сотен червонцев.
Все пальцы его рук были унизаны красивыми драгоценными перстнями. На среднем пальце правой руки сверкал бриллиант огромной величины. Рубины, сапфиры, аметисты, хризобериллы блестели и переливались тысячами различных цветов, освещая всех находившихся вокруг него.
Когда он вынул из одного жилетного кармана свои часы, то двое наших слуг ослепли от сильных лучей, испускаемых драгоценными камнями, из которых были целиком сделаны эти часы.
Карманы его брюк и сюртука оттопыривались и обвисали до самой земли от тяжести кошельков, наполненных червонцами. Я спросил, зачем он носит с собой так много золота: его всегда можно заменить более лёгкими деньгами – кредитными бумажками.
– Бумажка для меня не имеет ценности, я люблю только золото и драгоценные камни! – сказал француз в ответ.
– А что это за изображения и гербы на медалях и других предметах? – спросил один из матросов нашего корабля.
– Эти вещи поднесены мне в подарок знаменитыми особами Франции. Вот, например, эта медаль поднесена мне баронессой Крюгер, а эта – графом Тралялинским, а эта – за мои благодеяния в пользу бедных!
Он перечислял ещё имена и объяснял значение каждого изображения, но я уже забыл его подлинные слова, а придумывать не хочу, чтобы не вызвать недоверия к моим рассказам.
«Боже мой! – подумал я про себя. – Этот невзрачный господин, должно быть, оказал человечеству необыкновенные услуги, если при господствующей в настоящее время скупости он осыпан такими многочисленными и драгоценнейшими подарками!»
Француз так устал от беседы с нами, что попросил не беспокоить его, пока не пройдёт его волнение. Это было вполне понятно. Ведь скорость падения воздушного шара была так велика, что у него захватило дыхание, и он некоторое время не мог произнести ни одного слова. Кроме того, он думал, что без следа пропадёт в морских волнах, так как берегов не было видно.
Через некоторое время он оправился и рассказал нам следующее:
– Я канатный плясун и эквилибрист. У меня не было ни знаний, ни фантазии, ни умения, чтобы выдумывать такого рода путешествия. Я сознаюсь в этом и не расхваливаю себя, но меня сильно раздражали заносчивость и спесь семи обыкновенных клоунов и танцовщиков по канату. И вот, чтобы сбавить их спесь, я решил подняться выше их. Теперь я, конечно, считаю себя родоначальником будущей авиации.
Дней шесть или семь тому назад я поднялся на своем шаре в Англии, с мыса Принца Велийского, взяв с собой барана, чтобы потом сбросить его для потехи любопытных зрителей.
Через несколько минут я был уже довольно высоко, и люди, которых я оставил на земле, казались очень ничтожными пылинками. Меня несло всё выше и выше. К моему несчастью, минут через десять после того, как я поднялся, ветер переменил своё направление и вместо того, чтобы отнести меня к Экзетеру, где я хотел спуститься, он понёс меня к морю.
Мне стало так страшно, что я потерял сознание. Когда я очнулся, то увидел, что ветер гонит меня над морем. Густые облака мешали мне рассмотреть оставленную внизу землю.
Какое счастье, что я не выбросил барана для потехи публики. На третий день сильный голод принудил меня убить его.
Как это ни противно и совершенно чуждо для меня, но я вынужден был совершить такое преступление, потому что был поставлен в критическое положение. В это время мой шар уже успел подняться выше Луны. Я вспомнил одну интересную сказку, будто Луна сделана из чистого серебра. Её приятный свет ласкал меня, и я с большим наслаждением всматривался в её лицо, но не успел хорошенько насмотреться, так как почувствовал, что меня что-то сильно греет. Шар настолько приблизился к Солнцу, что оно беспощадно жгло мою спину и совершенно сожгло мои усы, ресницы и бороду.
Кстати, я воспользовался солнечным теплом, положил убитого барана с той стороны, где солнце особенно сильно грело, – через каких-нибудь три четверти часа баран зажарился. Не знаю, чем объяснить, но мясо барана оказалось очень вкусным. Должно быть, это оттого, что оно изжарилось с помощью солнечных лучей. Этим мясом я питался всё время своего воздушного путешествия.
Кто знает, до каких пор мне пришлось бы ещё летать. Я, чего доброго, посетил бы все небесные планеты. Залетел бы в гости к прекрасной Венере, пожелал бы всего хорошего жителям Марса и ещё многое увидел бы.
– А зачем вы так долго летали, господин? – спросил француза один из матросов нашего судна.
– Эх, дорогой мой, я давно хотел спуститься на землю, но верёвка, соединённая с клапаном, предназначенным для выпускания газа, оборвалась. Я не мог выпустить ни одной струйки газа. А без этого никак нельзя спуститься. Если бы ваш выстрел, уважаемый барон, не пробил бы мой шар, я мог бы носиться на нём между небом и землёй, как Магомет, до самого дня Страшного суда.
Окончив свой рассказ, он крепко пожал мою руку и горячо поблагодарил меня за своё спасение. Свою золотую корзину француз подарил моему лоцману, а остаток барана выбросил в море.
Шар сильно пострадал от моей пули, а при падении он так разорвался, что починить его не было никакой возможности, и потому его тоже бросили в воду.
За короткое время француз подружился с матросами и подарил нам на память свои золотые вещи, которых у него было очень много. Мы отвезли путешественника в Константинополь, и там я представил его султану, который наградил его и отправил на родину, в цветущую Францию.
Вторая поездка барона в Константинополь
Хочется, друзья мои, рассказать вам ещё об одной странной истории. Волею судеб я был заброшен в Африку, где меня приняли с большими почестями. Меня назначили важным сановником в Трансваальской республике. Я успешно выполнял все важные и сложные государственные поручения и заслужил большое доверие у народа и правительства.
Однажды нужно было поручить кому-нибудь съездить в Константинополь для личных переговоров с султаном по очень серьёзным и важным делам.
Долго обдумывали, кого бы послать с этими поручениями к султану. От переговоров зависел весь дальнейший ход дела.
После долгих размышлений выбор пал на меня. Я был выбран почти единогласно благодаря тому, что хорошо знал турецкий язык и был знаком с Константинополем и всеми обычаями турок.
С большой торжественностью и многочисленной свитой отправили меня в Константинополь с важным поручением. Признаться, я ехал с затаённой радостью в груди и невольно улыбался про себя, когда сравнивал своё настоящее положение уполномоченного посла с прежней должностью султанского пчеловода.
Турки приняли нас с большими почестями. Нас поместили в прекрасной вилле, принадлежащей самому султану, и мне немедленно назначили аудиенцию. Русский, немецкий, итальянский и французский послы явились ко мне с визитом и засвидетельствовали своё глубокое уважение, кроме того, они взяли на себя миссию представить меня султану. В назначенный час мы отправились к султану. Нас сейчас же приняли. Каково же было удивление сопровождавших меня послов, когда султан, пристально взглянув на меня, даже не договорил переводчику приветствия и, улыбаясь, дружески протянул мне руку со словами:
– Здравствуй, Мюнхаузен! Да ведь мы с тобой давние знакомые! Для таких старых друзей не нужно переводчика. Семь тысяч приветствий, дружище мой! Как поживаешь? Душевно рад тебя видеть!..
По просьбе султана я подробно рассказал ему о своём путешествии в Россию из турецкого плена и ещё о многих своих приключениях. Это обстоятельство сразу подняло меня во мнении всех дипломатов, тем более что я держался очень свободно и совсем не стеснялся.
По окончании всех официальных переговоров мне пришлось ещё некоторое время оставаться в Константинополе. Я часто встречался и беседовал с султаном. Султан был со мной откровенен. Однажды он сообщил мне, что дела его в Египте идут очень плохо и у него нет такого человека, которому можно было бы поручить их распутать. Я с глубоким сочувствием посмотрел на султана. Он улыбнулся и тихо сказал:
– Что ты так посматриваешь, Мюнхаузен, будто хочешь сказать мне что-нибудь или посоветовать? Я ведь знаю, что ты хороший дипломат, только жаль, что не у меня служишь.
Я с улыбкой посмотрел на султана. Признаться, мне было приятно выслушать такое лестное мнение о себе.
– Ваше Величество изволит тешиться над своим бывшим пчеловодом, – тихо сказал я султану.
– О, нет, мой милый Мюнхаузен, я не шучу, а говорю тебе серьёзно, что рад выслушать твои советы. Я даже готов сообщить тебе то, что никому из иностранцев не решился бы сказать, и не всякий мой сановник пользуется у меня таким доверием, как ты, Мюнхаузен!