В текстовых изменениях Бюргера проявляется не только его отношение к властям и властителям, не только умение создавать комический эффект минимальными языковыми средствами (эпизод с небесным гласом), но и умение посмеяться над тупоголовыми учеными, как в эпизоде охоты на медведя с помощью двух кремней: «Однажды в Польше иссяк мой запас пороха и одновременно померк и дневной свет. По пути домой на меня напал чудовищный медведь с разинутой пастью, готовый меня проглотить. Напрасно я в поисках пуль и пороха поспешно обшаривал свои карманы. Я не нашел ничего, кроме двух ружейных кремней, которые обычно берешь с собой на всякий случай. Один из этих кремней я швырнул изо всей силы в пасть зверя, в самую глубину его глотки. Медведю моему это пришлось не совсем по вкусу, и он сделал крутой поворот — налево кругом! — так что я вторым камешком мог запустить ему прямехонько в задние ворота. Все это получилось великолепно. Камешек не только попал куда следует, но даже пролетел так далеко, что столкнулся с первым и выбил из него искру, отчего медведь взорвался с оглушительным треском. Если верить слухам, то когда подобные камешки, ловко направленные a posteriori, крепко сталкивались с камешками, брошенными a priori, они заставляли взлететь в воздух не одного сварливого (barbeissig) ученого и философа»[296].
Бюргер был мастером слова. Он старался использовать такие выражения, которые можно было понять и не в их привычном значении. В этом эпизоде проявляется своеобразие сатиры Бюргера, ее многоплановость. Характерный для барона рассказ неожиданно оборачивается другой стороной: предметом осмеяния становится не столько ложь Мюнхгаузена, сколько мудрствования ученых мужей Германии. Дальнейшая фраза подчеркивает эту мысль. Бюргер выступает против философов, теории которых при проверке их опытом взлетают на воздух. Эти ученые не только сварливы, на что указывает одно из значений слова «barbeissig», но и опасны, как разъяренный медведь (Bar — медведь, beissen — кусать).
Одна из вставок относится к военным подвигам барона. В ней повествуется о похождениях задней отрубленной части коня. В пятом издании Распе барон рассказывает о том, что эта часть осталась перед воротами города, изредка вздрагивая, ибо в ней еще теплилась жизнь. Бюргер вводит образ конюха барона, который докладывает своему господину о приключениях перед воротами. Из этого эпизода на долю вставки Бюргера приходится добрая половина. Приведем ее полностью.
«<...> Сначала указанная задняя часть брыкалась изо всех сил и нанесла урон неприятельским солдатам, которые, оглушенные и ослепленные, напирали, как безумные, на решетку, а затем она победоносно, как выразился конюх, направилась на близлежащий луг, где я, полагал он, и сейчас еще мог бы найти ее. Я повернул обратно, и оставшаяся половина моего коня неслыханно быстрым галопом доскакала до луга. С большой радостью нашел я здесь вторую половину, и, к немалому удивлению, увидел, что она подыскала себе занятие, да такое любопытное, что ни один Maitre des plaisirs, при всем своем остроумии, не мог бы изобрести ничего подобного для увеселения какого-нибудь безголового субъекта. Короче говоря, задняя половина моего чудо-коня за эти короткие мгновения успела завязать близкое знакомство с кобылами, носившимися по лугу, и, предавшись наслаждениям со своим гаремом, по-видимому, забыла все перенесенные неприятности. Голова при этом, правда, столь мало принималась в расчет, что жеребята, обязанные своим существованием этому времяпрепровождению, оказались негодными ублюдками: у них не хватало всего того, чего недоставало отцу в момент их зачатия.
Имея перед собой неопровержимые доказательства того, что обе половины моего коня жизнеспособны, я поспешил вызвать нашего коновала».
Наиболее значительными примерами больших и малых вставок все же будут эпизоды, рассказывающие о пяти молодцах (пятое морское приключение в издании 1788 г., четвертое морское приключение в издании 1786 г.). Основная сюжетная линия этого рассказа следует варианту Распе в пятом издании: Мюнхгаузен выполняет секретное поручение турецкого султана и отправляется в путь. После выполнения задания он распускает свиту и попадает в наводнение. Спасшись на миндальном дереве, барон в конце концов возвращается в Турцию. Бюргер выделяет рассказ барона Мюнхгаузена о поручении в отдельное морское приключение, тогда как у Распе (пятое издание) этот шванк входит в IX главу (рассказ о воздухоплавателе). В самом начале автор заставляет барона начать повествование о приключениях в Турции. По пути барон берет себе в услужение пять «очень полезных субъектов», которые вместе имели много практических достоинств. Введение этих слуг позволило Бюргеру добавить еще одно (шестое, 1788) приключение на море, в котором повествуется о споре Мюнхгаузена с турецким султаном из-за сорта вина и о спасении барона его удивительными слугами.
Вставки Бюргера можно разбирать и далее, но уже на основании немногих примеров можно сделать вывод о самостоятельном значении книги о бароне Мюнхгаузене в немецком варианте. Попутно мы хотим обратить внимание на неточность, допущенную некоторыми издателями. Речь идет об эпизоде охоты на уток при помощи шомпола. Л. Кайм-Клоок, 3. Штреллер и В. Фридрих отмечают оригинальность этого эпизода[297], тогда как идея рассказа появляется в пятом издании Распе. Так, в его варианте барон просто забывает вынуть шомпол из ружья, а Бюргеру этот эпизод дает возможность для создания нового приключения находчивого барона[298].
Можно утверждать, что Г. А. Бюргер должен рассматриваться как создатель немецкой народной книги, вошедшей в золотой фонд всемирной литературы. Р. Э. Распе принадлежит заслуга в объединении разрозненных шванков из «Путеводителя» в единое произведение. О нем можно говорить как об авторе первых «Удивительных приключений» на английском языке. Следует учесть и то, что все издания на русском языке, автором которых назван Распе, содержат рассказы, целиком принадлежащие перу Бюргера.
Центральным образом книги является барон Мюнхгаузен, который всегда и везде остается верен своим желаниям как можно больше увидеть, пережить и победить. Его совершенно не смущают различного рода «мелкие» неудачи или опасности. От первой до последней истории барон упрямо стремится к первенству, претендуя на исключительное положение в мире героев. Мюнхгаузен — не сверхчеловек, он также испытывает страх, но в отличие от большинства людей (что им самим неоднократно подчеркивается) упорно ищет выход даже из невероятных ситуаций. Так, желая спастись от волка, Мюнхгаузен выворачивает его наизнанку, ибо в противном случае, как он замечает, ему бы не удалось избежать верной гибели. Начиная свой рассказ, барон берет за основу конкретную, вполне возможную ситуацию (выпал кремень из ружья), а затем переводит повествование в область фантастического, невозможного. Сделав единственное допущение, Мюнхгаузен открывает дорогу фантазии. Так, он не просто буквально истолковывает идиоматическое выражение «искры из глаз», но и выводит метафоричность идиомы в план реальности. Отклонение от здравого смысла позволяет ему построить такой рассказ, в котором кроме обыденных предметов или явлений в целом нет ничего, что позволило бы поверить в правдивость «правдивых» историй. Мастерство удивительного барона заключается в том, что он сознательно начинает свои рассказы с простой детали, которой он весьма убедительно обосновывает свою удачу. Находчивость Мюнхгаузена проистекает из желания представить себя более способным, мужественным, находчивым, чем иные люди. Поэтому его шванк в группе охотничьих рассказов строится по классической схеме народной сказки, для которой характерна трехступенчатость компонентов. В пределах рассказов можно это ясно проследить: если рассматривать всю группу как структуру, то любой шванк представляется подструктурой, а сюжетный поворот будет микроструктурой группы. Поясним нашу мысль примером (эпизод охоты на уток)[299].
Первый этап приходится на тот момент, когда барон заметил уток. Представляемое читателю-слушателю явление настолько очевидно, что никто не подумает усомниться в происходящем. Второй этап — удар о косяк двери. Это также представляется возможным и не может вызвать возражений. Любой человек в своей житейской практике хотя бы раз ощущал удар, от которого «из глаз сыплются искры». Прямое понимание переносного значения идиомы позволяет барону подготовить слушателя к следующему этапу: к моменту непосредственной охоты на уток. Обнаружив потерю кремня, Мюнхгаузен вспоминает об иной возможности добыть огонь и использует ее, ударив себя кулаком по глазу. После выстрела, совершенного лишь один раз, барон подбил «пять пар уток, четырех красноголовых нырков и пару лысух»[300]. Подобная удача стала возможна лишь потому, что барон сохранил присутствие духа, как он замечает[301].
Интересы барона Мюнхгаузена вращаются вокруг лошадей и собак. Прибыв в Россию, барон заявляет, что не будет говорить ни «об образе правления, искусстве, науках и других достопримечательностях», а обратится к более важным и значительным предметам — к лошадям и собакам[302]. Эти слова однозначно очерчивают круг интересов Мюнхгаузена. Его не волнуют достижения человеческого гения, страдания людей, их стремления, надежды, страхи. Для дворянина, подчеркивает барон, значительно более важными предметами являются развлечения, упражнения в верховой езде и тому подобные благородные занятия, а не латынь или греческий язык[303].
В военных рассказах, составляющих вторую большую группу повествований Мюнхгаузена, круг занятий барона несколько расширяется. Несмотря на то что Мюнхгаузен по сути своей военной деятельности настоящий наемник, он прикрывает это занятие фразами о своем бескорыстии. Так, при осаде Гибралтара барон отказывается от офицерского звания, предложенного генералом Эллиотом. Мюнхгаузен упорно стремится сохранить свою независимость от сильных мира сего и неустанно подчеркивает, что простая благодарность для него важнее любых материальных благ, хотя никогда не отказывается от возможности поправить свои далеко не блестящие финансовые дела.