Опять раздался взрыв общего смеха. Даже молоденькие подлейтенанты и те корчились от хохота. Бешенство осушило мои слезы. Я был холоден, спокоен и сдержан. Внутри меня был лед и только лед.
— Позвольте вас спросить, милостивый государь, в какой час полк выезжает на ежедневный парад? — обратился я к майору.
— Надеюсь, капитан Жерар, что вы не собираетесь менять час парада? — ответил мне Оливье.
Снова раздался всеобщий смех, но он замер после того, как я обвел всех суровым взглядом.
— А в котором часу офицерские собрания? — резко спросил я у капитана Пельтона.
На языке капитана тоже был насмешливый ответ, но, поглядев на меня, он воздержался от него.
— Собрание — в шесть часов, — ответил он.
— Благодарю вас, — произнес я, а затем стал считать присутствующих. Всех их оказалось четырнадцать человек, двое были совсем молоденькие офицерики. На их оскорбления я, разумеется, не обратил внимания. Оставалось, таким образом, двенадцать человек: майор, четыре капитана и семь лейтенантов.
— Я считал бы недостойным служить в этом знаменитом полку, — произнес я, — если бы не потребовал у вас удовлетворения за тот жестокий прием, который вы мне оказали. Если же вы мне откажете в этом удовлетворении, то я буду считать вас недостойными чести служить в Конфланском гусарском полку.
— В этом отношении вы не встретите никаких затруднений, — ответил майор, — я готов отказаться от привилегии, которую мне дает чин, и дам вам удовлетворение за себя и за всех офицеров.
— Благодарю вас, — ответил я, — но мне кажется, что я имею некоторые права и на всех этих офицеров, которые позволили себе надо мной смеяться.
— С кем же вы, в таком случае, хотите драться? — спросил капитан Пельтон.
— Со всеми вами!
Они с удивлением переглянулись. А затем все они отошли в другой конец комнаты и стали друг с другом перешептываться. Некоторые смеялись. Очевидно, они продолжали пребывать в убеждении, что имеют дело с простым хвастунишкой.
Наконец, офицер снова подошел ко мне.
— Ваша просьба не совсем обыкновенна, но мы согласны ее исполнить, — сказал майор Оливье. — Назначьте условия, на которых вы будете драться.
— Дуэль должна быть на саблях, — ответил я, — и драться я с вами буду по старшинству, начиная с вас, майор Оливье. Начнем мы завтра в пять часов. Таким образом, до начала собрания мы имеем целый час, и я могу пожертвовать каждому из вас пять минут. Но в то же время я должен просить вас об одном одолжении. Назначьте сами место свидания; я тут новый человек и не знаю местности.
На всех моя деловитость и холодность произвели хорошее впечатление. Улыбающихся лиц я более не видел. Лицо Оливье тоже перестало быть насмешливым. Теперь он был мрачен и суров.
— За конюшнями есть небольшая равнинка, — сказал он, — мы несколько раз решали там вопросы чести, и эта равнинка удовлетворяла всех. Там мы вас и будем ожидать в назначенный час, капитан Жерар.
В это время в комнату вбежал полковник. Он был страшно взволнован.
— Господа, — воскликнул он, — мне приказано найти среди вас охотника исполнить одно очень опасное дело. Маршал Ланн выбирает для этого дела кавалерийского офицера, потому что пехотными офицерами и инженерами ему приходится дорожить.
— Позволите ли вы мне сделать вам одно предложение, господин полковник? — спросил я.
Он очень сухо на меня поглядел, так как не забыл еще моих замечаний насчет порядков в полку.
— Говорите.
— Я хотел указать, полковник, что по здравому смыслу надо послать на это дело меня. Кроме того, я имею некоторое право просить, чтобы это поручение было дано именно мне.
— Почему так, капитан Жерар?
— Право на моей стороне потому, что я старший капитан, а здравый смысл говорит, что гибель моя, как человека нового, не так повредит делу. Солдаты не успели еще меня узнать.
— В ваших словах есть известная доля правды, капитан Жерар, — сказал полковник, — пожалуй, вы самый подходящий для этого дела человек. Пойдемте, я вам дам нужные инструкции.
Я пожелал моим новым товарищам доброй ночи и, выходя из комнаты, повторил еще раз, что завтра в пять часов утра я буду к их услугам. Они молча поклонились. По выражению их лиц я видел, что они начинают понемногу понимать, какой у меня характер.
Мы прошли с полковником через весь лагерь, миновали траншеи и каменные развалины, указывавшие, где были стены. Затем мы пошли по лабиринту бывших улиц. С обеих сторон виднелись развалины домов, разрушенных нашей артиллерией.
Между этими развалинами были расчищены проходы и на перекрестках поставлены фонари. После этой долгой прогулки мы добрались до высокой серой стены, которая преграждала нам путь. Здесь, за баррикадой, стоял наш передовой караул. Полковник ввел меня в дом, с которого была сорвана ядром крыша. Посредине комнаты на барабане лежала развернутая карта, а двое военных, стоя на коленях, рассматривали эту карту при свете фонаря.
Один из этих военных был сам маршал Лани. Другой был главный инженер, генерал Розу.
— Капитан Жерар вызвался итти, — доложил полковник.
— Вы храбрый человек, милостивый государь, — сказал маршал Ланн, поднявшись с пола и пожимая мне руку. — Позвольте вам, прежде всего, сделать небольшой подарок.
И он подал мне маленькую стеклянную трубочку.
— Это, — сказал он, — специально приготовлено доктором Фарде. В крайнем случае, выпейте эту вещь, и смерть последует мгновенно.
Невеселое было начало, не правда ли? Признаюсь, друзья мои, что по спине у меня побежали мурашки, а волосы встали дыбом.
— Извините меня, ваше превосходительство, — произнес я, отдавая честь, — я знаю, что мне будет поручено опасное дело, но в чем оно, собственно, заключается, мне пока еще неизвестно.
Ланн сурово поглядел на полковника и сказал:
— Это нехорошо с вашей стороны, полковник Перрен. Вы взяли этого офицера, не об'яснивши ему, какие опасности сопряжены с выполнением поручения.
— Ваше превосходительство, позвольте мне заметить, — сказал я, — что чем больше опасность, тем больше славы. Если бы в этом деле не было никакого риска, я бы раскаялся в том, что вызвался пойти на него.
— Генерал Розу, об'ясните капитану, в чем дело, — отрывисто произнес маршал.
Главный инженер поднялся с пола, подвел меня к двери дома и указал на высокую серую стену, которая возвышалась над развалинами.
— Здесь линия неприятельской защиты, — сказал он, — эта стена большого монастыря. Если нам удастся разрушить эту стену, город падет, но взорвать стену трудно. Испанцы повсюду ведут контр-мины. Разрушить же их артиллерией почти невозможно, так как стены очень толсты. В одном из подвальных помещений монастыря находится пороховой склад. Если бы нам удалось взорвать его, стена взлетела бы на воздух — и путь был бы открыт.
— Но как можно сделать это? — спросил я.
— Сейчас об'ясню, — ответил Розу. — В городе у нас есть свой агент — француз Гюбер. Этот прекрасный человек находился с нами в постоянном общении и обещал нам взорвать склад. Взрыв должен был последовать еще два дня тому назад. Мы все время держали наготове штурмующую колонну из тысячи гренадеров, ожидая, что стена будет разрушена. Но взрыва не последовало, а от Гюбера нет никаких известий. Надо узнать, что с ним случилось…
— Так значит я должен пойти в город и повидаться с ним?
— Вот именно. Вы должны узнать: ждать ли нам его или попытаться произвести нападение в другом месте? Мы не можем решить этого вопроса, не имея известий от Гюбера. А вот, капитан Жерар, карта города. Это кольцо изображает монастырь; в середине кольца идет целая сеть улиц, общий центр их составляет эта площадь. Когда вы дойдете до площади, вы увидите в одном из ее углов собор, от которого начинается Толедская улица. Гюбер живет на этой улице, в небольшом домике между ткацкой мастерской и винной лавкой. Дом его на правой стороне, считая от собора. Вы усваиваете все эти подробности?
— Совершенно ясно.
После этого Розу подал мне какой-то сверток грязной черной фланели.
— Вот вам, — сказал он, — плащ францисканского монаха. Вам придется итти в город в этом костюме.
— Но этим самым я превращаюсь в шпиона, — сказал я, — о, нет, я пойду в своей форме!
— Это невозможно. В мундире вы не можете итти по улицам Сарагоссы. Помните, что испанцы в плен никого не берут. Как бы вы ни оделись, вам грозит одна и та же участь.
Генерал Розу был прав. Недолго я пробыл в Испании, но, несмотря на это, уже знал, что французу, взятому в плен испанцами, грозит участь, несравненно худшая, чем смерть. Испанцы предавали французов страшным пыткам и увечили их немилосердно.
— Я готов, — сказал я, закутавшись в монашескую рясу.
— А оружие у вас есть?
— Сабля при мне.
— Это не годится. Враги могут услыхать звяканье сабли. Возьмите вот этот нож, а саблю оставьте здесь. Скажите Гюберу, что на рассвете, в четыре часа, все будет готово к штурму. У дверей ждет сержант, он вас проводит и укажет, как пробраться в город. Доброй ночи, капитан! Желаю вам успеха!
Я молча последовал за проводником. Скрываясь в тени громадных стен монастыря, мы медленно и осторожно пробирались через развалины. Наконец, мы добрались до большого каштанового дерева. Сержант остановился.
— Влезть на это дерево нетрудно, — сказал он. — Когда вы доберетесь до вершины, то увидите, что для вас нет никаких препятствий шагнуть на крышу этого вот дома. А затем я больше ничем не могу вам помочь.
Сняв с себя тяжелую рясу и обмотав ее вокруг пояса, я полез на каштановое дерево. В лунном свете резко выделялась черная крыша, бывшая целью моего путешествия. Осторожно перебираясь с ветки на ветку, я добрался, наконец, до вершины. Мне оставалось шагнуть еще раз, чтобы очутиться на монастырской стене, но в эту минуту до меня донесся шум шагов; я прижался в тени. Прямо ко мне по крыше шел человек.
Он крался вперед, согнувшись, вытянув шею и держа ружье наготове. Не дойдя до меня нескольких шагов, он глянул вниз, стал на колени, прицелился и выстрелил. Я был так удивлен этим внезапным выстрелом, что чуть не упал с дерева. Затем до меня снизу донесся тихий стон; испанец оперся о парапет и громко захохотал.