При одной мысли об еде у меня слюнки потекли.
Лежа в траве, я старался узнать, кто здесь живет. Вдруг на крыльцо вышел маленький человек. Его сопровождал другой, постарше. Последний нес две увесистые дубины, которые он вручил своему молодому товарищу. Тот стал то поднимать эти дубины вверх, то опускать их. Человек постарше стоял рядом и, повидимому, наблюдал за действиями товарища с необычайным вниманием. Иногда он говорил ему что-то, словно подавал советы.
Наконец, маленький человек бросил дубины, взял веревку и стал через нее прыгать, как ребенок. Старший продолжал наблюдать за ним с невозмутимой важностью. Я с удивлением следил за всем этим. В конце концов, я решил, что человек постарше — доктор, а молодой чем-нибудь болен и доктор лечит его по особому, изобретенному, наверное, им самим методу.
Потом человек постарше пошел в дом, вынес оттуда теплое пальто и подал его молодому. Тот, надев пальто, застегнул его на все пуговицы. Так как день был очень жаркий, то я еще больше удивился.
Человек, закутанный в теплое пальто, бросился бежать по направлению ко мне, а другой ушел в дом. Я решил отнять у маленького человечка его одежду, а затем пойти в село и купить себе на это пальто чего-нибудь с'естного. Я спокойно лежал между папоротниками. Шаги становились все ближе и ближе. Наконец, одетый в громадное пальто крошка подбежал совсем близко ко мне. Пот струился по его лицу. Это был хотя и малорослый, но очень крепкий, по-видимому, человек.
Когда я бросился, наконец, к нему, он остановился и поглядел на меня с величайшим изумлением.
— Ой, чтобы мой живот лопнул! — произнес он, — что это за музыка такая, куманек? Из цирка это, что ли, или откуда еще?
Я вам передаю слова этого англичанина, но что именно он хотел сказать, я до сих пор не понимаю.
— Извините меня, милостивый государь, но, к сожалению, я вынужден просить вас отдать мне ваш костюм, — ответил я.
— Что отдать вам?!
— Ваш костюм, одежду то-есть…
— Скажите, пожалуйста, какой петушок выискался? Зачем я вам стану отдавать свою одежду?
— Потому что она мне нужна.
— А мне, вы думаете, она не нужна?
— Чорт возьми, у меня нет выбора, я должен взять у вас ваш костюм! — воскликнул я.
Англичанин стоял, засунув руки в карманы своего длинного пальто. На его квадратном, гладко выбритом лице играла улыбка. Он, видимо, забавлялся.
— Итак, вы хотите отнять у меня одежду? — произнес он. — Судя по внешности, вы проворный малый, но на этот раз я могу вам сообщить, что вы попали пальцем в небо. Кто вы такой — я знаю. Вы — беглый француз из Дартмурской тюрьмы. Этого шила вы в мешке не утаите. Но кто я такой — вам, конечно, неизвестно. Если бы вы знали, то не полезли бы сюда. Знайте, милый человек, что я — Бостлер из Бристоля, двадцатишестифунтовый чемпион, а это вот дом, в котором я тренируюсь.
Он уставился в меня и думал, кажется, сразить меня своими словами, но я улыбнулся и, покрутив усы, оглядел моего противника с головы до ног.
— Вы можете быть очень храбрым человеком, сэр, — ответил я, — но если я вам сообщу, что перед вами находится полковник конфланских гусар, Этьен Жерар, то вы почувствуете необходимость отдать мне ваш костюм.
— Довольно, мусью! — закричал англичанин, — перестаньте, а то вам достанется на орехи.
— Немедленно раздевайтесь, сэр! — крикнул я, бросаясь на противника.
Вместо ответа, он сбросил с себя тяжелое пальто и стал в очень странную позу. Одну руку он переложил к груди, а другую вытянул вперед. Глядя на меня, он в то же время загадочно улыбался.
Я кинулся на него с воинственным криком и ударил его обеими ногами. В это же самое мгновение мои пятки мелькнули в воздухе, из глаз посыпались искры — точь-в-точь как под Аустерлицем — и, падая на землю, я сильно ударился затылком о камень. После этого я уже ничего не помнил…
Очнулся я на раздвижной кровати в плохо меблированной комнате с голыми стенами. В голове стоял оглушительный звон. Под глазом я нащупал громадную, величиной с добрый каштан, шишку. На лбу лежал пропитанный уксусом кусок бумаги.
В другом конце комнаты сидел ужасный маленький человечек. Колено у него было обнажено, и старый товарищ растирал ему колено каким-то снадобьем, не переставая ворчать при этом.
— Я тренировал вас целый месяц, до боя оставалось всего два дня. И вот в такую-то минуту вы связываетесь с этим идиотом!
— Ну, ну! Заткните свою глотку! — мрачно проворчал Бостлер, — вы, Джин, хороший тренер, но, право, вы были бы еще лучше, если бы умели держать язык за зубами.
— Если ваше колено не заживет до среды, едва ли кто поставит на вас хоть шиллинг.
— Чорт возьми! — рассердился Бостлер, — что же я мог сделать, если этот малый хотел отнять у меня одежду?
— Разве вам неизвестно, что полицейская стража всего в одной миле от этого дома? Ведь теперь вы послали за полицией. Вы могли сделать это и раньше. Платье свое вы получили бы назад в полной сохранности.
— Ну, нет! — воскликнул Бостлер, — я всегда соблюдаю себя во время тренирования и готов жертвовать многим, но это чересчур. Является какой-то французик, который и муху толком сшибить не умеет, требует у вас одежду, а вы должны уступить. Этого я переварить не могу.
— Э, милый, что толку в вашей одежде? Ведь один лорд Рофтон поставил на вас пять тысяч фунтов. В среду на вас должны смотреть пятьдесят тысяч народа. Хороши вы будете с вашим припухшим коленом. И, кроме того, пойдут сплетни, что вот, дескать, Бостлер убил француза. С кем вы связались? Разве вы не знаете, что французы не имеют понятия о настоящем бое?
Услышав это, я приподнялся и, сев на постели, произнес:
— Друзья мои, я очень плохо понимаю, что вы говорите, но я все-таки слышу, что вы говорите глупости. Мы, французы, имеем очень хорошее понятие о том, что такое бой. Мы сделали визиты почти во все европейские столицы и, надо думать, скоро побываем и у вас, в Лондоне. Но мы бьемся, как солдаты, понимаете ли вы, — как солдаты, а не как уличные мальчишки на навозной куче. Дайте мне саблю, а себе возьмите другую, и тогда вы узнаете, как дерутся люди, живущие по ту сторону канала.
Оба англичанина серьезно, чисто по-английски, уставились на меня.
— Ну, мусью, я очень рад, что вы не мертвец, — произнес, наконец, старый. — Когда мы с Бостлером несли вас в дом, на вашем лице не было заметно и признаков жизни. Вы, молодец, мусью, ваша голова выдержала натиск самого лучшего мастера во всем Бристоле.
— Да, он человек со сноровкой, — произнес Бостлер потирая себе колено, — он налетел на меня как бык, я пустил в ход мой всегдашний прием справа налево, и он упал на землю словно мертвый. Уж это не моя вина, мусью, извините! Я вас предупреждал, что вы рискуете получить на орехи.
А англичанин постарше, приветливо глядя на меня, сказал веселым тоном, точно поздравляя меня:
— Ну, теперь у вас будет чем помянуть молодость. Вы побывали в руках самого лучшего во всей Англии легковесного чемпиона.
— Я привык к ударам, — ответил я и, расстегнув мундир, показал две огнестрельные раны на груди. Затем я показал рану на лодыжке и поврежденный испанским разбойником глаз.
— Да, этот человек поел на своем веку каши, — с симпатией произнес Бостлер.
— Из него бы вышел великолепный чемпион среднего веса, — подтвердил тренер, — многим бы он бока обломал. Дайте мне этого француза на шесть месяцев, и я из него сделаю прямо конфетку. Жаль, что ему придется итти назад в тюрьму!
Его последние слова мне совсем не понравились. Я застегнул мундир и встал с кровати.
— Я думаю, что вы мне позволите теперь продолжать мой путь, — произнес я.
— К сожалению, мусью, это невозможно, — ответил тренер. — Неприятно, разумеется, отправлять в тюрьму такого человека, как вы, но дело — всегда дело. За вашу поимку назначили двадцать фунтов награды, имейте это в виду. Сюда уже приходили утром и искали вас. Вероятно, теперь уже осталось недолго ждать.
— Но неужели вы меня выдадите?! — воскликнул я. — Если мне удастся добраться до Франции, я вам вышлю не двадцать, а сорок фунтов. Клянусь вам в этом честью французского солдата.
Но в ответ на мои слова англичане только мотали головами. Напрасно я говорил об английском гостеприимстве и о том, что между добрыми людьми всех стран и народов должны быть товарищеские отношения. Убеждать этих людей было все равно, что убеждать две деревянные дубины, которые стояли теперь в углу комнаты. Будь на их месте французы, они рыдали бы на моем плече от того, что я им говорил, но англичане были бессердечны, и на их бычачьих лицах не видно было и тени сочувствия.
— Нет, дорогой мой, — сказал старый тренер, — Бостлер должен участвовать в бою в среду, а это будет невозможно, если его посадят в кутузку за укрывательство иностранца. Я должен думать о Бостлере и рисковать ничем не стану.
Видя, что этих ослов не убедишь, я прыгнул к углу комнаты, схватил одну из дубин, замахнулся ею прямо над головой Бостлера и крикнул:
— Все равно, — я его изуродую и биться в среду он не будет.
Бостлер выругался и хотел на меня броситься, но старый тренер удержал его.
— Смирно, смирно, Бостлер, — простонал он в ужасе, — прошу вас не выкидывать при мне ваших штук. Уходите отсюда, французик! Поворачивайте пятки, да поскорее, а то он вырвется!
Я решил, что старый тренер дает мне благой совет, и бросился к двери. Но, когда я вышел на воздух, голова у меня закружилась, и я должен был прислониться к стенке, чтобы не упасть. Слишком много пережил я за последние дни и поэтому неудивительно, что мои силы были надорваны.
Вдруг послышался конский топот. В десяти шагах от себя я увидал семь всадников во главе с начальником Дартмурской тюрьмы. Начальник, кисло улыбаясь, произнес:
— Итак, полковник, мы все-таки увидались с вами.
Это была не особенно приятная для меня встреча. Но, тем не менее, я спокойно вынул из кармана письмо, подал его начальнику с любезным поклоном и сказал: