я находился в самом беспомощном состоянии и пришел в отчаяние. Но я взял себя в руки, поднялся и начал размышлять о том, что мне делать.
Возвращаться обратно нельзя было; следовательно, на День мне нужно куда-нибудь спрятаться, а на следующую ночь каким-либо образом спастись.
Но где же спрятаться? Бродя в разных направлениях, я увидел большой квадратный дом, а рядом с ним низенькое строение. Около дома проходили три дороги, и я сразу догадался, что передо мною посад — так называются в Португалии кабачки и постоялые дворы. Я не пытался проникнуть в дом, полагая, что там находятся английские военачальники, но все же спрятаться здесь можно было. Я вошел в низкое строение, которое было битком набито быками и овцами. По небольшой приставной лестнице я вскарабкался на чердак и зарылся в сено. На чердаке было маленькое окошечко и через него можно было видеть, что делается на дороге и перед домом. Я притаился и стал глядеть на дорогу, выжидая, что будет дальше. Едва только рассвело, как к дому под'ехал английский драгун с депешей в руках. За драгуном под'ехал еще один всадник, потом другой, третий… Около посада была постоянная толчея. Офицеры то под'езжали, то уезжали. И у всех у них на языке было одно и то же имя. Они спрашивали какого-то сэра Стэпльтона.
Сижу я таким образом, наблюдаю и вдруг… Нет, друзья мои, наглость этих англичан прямо изумительна! Чем, вы думаете, занимался лорд Веллингтон в то время, когда английская армия была в критическом положении? Ведь Массена загородил ей дорогу и не позволял ей двинуться с места. Чем мог в таком положении заниматься Веллингтон? Он устраивал для своей забавы охоту на лисиц! Хотите — верьте, хотите — нет, но я не мог поверить этому до тех пор, пока сам не убедился.
По дороге, которая была видна с моего чердака, провели к дому штук тридцать или сорок борзых собак. Впереди них ехали на лошадях три человека в остроконечных шапках и красных сюртуках. А вдали виднелись офицеры в разных формах.
Через несколько минут после того, как они проехали, на дороге показался офицер. Он мчался галопом. Под'ехав к дому, офицер остановился и начал беседовать со стоявшим на крыльце ординарцем, драгунским офицером. Тут я впервые воспользовался своим знанием английского языка и стал прислушиваться к их разговору.
— Где место встречи? — спросил прибывший офицер.
— Охота назначена у Альтата, — ответил драгун. — А вы ведь опоздали немного, сэр Джордж!
— Да, я был в военном суде. А сэр Стэпльтон Коттон уже выехал?
В это время окно фермы отворилось и из него выглянул молодой человек в великолепном мундире.
— Здравствуйте, Моррей! — крикнул он, — меня задерживают проклятые бумаги, но я вас нагоню.
— Очень хорошо, Коттон, а я поеду.
Стэпльтон обратился к ординарцу, стоявшему около окна, и крикнул:
— Прикажите груму привести мне лошадь.
Моррей уехал, а ординарец направился к конюшне. Через несколько минут у крыльца уже стояла великолепная английская лошадь. Я не долго раздумывал. Не теряя ни минуты, я спрыгнул с чердака и выскочил из конюшни на двор. Еще минута — и уздечка была уже в моих руках. Отвязав лошадь, я вспрыгнул на седло. Кто-то дико закричал. Но я, не обращая внимания на эти крики, помчался вперед и через несколько минут оставил далеко позади себя погоню.
Чувствуя себя в полной безопасности, я замедлил ход, вынул карандаш и записную книжку и начал набрасывать план английского лагеря. У меня была прекрасная лошадь, но держаться на ней было нелегко. Она все время навастривала уши, ржала и топала ногами. Я не понимал, почему лошадь беспокоится, но потом заметил, что она волнуется от звуков, которые доносились из близ лежавшего дубового леса:
— Йой! Йой! Йой!
Потом послышался отчаянный шум, крики, гуденье охотничьих рогов. Лошадь моя моментально взбесилась. Она поднялась на дыбы и бешено закружилась на одном месте. Карандаш мой полетел в одну сторону, а записная книжка — в другую. Я взглянул на долину и понял все. По долине неслись во весь опор собаки. За собаками мчались охотники, погоняя лошадей хлыстами и шпорами, забыв обо всем на свете, кроме какой-то глупой лисицы! Право же, эти англичане — необыкновенный, полоумный народ! Но самой сумасшедшей из всей этой компании была моя лошадь. Вы понимаете, разумеется, в чем дело? Это была охотничья лошадь. Лай собак был для нее тем же, что для меня — звук кавалерийской трубы. Услышав этот лай, она, закусив удила, помчалась, сломя голову вниз, прямо к собакам. Я ругался, как бешеный, старался удержать лошадь, но все было напрасно. Придя в совершенное отчаяние, я опустил уздечку и приготовился к самому худшему.
Вы уже знаете, как я езжу верхом, а ведь на этот раз у меня была самая лучшая лошадь. Немудрено поэтому, что я очутился впереди всех охотников. Совсем близко передо мной бежали собаки, а при них — охотники в красных кафтанах.
Но здесь, друзья мои, произошло нечто необыкновенное. Я увлекся общим настроением и даже сошел с ума. Во мне пробудился дух спорта, желание отличиться, а, главное — страшная ненависть к лисице. Проклятое животное! Как оно смеет тягаться с нами! Нет, погоди, разбойница, твой час настал!
Я принял участие в охоте англичан. Моя лошадь, чем дальше, мчалась все быстрее, и скоро я очутился совсем близко от собак. Рядом со мной были трое охотников. Я уже теперь не боялся быть взятым в плен и не думал ни о чем на свете, кроме этой лисицы. Только бы мне догнать ее, проклятую!
Сперва я обогнал одного из всадников. Он был, как и я, гусар. Впереди меня оставались только двое. Один был в черном мундире, а другой был тот самый голубой артиллерист, которого я видел возле гостиницы. Его седые бакенбарды развевались по ветру, но на седле он держался великолепно. Напрягая все силы, я обогнал еще двух охотников и очутился рядом с маленьким английским охотником. Прямо перед нами бежали собаки, а шагах в ста впереди виднелось черное животное, которое неслось во весь дух. Вид лисицы разгорячил меня.
— Ах, вот ты, злодейка! — воскликнул я и махнул рукой охотнику, давая ему этим понять, что он может на меня совершенно рассчитывать.
Между мной и лисицей находились собаки. Собаки нужны, по-моему, только для того, чтобы выследить зверя, но теперь, когда он был уже выслежен, собаки мешали мне.
Охотник находился в таком же затруднении, как и я. Не будучи в состоянии пробраться сквозь собачью стаю, он ехал позади нее. Этот охотник был прекрасный малый, но сообразительности у него было очень мало. Видя все это, я решил лично приняться за дело. Неужели я не убью этой лисицы? Разве это достойно конфланского гусара? Как это я, Этьен Жерар, допущу, чтобы собаки помешали мне исполнить блестящий подвиг? Я пришпорил лошадь.
— Назад, сэр, назад! — испуганно закричал охотник.
Этот добрый старик, очевидно, не рассчитывал на мои силы. Но я только улыбнулся ему и сделал одобряющий жест рукой. Собаки расступились передо мной и, если я задавил, то разве только одну пару из них. Но что же делать? Если вы делаете яичницу, то волей-неволей приходится разбивать яйца. Охотник позади меня кричал во весь дух. Очевидно, он восхищался моей доблестью.
Вскоре лошади и собаки остались позади. Я нагонял лисицу. О, друзья мои! Как я радовался, как я был горд в этот момент! Охота — чисто английский спорт, но я победил наших противников и тут! Триста человек, по крайней мере, ехали сзади, жаждая убить эту лисицу, но лисица принадлежала мне!
Но вот, наконец, момент настал: я под'ехал совсем близко к лисице. Обнажив саблю, я взмахнул ею в воздухе. Добрые англичане, ехавшие сзади, подняли дикий рев: очевидно, они Меня приветствовали.
Только теперь, друзья мои, я понимаю, как трудна вообще охота на лисицу. Она всегда ловко увертывается от ударов и зарубить ее саблей — вовсе не легко. Несколько раз я наносил ей удары, но лисица все время увертывалась. Англичане позади дико кричали, одобряя меня.
Наконец, час моего торжества настал; я выбрал момент и нанес лисице страшный боковой удар. Таким точно ударом я убил русского генерала при Бородине. Действие удара было поразительно. Лисица разлетелась на две половины: голова отскочила в одну сторону, а хвост — в другую. Совершив это, я обернулся назад и помахал окровавленной саблей. Да, это, друзья мои, был триумф!
Знаете ли, мне ужасно хотелось остановиться и подождать, пока эти благородные враги приблизятся и принесут мне свои поздравления. Вот англичан все зовут флегматической расой; но это совершенно неправильно: личные доблести всегда приводят их в восторг.
«Но они все-таки враги и непременно возьмут меня в плен», — решил я. По счастливой случайности, охотники приблизились как раз к французскому лагерю. Невдалеке виднелись наши пикеты. Еще раз отсалютовав саблей англичанам, я бросил убитую лисицу и помчался к французскому лагерю.
Но мои доблестные противники не скоро еще оставили меня в покое. Теперь я исполнял роль лисицы, и вся охота мчалась за мной. Они, должно быть, поняли, что я — француз только тогда, когда я повернул к лагерю. Но им пришлось остановиться, так как я уже в'ехал в сферу выстрелов наших передовых пикетов. Все же назад они не поехали, а остановились и продолжали кричать и махать руками, приветствуя меня. Как хотите, друзья мои, но англичане — благородный народ; они умеют ценить доблесть даже в противнике.
IX. ЖЕРАР СПАСАЕТ АРМИЮ
Я уже говорил вам, друзья мои, о том, как мы держали англичан в течение шести месяцев, от октября 1810 года до марта 1811 года, около Торрес-Ведрас. Участвовал я в охоте англичан на лисицу именно в эту эпоху. Я доказал им, что среди их спортсменов нет такого человека, который мог бы обскакать Этьена Жерара. Когда я под'ехал после этой знаменитой охоты к своим, держа вверх саблю, обагренную кровью лисицы, французы встретили меня одобрительным криком. Английские охотники, стоя вдали, тоже кричали. Таким образом, овация мне была устроена обеими армиями.
У меня прямо слезы навернулись на глазах. Так мне было приятно восхищение стольких храбрецов. Эти англичане, право, честные враги. В тот же вечер от них был прислан человек с белым флагом. Он принес мешок, в котором оказалась зарубленная мною лисица и письмо; на конверте было написано: «Тому гусарскому офицеру, который зарубил лисицу». Я распечатал письмо. Оно было кратко, но сердечно. Добродушные англичане писали: «раз вы зарубили лисицу, то и кушайте себе ее на здоровье». Чудаки! Они думали, что и у нас, французов, такие же обычаи, как у них, и что мы едим лисье мясо. Но это не беда! Симпатично уже и то, что они воздали честь врагу-победителю и отдали ему то, что ему принадлежало.