— Постарайтесь увидеть де-Помбаля… Он вам поможет. Доверьтесь ему…
Голова Дюплесси откинулась назад. Он был мертв. В это время я услыхал позади себя шаги и тотчас же вскочил на ноги.
Передо мной стоял высокий смуглый человек, черноволосый, черноглазый и чернобородый. В руке он держал бутылку с вином, а за плечами у него висел «трабукос», как португальцы и испанцы называют свои ружья устарелого образца. Он не сделал попытки взяться за оружие, и я понял, что передо мной стоит тот самый человек, о котором мне говорил Дюплесси.
Португалец наклонился над гусаром и воскликнул:
— Увы, он умер! Этот офицер после того, как его подстрелили, бежал в лес, но я, к счастью, нашел его и облегчил последние часы его жизни
— Милостивый государь, — ответил я, — благодарю вас от имени всей Франции; правда, я всего-на-всего полковник по чину, но зато я — Этьен Жерар, а это имя кое-что значит во французской армии. Позвольте узнать, с кем…
— Меня, милостивый государь, зовут Алоизий де-Помбаль. В настоящее время я состою старшим лейтенантом в партизанском отряде, начальником которого является известный Мануэлло, называемый «Улыбающимся».
Услышав эти слова, я невольно стал искать пистолет, позабыв, что его у меня отобрали, но португалец" только улыбнулся, подметив этот жест.
— Я его старший лейтенант, но в то же время и его заклятый враг, — продолжал он.
Он снял мундир, засучил рубашку и показал мне спину, которая вся сплошь была покрыта красными рубцами.
— Глядите-ка! — воскликнул он с бешенством, — так со мной поступил «Улыбающийся»! Он поступил так с храбрейшим офицером всей Португалии. Но я отомщу Мануэлло, и он пожалеет о своем самоуправстве.
Увидав эту изуродованную спину, я перестал сомневаться в правдивости его слов.
— Десять человек поклялись меня поддерживать, — продолжал де-Помбаль. — Через несколько дней я рассчитываю присоединиться к вашей армии, но сперва мне надо покончить свои дела здесь! А пока…
Вдруг в его лице произошла странная перемена, он схватил мушкет и, направив его в меня, закричал:
— Руки вверх, французская собака! Живее или я пристрелю тебя на месте.
Вы вздрогнули, друзья мои! Но представьте себе, что испытал я при этой внезапной перемене в моем собеседнике. Я тоже вздрогнул. На меня было направлено темное дуло мушкета. Что же мне оставалось делать? Я находился в беспомощном положении и послушался его — поднял руки вверх.
В этот момент вокруг нас послышались голоса. Много людей, перекликаясь, бежали по направлению к нам. Еще момент, и из-за кустов выскочили отвратительные разбойники… И снова я, несчастный, бедный, доведенный до отчаяния человек очутился в плену.
Хороню еще, что у меня тогда не было под руками пистолета, а то я пустил бы пулю себе в лоб. Да, друзья мои, будь у меня тогда оружие, я не рассказывал бы вам о делах минувших дней.
Партизаны повели меня по лесной дороге. Предатель Помбаль шел впереди и указывал путь. Разбойники понесли с собой и труп Дюплесси.
Когда мы вышли из леса и поднялись на горы, стало уже вечереть. Наконец, мы добрались до главной квартиры партизанского отряда, которая находилась как-раз в том месте, где был костер, обошедшийся мне так дорого. Это была громадная квадратная куча дров, и возвышалась она прямо над нами. Я был связан по рукам и ногам, меня втолкнули в одну из хижин и заперли. Вместе со мной в хижину бросили и тело моего бедного товарища Дюплесси.
Я лежал на полу и все время думал об одном: как бы мне освободиться от этого плена и в урочный час зажечь мой костер? В эту минуту в комнату вошел человек, один вид которого привел меня в бешенство. Не будь мои руки связаны, я бы задушил его, как котенка.
Передо мной стоял не кто иной, как Помбаль. Вместе с ним вошли двое разбойников, но он велел им удалиться и затворил за ними дверь.
— Вы подлец! — воскликнул я.
— Тише! — прошептал он. — Нас могут подслушать, а я, ведь, рискую жизнью. Вы ничего не понимаете. В то время как я с вами беседовал в лесу, я заметил, что нас окружают. Промедли я еще одну минуту, и мне пришлось бы разделить вашу участь. Для того, чтобы обеспечить за собой доверие отряда, я принужден был взять вас в плен сам. Рассудите хорошенько и вы увидите, что мне иного ничего и делать не оставалось. Не знаю, удастся ли мне вас спасти теперь, но я сделаю все от меня зависящее для вашего блага.
Как видите, Помбаль удовлетворительно об'яснил мне образ своих действий, но я был слишком потрясен, чтобы довериться ему. А он продолжал:
— Вы сейчас увидитесь с начальником. Говорите с ним вежливо, или он вас велит положить между двумя досками и распилить пополам. Главное — не противоречьте ему и отвечайте на все его вопросы. Это — единственное спасение. Нам нужно выиграть время, а там, может-быть обстоятельства сложатся в вашу пользу. Пора, однако, прекратить разговор! Пойдемте поскорее, а то могут возникнуть подозрения.
Он помог мне встать, а затем, отворив дверь, грубо вытащил меня из хижины. Там нас ждали два португальца. Грубо толкая и понукая меня, Помбаль и его помощники привели меня к месту, где заседал начальник партизан, окруженный своими гнусными сообщниками.
Удивительный человек был этот Мануэлло, прозванный «Улыбающимся». Толстый, жирный, краснощекий, совершенно плешивый, он по внешнему виду походил на добродушного отца семейства.
Я взглянул на честное, улыбающееся лицо Мануэлло и прямо глазам своим не мог поверить. Неужели это — самый гнусный негодяй, зверские деяния которого навели ужас на французскую и английскую армии? Недаром британский офицер Трент впоследствии распорядился с «Улыбающимся» как следует, повесив его на первом попавшемся дереве.
Увидав меня, «Улыбающийся» расцвел, точно старого приятеля встретил. Рядом с ним стоял разбойник, в руках которого я увидал пилу.
— Добрый вечер, полковник Жерар! — произнес вождь партизан, — штаб генерала Массены оказывает нам величайшую честь. Сперва нам сделал визит майор Кортекс, вслед за ним полковник Дюплесси, а теперь мы с удовольствием видим перед собой полковника Жерара. Весьма вероятно, что и сам маршал почтит нас своим посещением. Дюплесси вы, если не ошибаюсь, уже видели. Если хотите увидеть Кортекса, посмотрите вон на то дерево. Он прибит к нему гвоздями. Теперь нам остается решить только одно — как распорядиться с вами?
Невеселое впечатление произвела на меня эта речь. А Мануэлло попрежнему - ласково преласково улыбался. Он говорил, любезно усмехаясь, точно хотел очаровать меня своим деликатным обхождением.
Но вот выражение его лица изменилось. Он наклонился вперед, и глядя на меня в упор, серьезно и просто произнес:
— Полковник Жерар, я не могу обещать оставить вас в живых. Это не в наших обычаях, но я могу подвергнуть вас мучительной или сравнительно безболезненной смерти. Какую смерть вы предпочитаете?
— Чего вы от меня хотите взамен вашей любезности?
— Если вы хотите безболезненной смерти, то я попрошу вас правдиво мне отвечать на вопросы, которые я вам буду задавать.
— Если вы хотите убить меня, — ответил я, — то вам, разумеется, безразлично, как я умру. Я буду отвечать на ваши вопросы, но за то хочу избрать сам себе смерть.
— Очень хорошо, я на это согласен, — сказал Мануэлло, — но вы должны умереть не позже, как сегодня в полночь.
— Поклянитесь мне, что вы сдержите обещание! — воскликнул я.
— Я думаю, что моего слова вполне достаточно.
— Нет, пока вы не поклянетесь, я не скажу ни слова.
«Улыбающийся» покраснел от гнева, и глаза его устремились на длинную пилу. Но он понял, что я не из тех, кого можно запугать. Прошла минута. Он успокоился и торжественно поклялся мне сдержать свое обещание.
О, какая радость охватила меня при этих словах! Теперь первый во всей Франции боец на саблях окончит свою жизнь так, как ему подобает! Мне прямо хотелось смеяться от радости.
— Задавайте мне ваши вопросы, — сказал я.
— Но вы клянетесь мне, что будете говорить правду?
— Клянусь честью солдата говорить правду.
Ужасная это была клятва, но мой поступок был ничто в сравнении с предстоявшим мне подвигом.
— Это честная и чрезвычайно интересная сделка! — произнес «Улыбающийся» и, вынув из кармана записную книжку, сказал:
— Будьте так добры, обратите ваши взоры к французскому лагерю.
Я повернулся в указанном мне направлении и взглянул на раскинутый перед нами в равнине французский лагерь. Грустно мне было думать о том, что там вдали находится мой великолепный полк, который напрасно ждет своего начальника. Не увидят конфланские гусары своего полковника никогда! Мне захотелось, чтобы у меня был голос, подобный грому, мне хотелось крикнуть товарищам французам:
— Глядите же, глядите: это я, Этьен Жерар, умираю для того, чтобы спасти армию Клозеля!
— Скажите, — спросил атаман, — Массена действительно собирается отступать?
— Да, Массена отступит, — ответил я.
— Через Коимбру?
— Полагаю, что так.
— Ну, а как же армия Клозеля?
— Дороги к югу преграждены. Послать к Клозелю нарочного немыслимо.
— Если Массена отступит, армия Клозеля погибла, — заговорил Мануэлло.
— Клозелю придется помириться с необходимостью, — сказал я.
— А сколько у Клозеля людей?
— Полагаю, около четырнадцати тысяч.
— Кавалерии сколько?
— Одна бригада из дивизии Монбрена.
— А какие полки?
— Четвертый стрелковый, девятый гусарский и кирасиры.
Мануэлло взглянул в свою записную книжку и произнес:
— Совершенно верно. Я могу засвидетельствовать, что вы говорите правду. Ваше счастье!
И начав перебирать одну дивизию за другой, он прошелся таким образом по всей армии, принуждая меня называть состав каждой бригады. Нечего и говорить, что я позволил бы лучше вырвать себе язык, чем выдать такие тайны, но я должен был покориться, потому что у меня была в виду высшая цель. Я ему сообщил все, кроме самого главного.
Мануэлло все эти сведения записывал. Наконец, он закрыл записную книгу и положил ее в карман. Затем взглянув на меня, он произнес: