— Да, это действительно удивительно.
— Если бы они остановили карету около Парижа, то произвели бы этим только скандал и ничего бы не добились. Им пришлось бы разломать весь экипаж в куски, чтобы найти бумаги. О, этот человек все хорошо придумал и выбирал хороших помощников, но мои помощники оказались лучше.
Я не буду повторять вам, друзья мои, все, что сказал мне император в эту памятную ночь в то время, когда мы ехали по темному лесу.
Император откровенно говорил о своем прошедшем и отчасти о своем будущем, о преданности Макдональда, об измене Мармона, о маленьком римском короле. О последнем он говорил с такой нежностью, с какой буржуа говорит о своем единственном наследнике. Затем Наполеон заговорил о своем тесте, австрийском императоре, от которого он ожидал помощи. Я не смел выговорить ни слова, помня полученный уже мною выговор.
Таким образом, император и я… Ах, друзья мои! Прошло уже много лет с тех пор, но я и теперь краснею от радости, говоря: «Император и я»…
Итак, император и я проехали весь лес Фонтенебло и, наконец, под'ехали к разрушенной голубятне. Направо от входа стояли три лопаты. Император взял одну лопату, а я — другую.
— Живее! — воскликнул он. — Скоро рассвет, а нам надо поспеть во дворец.
Мы выкопали яму и, положивши документы в пистолетный кобур, чтобы предохранить их от сырости, стали засыпать яму песком. Сделали мы это так тщательно, что не осталось никаких следов работы. Сверху мы положили большой камень. Должно быть, давно император не работал так усердно лопатой. Наверное ему пришлось это испытать последний раз под Тулоном[19], когда он был еще молодым, артиллерийским офицером.
Закончив нашу работу, мы вышли из голубятни. Между деревьями уже скользили первые серые и холодные лучи рассвета. Я помог императору сесть в седло. Он положил мне руку на плечо и произнес торжественно:
— Мы похоронили здесь мои документы, и я хочу, чтобы вы позабыли о них совершенно. Вспомнить о них вы можете только тогда, когда получите от меня приказание. Но теперь вы должны забыть все, что произошло..
— Слушаю, ваше величество, я уже забыл.
Мы доехали вместе до города и тут император пожелал, чтобы я с ним расстался. Я отдал честь и повернул лошадь, но он меня снова остановил.
— В лесу легко запутаться, — сказал он. — Вы, конечно, будете помнить, что мы закопали их в северо-восточном углу.
— Что такое мы закопали, ваше величество?
— Да, конечно, документы! — нетерпеливо воскликнул Наполеон.
— Какие документы, ваше величество?
— Чорт возьми! Конечно, те документы, которые вы мне доставили!
— Я совершенно не знаю, о чем ваше величество изволит говорить.
Император вспыхнул было от гнева, но потом вдруг расхохотался.
— Очень хорошо, бригадир! — воскликнул он. — Я начинаю думать, что вы не только хороший воин, но и хороший дипломат. А большей похвалы я не могу вам и сказать.
Такова, друзья мои, была эта странная история, в которой я играл роль близкого человека и доверенного императора Наполеона.
Вернувшись с острова Эльбы[20], Наполеон не стал выкапывать документы, ожидая пока его положение упрочится. Но, к сожалению, положение ухудшилось и императору пришлось отправиться в изгнание на остров Святой Елены, а документы продолжали покоиться в старой голубятне. Находясь в изгнании, император продолжал мечтать о том, чтобы передать эти документы в руки своих сторонников. Потом я узнал, что император написал мне три письма, но все они были перехвачены сторожами. Кроме того, как я уже вам говорил, император обращался к англичанам с просьбой разрешить ему послать одно только секретное письмо.
Но англичане отказали ему в этом. До самой смерти, императора, т.-е. до 1821 года, документы продолжали лежать в старой голубятне. Выкопаны они были мною и графом Бертраном, который случайно ими завладел.
Придет день — и вы услышите об этих бумагах; вы поймете тогда, что этот великий человек, даже лежа в могиле может потрясти всю Европу. И когда этот день придет — вспомните об Этьене Жераре. Скажите вашим детям, что вы слышали эту историю из уст человека, лично принимавшего в ней участие.
Но, друзья мои, почки распускаются и птицы начинают петь. Вы найдете себе более веселое занятие, чем слушать истории старого, больного солдата. Помните только одно: много еще лет пройдет, много еще раз будут распускаться почки деревьев и петь птицы прежде, чем Франция увидит другого такого же великого человека, как тот, кому мы имели честь служить.
XV. НЕОБЫЧАЙНЫЙ ПОДВИГ ЖЕРАРА ПРИ ВАТЕРЛОО
Все те сражения, в которых я участвовал, всегда оканчивались победой. При Ватерлоо[21], напротив, я только присутствовал, но не сражался, и поэтому неприятель одержал верх. Не мне доказывать, друзья мои, что между этими двумя обстоятельствами имеется причинная связь. Я слишком скромен для этого.
В конце-концов, достичь победы при Ватерлоо было вовсе уже не так трудно, как думают некоторые. Надо было прорвать несколько английских карре, и поле битвы осталось бы за нами. Ну, а кто же будет сомневаться в том, что конфланские гусары, предводимые Этьеном Жераром, легко прорвали бы ряды англичан.
Этьен Жерар не участвовал в битве при Ватерлоо, и все же этот день скорби и печали был для меня днем величайшей славы. На все окружающее меня в этот злосчастный день упала тьма, а я горел ярко, я блистал. Вы уже знаете, что все мои подвиги были необычайны, но по блеску, смелости и внутреннему своему смыслу ни один из этих подвигов не мог сравниться с тем, который я совершил в ночь на 18 июня 1815 года.
Прежде всего я должен сказать вам следующее: за все время своей карьеры Наполеон никогда не имел такой великолепной армии, как в это время. В 1813 году Франция была окончательно истощена. Вместо каждого ветерана мы получали пять мальчишек. Этих молодых рекрутов у нас в армии прозвали «мариями-луизами». Император в это время беспрестанно воевал, а набор солдат производила императрица.
Между тем вернулись пленники — из сугробов России, из тюрем Испании и из острогов Англии. Все это был бедовый народ! Каждый из них участвовал, по крайней мере, в двадцати битвах, любил военное дело и пылал ненавистью к врагам Франции, жаждая мщения.
Ах, если бы вы видели, как эти мужественные ветераны шли в бой! Если бы вы видели эти загорелые лица, дикие взоры, бешеные вопли, вы не могли им противиться. Франция в эту пору достигла такой высоты, что перед ней склонялись все другие народы.
Но что касается этих самых англичан, то у них не было никакого духа. У них было только крепкое, желтое мясо, какая-то говядина, которую мы тщетно старались пробить. На одной стороне была поэзия, храбрость, самопожертвование, героизм и красота, на другой — говядина. Наши надежды, идеалы и мечты были разрушены этим жестким мясом старой Англии.
Вы читали в книгах о том, как император собирал свою армию и как он и я со ста тридцатью тысячами ветеранов пошли к северной границе громить англичан и пруссаков. В то время, как Ней задержал англичан у Катр-Бра, мы колотили пруссаков у Линьи.
Полагая, что борьба с пруссаками почти закончена, Наполеон отрядил против них маршала Груши с тридцатью двумя тысячами людей, а сам с восьмидесятитысячной армией направился против англичан. У нас, французов, с ними было много счетов.
Армия Веллингтона насчитывала шестьдесят семь тысяч человек, но среди нее было много голландцев и баварцев, которые сражались против нас не особенно охотно. Хороших солдат у Веллингтона было не более пятидесяти тысяч.
Когда Веллингтон узнал,- что на него идет сам император во главе восьмидесятитысячной армии, он так струсил, что не мог сдвинуться с места. Видали ли вы когда-нибудь кролика, к которому приближается змея? В таком, именно, положении и были англичане, стоявшие на холмах Ватерлоо.
Накануне, в битве при Линьи, был убит ад'ютант императора, и он приказал зачислить меня в свой штаб. Утром 18 июня я вместе с императором об'ехал всю неприятельскую линию. Император глядел на англичан в подзорную трубку и придумывал, как бы их поскорее уничтожить. Кроме меня, при императоре находились Сульт, Ней, Фуа и другие генералы, которым пришлось сражаться с англичанами в Испании и Португалии.
Да, друзья мои, англичане были бы уничтожены, если бы император отдал немедленно приказ о наступлении, но он и не подумал поступить таким образом. Наполеон стал дожидаться, когда высохнет земля, и из-за этого мы потеряли целых три часа. Было уже одиннадцать часов, когда на нашем левом фланге двинулась, наконец, колонна Жерома Бонапарта[22]. Послышалось грохотанье пушек. Битва началась.
Но это трехчасовое промедление стало причиной нашей гибели.
Бой был в самом разгаре, когда мы заметили вдали за лесом какое-то движущееся темное пятно.
— Это маршал Груши, — сказал император, — англичане теперь окончательно погибли. Я их держу в кулаке. Улизнуть от меня они не могут никаким образом. У вас надежная лошадь, Жерар?
Я сидел на маленькой Виолетте, которая была гордостью всей бригады, и ответил, что на мою лошадь можно положиться почти так же, как на меня.
— Тогда мчитесь во весь опор к маршалу Груши, войска которого двигаются вон по той лощине. Скажите ему, чтобы он атаковал англичан с левого фланга и с тыла. Я буду их бить с фронта. Вдвоем мы их раздавим так, что ни один человек не уйдет.
Я отдал честь и двинулся вперед, горя желанием, как можно поскорее добраться до маршала. Я даже хотел для сокращения пути махнуть прямо на англичан и прорваться через их левый фланг. Мне приходилось делать и более смелые вещи, но на этот раз я воздержался, рассудив, что поручение императора не будет выполнено в том случае, если меня возьмут в плен или подстрелят.