ТАК ВОТ ОН КАКОЙ — ГОРОД!
Мы очень долго ехали, потому что я засыпал, просыпался, снова засыпал, снова просыпался… И так много раз. Один раз мы остановились возле леса (лес это много-много деревьев и кустов). Толя и Коля погуляли в кустах, и мы погуляли, размяли косточки. Потом снова ехали, и я опять уснул. А когда проснулся, мы были уже в городе.
Это Толя сказал, что мы в городе. Он уткнулся в боковое окошко и всё ахал:
— Ах, какой красивый город вечером! Ах, сколько всяких огней!
С другой стороны машины, у другого окошка, смотрел на город и ахал Коля. Он подсадил Боба, чтоб и тот глядел в окно на город, потом Толя подсадил и меня. И правда, огней было много — и по сторонам улицы, и на стенах домов, и даже на крышах. Шум. гам… Машин — не проехать, мчатся туда-сюда. Есть машины большущие, как дома в деревне, и бегают они на привязи вдоль проволоки, как мама Пальма на цепи. Рядом с ними наша машина такая маленькая, как Пальма рядом с коровой. И всё было бы хорошо, если б не сильный машинный запах. У меня от него кружилась голова, и нос мой уже ничего не чуял, кроме этого запаха.
Мы и по городу ещё долго ехали, поворачивали, кружили. Наконец — всё!.. Приехали!
Толя и Коля подхватили нас на руки, открыли дверцы.
— И сумку заберите, а я загоню машину в гараж,— сказал дядя Михась. Но из машины не вылез, палку в руки не взял, чтобы гнать.— Не задерживайтесь, сразу идите домой.
Когда машина отъехала, Коля сказал:
— Подождём папу во дворе. И собачки заодно погуляют.
Двор был очень большой и так засажен кустами и деревьями, что ни конца ни края не видать. Запахов собачьих было много, я их снова слышал. Каждый куст, каждое дерево, каждый пригорок во дворе имели свой запах, собаки ставили на них свои метки не раз. Но собак покуда мы не видели, видели людей, гуляло много женщин и мужчин, бегали дети. Из окон во двор лился свет, слышалась музыка.
У нас дрожали ноги, мы ещё не отважились как следует пробежаться, а тут нас окружили дети. Кто стоял, кто присел, кто гладил, а кто и на руки пробовал взять. Были и такие, которые допытывались, какой мы породы, или говорили: «Дворняжки!»
— Сам ты дворняжка! — огрызнулся Коля.
— Не трогай. Что за собака из неё вырастет, если каждый будет хватать и гладить? — кричал Толя.
Бдруг послышались крики:
— Жужу выпустили! Жужка, сюда! Фью!
— Жужа, познакомься!
Дети расступились, и в круг пролезло небольшое лохматое существо. Нельзя было понять, где у этого волосатого комочка хвост, а где голова. А чтоб по-собачьи познакомиться, ведь надо знать, где хвост, что поначалу нюхать?
— Может, это кот? — спросил Боб. Но потыкался носом — собакой пахнет.
— Ты слева, я справа — вперёд!
Мы прыгнули на Жужу с двух сторон, вцепились зубами в шерсть. Жужа завертелась волчком, мы зубов не разжимали и взлетели на воздух. Жужа испуганно взлаяла, резко повернулась в другую сторону. Мы свалились…
— Фу! Что за щенята теперь пошли! — негодующе протявкала она.— Ваше счастье, что вы маленькие, а то бы я вас…— она полизала один бок, потом другой. И мы поняли: там, где мелькает язык,— голова.
Мы виновато повиляли хвостиками, сели. Ошиблись, случается…
— Сколько им от роду? — спросил один мальчик, такой, как Генка.
— Скоро три месяца,— немножко прибавил Коля.
— А я думал, месяца четыре. Боевые!
— Овчарки! — сказал Толя.
Жужа пощекотала волосатой мордочкой наши носы, мы встали, пусть понюхает и хвостики. Жужа помахала лохматым хвостом, предложила нам поиграть, побегать наперегонки. Но в это время послышался голос какой-то старушки:
— Жужа-а! Ко мне! Прочь от них — заразишься глистами от этих малышей!
Дети неохотно расступились. Они любили Жужу, но не любили её хозяйку. Возле нас остались только свои — Толя и Коля. Жужа побежала на голос старушки.
— Это вы? — вдруг раздался ещё один, встревоженный и удивлённый женский голос.
Толя и Коля вздрогнули: «Мама!»
Мы плохо знали их маму, тётю Катю. Видели её в деревне всего один раз.
— А папа где? Почему он нас здесь оставил? — засыпали детой вопросами тётя Катя. — Что за человек! Больных детей оставил на улице!
Они схватила Толю за одну руку, Колю за другую, потянула в дом.
— Здесь Булька! Боб! — упирались дети.— Наши щенята! И сумка наша!
Тётя Катя вернулась за сумкой, а Толя и Коля подхватили нас под животы.
— Что это за зверинец? Бросьте!
— Не бросим! Мы их у дедушки и бабушки взяли! Они наши!
— Папа позволил! На несколько дней! — наперебой кричали Толя и Коля.
— Позволил?! Ну, я с отцом ещё поговорю. Марш домой, собачники.
Толя и Коля, опережая маму, бросились в дом.
В ГОРОДСКОЙ КВАРТИРЕ
Толя и Коля долго сопели, взбираясь по лестнице. Потом у дверей остановились и ждали маму. А мне было уже невтерпёж: столько ехали, да и на дворе нам не дали сделать что надо, всё время тормошили и гладили. Да ещё эта Жужа…
Тётя Катя отперла дверь, все вошли в квартиру. Нас Толя и Коля сразу спустили на пол в передней, а сами стали раздеваться и разуваться. Потом, позабыв про нас, побежали куда-то дальше в комнаты. Мы услышали их восклицания: «Ой, какой у нас пол стал! Как лёд!», «Ой, это не наша квартира!», «Мама, когда это сделали такой пол?». А мама сразу закричала им: «Осторожно, не поцарапайте лак!»
Боб тем временем приладился в уголочке возле обуви и сделал лужицу. Я больше не мог терпеть и тоже пристроился. А когда мы ушли с этого места, то на полу остались мокрые следы лап.
— Познакомимся с их домом,— сказал я Бобу.
Всё здесь было другое. И запахи непривычные, новые. А когда повернули направо, в открытые двери, пол заблестел у нас перед глазами, как вода в речке. В этой «воде» словно горели три лампочки — глубоко, глубоко. Ещё ярче горели три лампочки под потолком. Толя и Коля бегали по воде и не шлёпали, не поднимали брызг. Под Толей и Колей бегали вверх ногами ещё один Толя и ещё один Коля. Только те, что вверх ногами, длиннее и мутные, как тени.
— Перестаньте бегать и скользить! Поцарапаете, наследите! — кричала из другой двери, откуда её не было видно, Толина и Колина мама.— Идите мыть руки, будете ужинать!
Коля в последний раз разогнался и, упав животом на блестящий пол, прокатился.
— Лёд! — разогнался, проехал и Толя.
Мы сделали несколько шагов по этому блестящему и увидели, что там, подо льдом-лаком, идут какие-то страшные звери — лапа в лапу с нами. Двинешь головой — и там зверь зашевелится. Понюхаешь пол — и оттуда тянется к тебе страшилище, чтоб понюхать или укусить. Боб задрожал и сел на хвост, потом стал отползать назад в переднюю. Повернул и я — страшно!
— Кому я сказала? Перестаньте скользить! — долетел всё из-за той же двери голос тёти Кати.
— Булька! Боб! — Толя кинулся ко мне, Коля — к Бобу. Они не дали нам пройти в ту дверь, откуда доносились вкусные запахи и голос тёти Кати.— Покатайтесь!
Толя сел в одном углу комнаты, Коля — в другом.
— Ж-ж-ж-ж-ж-ш-ш-ш-ш-с-с-с-с-с! — пустил Коля с размаха Боба по паркету. Боб перевернулся несколько раз — голова-хвост, голова-хвост и — попал в расставленные ноги Толи.— А ты ко мне! — крикнул Коля.
Толя схватил Боба и толкнул назад по полу, к Коле. Боб взвизгнул от страха, перекувыркнулся раза четыре. И… попал в расставленные ноги Коли.
— Я сказал, чтоб ты Бульку обратно послал, а ты!..— Коля вскочил и кинулся на Толю с кулаками. Они, забыв про нас, стали тузить друг друга и покатились по блестящему полу клубком. Не плакали, не кричали, только кряхтели, сопели и отдувались. Они не хотели, чтоб их услышала мама.
Боб выполз потихоньку в коридор, сел у стенки и стал вылизывать свой ушибленный бочок.
Мамы Пальмы нет, надеяться не на кого — самому пришлось вылизывать.
— Разойдитесь! Петухи, разойдитесь, а то водой разолью! — из кухни прибежала тётя Катя и стегнула передником сперва одного, потом другого.
— А зачем он моего Боба швыряет! — заплакал Коля.
— Сам ты его первый швырнул! Это ведь не игрушка! Не шайба! — ответил Толя.
— Обоих поставлю в угол, пока не придёт отец! — сказала тётя Катя.— Вот так… Один в этом, другой — в том… Я думала, и правда они расхворались, на ногах не стоят, а они…
Только развела их тётя Катя по углам, поставила спинами друг к другу, как раздался звонок. Тётя Катя пошла открывать и в темноте сразу наткнулась на нас: меня толкнула ногой в бок, Бобу отдавила лапу. Боб взвизгнул, а тётя Катя испуганно вскрикнула:
— А чтоб вас!.. Чуть ноги себе не поломала.
Зажгла свет и впустила дядю Михася. Не дав ему и рта раскрыть, заговорила сама:
— Зачем нам эта псарня? Где мы их будем держать? Уже подрались из-за них, хнычут по углам. Полный дом собак навезли! Весь пол когтями исцарапали!
— Потому что не нужен нам этот лак,— сказал дядя Михась.
— Это мы поцарапали, а не собачки! — выглянул из комнаты Толя.— Мы нечаянно…
— А я позволила тебе выйти из угла?
— Ты сказала, пока папа не придёт,— показался в дверях и Коля.
— Не надо было, может, их и привозить, не такие уж они и больные. Только безобразничают тут.
Я подумал, что тётя Катя не очень-то любит своих детей, Толю и Колю.
— Ах! — вдруг заметила она лужицы, которые сделали мы с Бобом.— Уже-е-е? И когда они успели!
Она быстренько подошла к нам, схватила за загривок Боба, потом меня. Открыла дверь на лестницу и… выкинула нас!
— Что ты делаешь?! — услышали мы за дверью голос дяди Михася. Кричали, плакали, топали ногами Толя и Коля.
Дверь снова открылась, дядя Михась взял нас на руки, занёс в переднюю, потом в ванную, подостлал нам какую-то тряпку, положил. Стал утешать детей, а они долго не могли успокоиться, плакали, захлёбываясь слезами.
Мы сидели и дрожали, прижавшись друг к другу. Нам тоже хотелось плакать от обиды и боли. И зачем только мы сюда приехали!
— Толя, возьми тряпку, помой там пол. Коля, а ты набери тёплой воды в таз, покупаем щенят с мылом,— распорядился дядя Михась.