А из кухни долетал голос тёти Кати:
— Чтоб вымыли потом таз порошком!
— У-у-у… Это не Булька сделал, а Боб…— ныл плаксивым голосом Толя.— Пускай Коля моет пол, а я собачек.
— По очереди будете убирать за ними, по очереди. Да вы ведь на это соглашались — помните? — сказал им папа.
Коля наливал в таз тёплую воду и хитро подмигивал нам.
МЕСТЬ
Меня всего помыли — от головы до хвоста. Споласкивали мягким тёплым дождиком. Дождик так приятно щекотал. Дядя Михась держал в руках что-то круглое с дырочками, и оттуда лился дождик. Ни туч не было, ни ветра, а дождик лился! Потом так же купали Боба, а меня Толя сушил, дул на меня горячим воздухом из какой-то железной штуковины, которая шипит, как кот. Называется она — фен. Потом Толя положил меня на подстилку и помогал сушить Боба. Дядя Михась, Толя и Коля сидели в ванной на корточках и всё делали тихонько, как заговорщики.
«Эх, тёплого бы молочка пососать, была бы здесь мама Пальма…» — думал я. И только я так подумал, как дядя Михась принёс нам две жестянки с молоком, поставил каждому под нос — чтоб не ссорились из-за еды. Молоко было холодное, но всё-таки вкусное.
Те неприятности, которые доставила нам тётя Катя, уже забывались. У нас, у щенят, память короткая…
Двери ванной не закрыли, и мы ещё слышали, как тётя Катя говорила:
— Вот-вот, разве что сам будешь ими забавляться. И так дети разбаловались, от рук отбились, а ты всё им потакаешь.
Ей никто не ответил.
Среди ночи мы проснулись. Повсюду было темно и тихо. Даже не слышно было шума машин на улице. Мы слышали только ровное дыхание людей — все спали.
— Посмотрим квартиру? — спросил Боб.
— Ночью? Спи уж лучше…
— Зато никто не помешает… Успеем выспаться.
И мы отправились путешествовать по квартире.
Долго лазили по всем углам, обнюхивали, осматривали. Кроме той комнаты, где пускали Боба по «льду», была ещё одна. Там спали дядя Михась, тётя Катя и дети. Мы там даже немного заплутались, не могли найти выход. И в кухне заблудились, зацепились за что-то, сбросили со стола, наделав шума. «Хих-хи-хи!» И не выдержал Боб. «Тих-хо! А то опять достанется!» — пригрозил я.
Притопал в тапочках дядя Михась, включил в кухне свет. «Ах вы, безобразники,— поймал нас, опять отнёс в ванную,, положил на подстилку и пальцем погрозил, чтоб никуда не лазили.— А если что понадобится, так вот…»— и бросил возле нас грязную тряпку.
Дядя Михась выключил всюду свет, ушёл.
Мы полежалй немного, подождали, пока снова станет тихо.
Спать нам почему-то не хотелось, и мы снова осторожно пошли гулять. Далеко не пошли, разгуливали по передней.
Мы перенюхали всю обувь в углу. Несколько туфель пахли тётей Катей. Мы взяли в зубы по туфле, затащили в ванную. Легли на свой половичок и стали грызть.
Невкусно было, твёрдо, а мы всё грызли и грызли. Слабые у нас ещё зубы, но мы всё-таки жевали, мяли, дёргали, рвали и находили в этом наслаждение.
Мы не задумывались над тем, что нас ждёт.
Просто мы невзлюбили тётю Катю.
«ЭТО ВАМ НЕ ВЕТЕРИНАРНАЯ ЛЕЧЕБНИЦА!»
Утром первым проснулся дядя Михась, разбудил Колю:
— Просыпайся, соня. Щенят на прогулку надо вывести.
Коля только мычал, как корова, и не хотел раскрывать глаза. Дядя Михась посадил его на постель, потёр ему уши:
— Слышишь? Боба на прогулку выводи.
— У-у-у… А почему я? — наконец проснулся Коля.
— Любишь кататься, люби и саночки возить. После обеда доспишь.
Дядя Михась пришёл в ванную умыться и я быстро лёг на своё место. И тут дядя споткнулся о туфли.
— Ну и разбойники? Ну и попадёт нам опять. Ой, попадёт! — Он подобрал туфли и понёс, чтобы спрятать.
Вскоре и тётя Катя пришла в ванную.
Мы прижались друг к дружке, зажмурились и даже захрапели. А сами прислушиваемся: что теперь будет? Но тётя Катя пока ещё ничего не знала. А тут и сонный Коля появился, взял нас на руки, понёс во двор. И давно было пора, мы терпели всю ночь.
Возможно, эта прогулка нас и спасла. Потому что, когда нас принесли в квартиру, самая большая гроза уже отбушевала.
— Мало у тебя всяких туфель? Пар десять валяется по углам. И не носишь, и не выбрасываешь,— добродушно говорил дядя Михась.
— Так те же не модные! Самые модные, самые любимые погрызли. В чём я на работу пойду? В чём?
— Босиком. Вот будет модно!
— Тебе всё смешки. Ты им нарочно мои туфли подсунул.
— Конечно.
— Хотел, чтоб я дома осталась. А я не буду сидеть с детьми! У меня квартальный отчёт горит,— говорила она что-то непонятное.
— Я отпрошусь ещё на день, по субботам отработаю. Вот позавтракаем, и поведу их в поликлинику,— спокойно говорил дядя Михась.
Вот и завтрак прошёл. Нам дали молока, покрошив туда сладкого белого хлеба. Боб молоко выхлебал, а хлеб только облизал. А я всё съел. Вкусно!
В поликлинику мы ехали автобусом. Толя и Коля держали нас на коленях, не хотели оставлять одних дома. Из их разговора я понял, что поликлиника — это дом, где много-много врачей-докторов, и все они лечат детей.
Когда подошли к этому дому-поликлинике, дядя Михась раскрыл хозяйственную сумку и сказал:
— Посадите их сюда. Чтоб их никто не увидел. А то с ними не пустят…
И нас посадили в тесную, тёмную сумку. Нам очень хотелось посмотреть, как будут лечить ребят. Но что можно увидеть, сидя в сумке?
Долго сидели в темноте и тесноте. Даже задыхаться стали. Возле нас слышались приглушённые голоса — женские и детские, шаркали ноги, скрипели кресла. Я не выдержал, заскулил. Скользнул в сумке замок, в дырку заглянул Толя, потом Коля.
— Тихо вы тут! Ни гу-гу! Мы скоро придём,— зашептали они.
И тут их окликнули: «Кто следующий?» Толя задвинул замок сумки, но не до конца, оставил небольшую щёлку, чтоб нам было легче дышать. Сумку поставил под стул.
Я посидел немного, потом стал передними лапами на Боба и высунул морду в щель. Проходит! Я поднатужился, просунул дальше. Замок с тихим шорохом отодвинулся дальше. Пролезла вся голова с ушами…
— Что там? Что там? Дай и мне посмотреть! — ворочался подо мной Боб. Я успел увидеть, что сидим мы в какой-то комнате или коридоре, рядом множество человеческих ног, маленьких и больших. Замок сдавил мне горло, я стал задыхаться. А тут ещё Боб — р-раз! Вывернулся из под моих лап. Я повис на шее, захрипел.
И тут к сумке бросились дети.
— Ой! Ай! Ах! Щенок! Задыхается!
Кто-то — тр-р-рам! — дёрнул замок, положил сумку на бок. Я тут же вылез на холодный пол.
— Смотри, там ещё один!! Ой, какой толстячок! — горланили дети, протягивали к нам руки. Мы ничего не видели, кроме их рук и ног.
— Вытряхните сумку, может быть, там ещё один сидит,— посоветовал кто-то.
Сумку потрясли, заглянули внутрь —третьего не было.
В нос нам лезли незнакомые, резкие запахи, хотелось чихать. Невкусно пахла поликлиника!
Не чуяли мы только запаха дяди Михася, Толи и Коли.
— Смелей! Побегайте! Смелее! — оглушительно галдели дети и сами бегали по коридору, подталкивая нас, тянули за передние лапы.— Засиделись. Фью-фью-фью! Догоняйте нас!
Мы пугливо и неловко пробежали несколько шагов. Все страшно обрадовались и захлопали в ладоши. Словно мы совершили геройский подвиг. Шум, гам, топот ещё усилились.
На шум стали открываться двери в коридоре слева и справа, оттуда выглядывали люди в белых халатах и белых шапочках. Не только тёти, но и дяди.
— Это что ещё за цирковое представление? Что это за собаки? — послышался строгий женский голос.
Кругом перестали прыгать, бегать, кричать и смеяться. Дети расступились. Мы увидели сперва огромные ноги в туфлях, а потом разглядели и всю тётю — большущая, тоже в халате, только не белом, а сером, в руках у неё была палка с мокрой тряпкой. Не иначе как большим начальником была эта тётка.
— Чьи это собаки, я вас спрашиваю? Это вам не ветеринарная лечебница! Кто привёл? Кто разводит антисанитарию? — гремел её голос.
Мы сидели, прижавшись друг к дружке, как сиротки. Мы не знали, что с нами будет. Никто не отвечал на грозные вопросы. Только самый маленький мальчик сказал:
— Они тут…— показал он на самые близкие к нам двери.— И дядя с ними… Пошли лечиться.
Грозная тётя в сером халате, открыв эту дверь, закричала:
— Чьи собаки? Сейчас же унесите их из поликлиники, а то оштрафуем!
Из этих дверей, поднырнув под тёткину руку, выскочил Коля. Его, наверно, уже вылечили. Он схватил нас, стал запихивать в сумку. Сперва Боба хвостом вниз, а я был зажат у него между колен. Руки и колени у Коли дрожали. Замок не слушался, я выскользнул на пол…
— Мальчик, где твоя мама? Мы сейчас вызовем санитарную инспекцию и оштрафуем её! Это же чёрт знает во что поликлинику превратили!
— Мама на работе… — сказал Коля. Он засовывал уже меня в сумку, вниз головой
— А с кем ты здесь? — не отступала грозная тётка.
— Один,— схитрил Коля.
— Как один?! — тётка даже закашлялась. — Такой маленький и без мамы ходишь?
В это время я вырвался от Коли и нырнул в чащу столпившихся ног.
Вижу — коридор пустой, все стоят кучей. И бросился по коридору куда глаза глядят.
— И-и-и-и-и! — завизжал кто-то из детей. Завизжал от радости. Затопали ноги, меня бросились догонять и ловить.
— Ату его! Ату!
— Ловите его! Держите!
— Перекусает всех, он бешеный! Не трогайте, я сама! — кричала тётка в сером халате. Она бежала впереди, размахивая тряпкой.
А тут и коридор кончился, бежать дальше некуда.
— А-а-а-а…— все сбежались ко мне толпой.
Схватила меня не тётка, а девочка с большим бантом в светлых волосах. Взяла меня и отдала Коле в руки. Все шли за нами и приговаривали: «Ну и молодчина! Ну и артист!» — «Как его зовут?» — «Мальчик, вы собак не продаёте?».
Но Коля шёл молча. А тут и дядя Михась с Толей вышли от доктора и поспешили нам навстречу.
НА ВЫСТАВКЕ СОБАК
Как только мы вышли из поликлиники, дядя Михась громко расхохотался: