— Не суди да не судим будешь, — сказал Петрович, с нежностью укутывая клетку грязной тряпкой. — Пойду я, хорошо сегодня поторговали.
— Отпустил бы ты их. Чует моё сердце, горя с ними нахлебаешься…
— Не каркай!
— Ну вот мы и дома, — мужчина вынул из кармана увесистую связку ключей. — Сейчас устрою вас по высшему классу!
Сквозь зарешёченную дверцу в сумерках собаки разглядели старый сарай. В дощатых стенах чернели дыры, крыши не было и в помине — только редкие клочки соломы прикрывали полусгнившие балки.
— Ничего не скажешь — шикарный отель! — ухмыльнулась Юлька.
Петрович навалился на дверь, и та со скрипом подалась. Собаки очутились в темноте.
— Опять свет вырубили, — мужчина лязгнул ключами и вытряхнул бедняжек из клетки.
Больно ударившись, собаки оказались на холодном земляном полу.
— Не мандражируйте, вы тут ненадолго. Посидите денька два, а там, глядишь, и хозяева ваши объявятся. На сухарик, — мужчина ткнул таксе в нос заплесневелый сухарь.
Чернышёва ощерилась.
— Лезешь в волки, а хвост собачий! — пожурил её Петрович. — Двое суток без харчей помыкаетесь, посмотрим тогда, как запоёте! — с размаху он захлопнул решётку новой собачьей тюрьмы. — Сидите тихо, не то Кузьму Никифоровича позову.
— Киднепинг — уголовно наказуемое преступление! — крикнула Собакевич мужчине вслед. — Надо срочно выбираться отсюда, — Юлька забегала по клетке в надежде найти какую-нибудь лазейку.
— Разве не видишь, это форт Боярд… — такса уныло улеглась калачиком на пол.
— Я вообще ничего не вижу — темно, как в гробу!
— Юля, что это?.. — голос Чернышёвой дрогнул.
Собакевич недоуменно уставилась на перекошенную морду подруги и, следуя за её взглядом, обернулась.
Из глубины сарая, не мигая, на собак смотрели несколько пар глаз. Разглядеть обладателей пристальных взглядов было невозможно.
— Не бойтесь, — раздался печальный голос. — Мы не причиним вам вреда.
— В-вотещё! Ничего мы н-не боимся! — заикаясь проговорила Юлька. — А вы к-кто?
— Несчастные жертвы шантажиста Николая Петровича Пынтикова, профессионального вора-собачника с двадцатилетним стажем, — ответил всё тот же грустный голос.
Подруги пристально всматривались во мрак, из которого постепенно выступали чёрные худосочные силуэты.
Собак было не больше десятка. Низенькие и высокие в холке, но одинаково стройные и поджарые, как велосипеды, они сидели понуро, запертые каждая в свою клетку.
— Разрешите представиться — Гуся, — с вселенской тоской молвил седой ризеншнауцер.
— Юлия Собакевич, а это… — левретка осеклась. — Лада. Просто Лада, — на всякий случай она стала расшаркиваться. — А мы уж, грешным делом, подумали, что нас кинули на съедение крысам.
— Пынтиков Николай не из тех, кто бросает деньги на ветер, — пропел мелодичный голос. — Меня зовут Лайла, необычайно рада знакомству.
Девочки разглядели в сумраке маленькую шелти.
— А вы давно тут? Отсюда можно сбежать? А вас здесь сколько? — воодушевлённо затараторила левретка.
— Утром нас было четырнадцать, а теперь — девять, — молвила Лайла. — Троих продали на птичьем рынке. За одного хозяева внесли выкуп… — шелти помрачнела. — Ещё был английский бульдог Костик, но… Сегодня он умер от тоски по хозяевам. Впрочем, давайте знакомиться. Это мисс Фиби, французская болонка. Она здесь две недели, хозяева пока не нашлись.
— Добрый вечер, — проворковала крошка Фиби. — Безумно рада вас видеть! Хотите крысу? Свежепойманную?
— Не хотим, — сказала Лада.
— Достопочтенный господин Юджин, — Лайла указала на старенького пуделя. — Ему шестнадцать лет. К нам попал случайно и, кажется, надолго. Хозяин скоропостижно скончался, квартира досталась родственникам. Пёс им не нужен, вот и выгнали его на улицу. Неделю бродяжничал и к Пынтикову угодил.
С бельмами на глазах, грязными клочьями шерсти вокруг нестриженого носа старичок тоненько похрапывал, свернувшись калачиком.
— Это Трезор, наш защитник, — продолжала Лайла. — Боится его Николай Петрович, поэтому на цепи держит. Трезор везунчик: завтра его хозяева забирают.
Девочки с уважением посмотрели на громадную немецкую овчарку.
— А это наши ребятишки: Кадошка, Барбоска, Чирипчик и Жужа, — в углу, в самой просторной клетке, безмятежно резвились щенки. — Настоящее сокровище, кане корсо. Выведены в Италии, Пынтиков их из питомника выкрал.
— Моя воля, я бы этого Пынтикова на клочки разорвал! — рявкнул Трезор.
— Перестань, Трезорушка. Каждому когда-нибудь по заслугам воздастся. Что касается того, можно ли отсюда бежать: ответ отрицательный. Мы с Гусей несколько лет здесь, пробовали неоднократно: и лаз рыли, и крыс подкупали. Но всякий раз появляется Кузьма Никифорович и всё портит.
— А кто это такой?
— Хозяйский кот, — пояснил Гуся. — Настоящий тигр, коварный и беспощадный. В лапы ему лучше не попадайтесь. Он мне как-то всю морду исцарапал, — пёс продемонстрировал розовый шрам, тянувшийся вдоль всего носа. — Николай Петрович его котёнком на улице подобрал. Тренировал, как бойцовского пса, чудовище и выросло. Хозяину предан, как собака. На всё пойдёт, чтобы выслужиться.
— Пынтиков раньше ветеринаром на птичьем рынке работал, а потом в вора-собачника переквалифицировался, — добавила Лайла.
— Бьюсь об заклад, он прямо-таки горит на работе! — проворчала Юлька.
— Собаку грызут только блохи, а дурного человека и собаки, и блохи, и совесть. Лучше расскажите, как вы сюда угодили?
Подруги переглянулись: сказать правду — не поверят. Начнёшь врать — запутаешься.
— А я знаю, кто это, — проскрипел «спящий» старичок-пудель. — Это те самые девочки, которые Собор сорвали.
— Не может быть!
Узники в недоумении уставились на ничем не примечательных таксу и левретку. Даже малыши перестали играть и навострили уши.
— Точно… Как же я сразу не догадался? — в замешательстве пролепетал Гуся. — Но, господин Юджин, как вам это в голову пришло?
— Элементарно, — кашлянул пудель, — несколько часов назад по собачьему наземному радио передали, что Собор был сорван несанкционированным появлением человека, а именно хозяйки хорошо известного нам Франта фон Маркбиса, который, кстати, стал «Спасателем года», некой Чернышёвой Л. За это её превратили в гладкошёрстую таксу. Из неофициальных источников также стало известно, что на церемонии присутствовала подруга Чернышёвой (её имя не сообщается), впоследствии ставшая левреткой. А теперь у нас появляются эти молодые особы, по описанию вылитые беглянки.
— Браво, господин Юджин! Вы, как всегда, проницательны. Так это правда? — нахмурилась шелти.
— Правда! — отчеканила Лада. — Но мы никому ничего плохого не сделали…
— Мы случайные жертвы роковых обстоятельств! — перебила её Собакевич. — У нас и в мыслях не было шпионить, а уж тем более ставить под угрозу срыва ваше мероприятие.
— «Мероприятие»?! — взволнованно пропищала мисс Фиби. — Тринадцатый Юбилейный Всемирный Собачий Собор ты называешь каким-то «мероприятием»? Это неслыханно! — от гнева мисс Фиби стала похожа на пиранью.
— Нехорошо… — мрачно покачал головой Трезор. — Очень нехорошо!
— Успокойтесь, девочкам и так пришлось несладко, — сказала Лайла. — Им теперь всю жизнь маяться, собачья доля горькая.
— Всю жизнь? — встрепенулась левретка. — О чём это вы? Я не намерена всю жизнь прохлаждаться в этой шкуре! У меня родители, которые уже наверняка волнуются. И мальчик!
Но по сочувствующим взглядам узников было ясно: остаток лет подруги проведут в качестве породистых гладкошёрстых собак.
— Неужели у нас совсем нет выхода?
Шелти покачала головой.
— Не слушай их! — Юлька была преисполнена решимости. — Завтра мы должны попасть к мадам Кортни! Надо бежать, немедленно. У меня есть план.
ГЛАВА 8Полный провал
— Осторожно! Поворачивай медленно, — прошептала Юлька.
Стоя на задних лапах, собаки сосредоточенно ковыряли гвоздём в замке.
— Заржавел, попробуй другой, потолще.
— Не получается, — вздохнула Лада. — Может, ты попытаешься? У тебя лапы длиннее.
— Я свои ходули вообще не контролирую! Их как будто только что пришили, а инструкцию по применению забыли дать.
Такса зажала гвоздь в зубах и с удвоенным рвением продолжила ковыряние.
— Такой способ побега никогда не приходил нам в голову, — внимательно наблюдая за девочками, сказал Гуся.
В замке вдруг что-то щёлкнуло, и дверца открылась.
— Получилось! — обрадовалась Лада.
— Неужели вышло? — изумилась Лайла. — Да здравствует человеческий интеллект!
— Первый этап моего грандиозного плана выполнен. Приступаем ко второму, — торжественно объявила левретка.
Лада выбралась из клетки и одну за другой стала открывать остальные — замки щёлкали, как орешки. Юлька просеменила к сидящему на цепи Трезору и деловито оглядела его шею:
— Гм-гм, ошейник самый обыкновенный.
Через минуту пёс был свободен. Пленники Пынтикова ликовали.
— Теперь Николай Петрович у нас попляшет… — нехорошо усмехнулся Трезор.
— Посидите пока, как договаривались, — напомнила Юлька.
— Конечно, конечно, — пёс покорно вернулся на место, сделав вид, что, как и прежде, сидит на цепи.
— Все готовы? — левретка обвела присутствующих вопросительным взглядом. — Тогда начнём!
Как заправский дирижёр, она взмахнула лапами, и тут же раздался оглушительный лай. То была прелюдия к освобождению четвероногих узников!
— Что здесь происходит?! — в сарай как ошпаренный влетел Николай Петрович.
Из-под тулупа торчала пижама в полосочку, несимпатичное лицо его сделалось ещё несимпатичнее. Картину довершал крахмальный ночной колпак на макушке.
— Я спрашиваю, что здесь… — он осёкся, ошарашенно уставившись на новеньких. — Неужели я забыл запереть дверцу? А ну полезайте обратно! — Пынтиков достал из кармана ключи и двинулся на девочек.
— Трезор, фас! — вдруг завопила левретка.